В те далекие от нас времена, не богатые на развлечения, любители футбола толпами собирались у огромных черных "тарелок", висевших на уличных столбах, откуда доносился голос Вадима Синявского. Он так увлеченно и талантливо рассказывал о перипетиях на футбольном поле, что людям казалось, будто они находятся на переполненных трибунах стадиона. Главным в репортерской манере родоначальника спортивного комментария я бы назвал интонацию и чарующий голос. Это поистине великое достоинство мастера, профессия которого - слово. Речь Синявского зачаровывала, в ней была логика, абсолютная точность, помноженные на импровизацию. Разве не чудо, что он удерживал слушателей у радиоприемников по полтора часа!
Позволю себе даже более высокое сравнение: Вадим Синявский был художником. Художником-импровизатором, у которого постоянно, без пауз, работала мысль, на ходу рождая сравнения, необычные образы. Помню, дело было в Лужниках, уже на исходе его журналистской карьеры. Под нудным осенним дождем ЦСКА играл с какой-то второсортной командой. Матч был скучноватым, но Синявский создавал у аудитории впечатление яркого зрелища. Наконец потрясающая фраза: "Да, вот это удар. Как говорят у нас, ударил будто рублем одарил... А бил-то Копейкин!"
При огромной, действительно всенародной любви к нему отношение начальства к великому комментатору, как ни странно, было сдержанным.
Известный факт: именно Синявский подал композитору Матвею Блантеру идею создать знаменитый футбольный марш, под звуки которого в былые годы футболисты выходили на поле. Уже после того, как Вадим Святославович ушел из жизни, я неосторожно вспомнил об этом в присутствии тогдашнего руководителя Гостелерадио Лапина. Лапин вдруг всерьез заволновался и ревниво заметил: "Неправда, это я попросил Блантера"... Когда же наша спортивная редакция решила после смерти Синявского учредить приз его имени на ежегодной легкоатлетической эстафете "Вечерней Москвы", в которой он сам принимал участие, тот же Лапин долго сопротивлялся, прежде чем подписать нужную бумагу.
Синявский был неординарным человеком. Характер - не самый простой, как и у всех одаренных людей. Не прощал непрофессионализма, мог подшутить над коллегой, бросить ироничное замечание, если замечал какие-то огрехи, особенно речевые. Случалось, на него обижались, но ненадолго - правота чаще всего была на стороне Вадима Святославовича.
Судьба одарила меня годами дружбы и совместной работы в спортивной редакции Гостелерадио. Я даже стал его руководителем, что, признаюсь, меня смущало. Когда мы вместе бывали на стадионах, воспитанный в интеллигентной семье Вадим вежливо здоровался за руку с многочисленными знакомыми - билетерами, контролерами и непременно представлял меня: "Мой начальник - Наум Александрович".
Я очень просил его этого не делать, так как у Синявского не может быть начальника. Другое дело - учитель. Ведь именно он впервые вывел меня в прямой эфир Всесоюзного радио. Произошло это на шахматном чемпионате страны в конце 50-х годов в Москве, в Центральном доме культуры железнодорожников. Он мне сказал тогда: "Вы человек опытный, игру эту любите, знаю, вы связаны много лет с шахматами. Не будем ничего оговаривать, давайте выйдем в эфир и поработаем". Зная Синявского как неповторимого мастера живого слова и импровизации, который найдет выход из любой ситуации, я с охотой согласился. Хотя, конечно, страшно волновался: сижу рядом с великим комментатором, коленки дрожат так, что, казалось, стол с микрофоном вот-вот опрокинется. Все закончилось благополучно. В конце репортажа он выключил на несколько секунд микрофон и сказал мне: "Сделаем в конце так - я говорю: вели передачу Наум Дымарский, а вы - и Вадим Синявский". Так и сделали...
Затем мы поработали на двух матчах за мировое шахматное первенство: в 1963 году, когда Тигран Петросян победил Михаила Ботвинника, и спустя три года, когда уже Петросян уступил корону Борису Спасскому, сдав, кстати, последнюю партию в свой день рождения. Случались иногда и накладки. Как-то Вадим Святославович диктовал из Театра эстрады, где проходил матч, отложенную позицию и ошибся: поставил слона не на ту клетку. Последствия оказались неожиданными: около тысячи писем с жалобой пришло не куда-нибудь, а в ЦК КПСС! Больно было смотреть, как Синявский переживал эту оплошность. Волновали его не доносы на Старую площадь, а собственная ошибка. Но кого же из нас, комментаторов, минуют подобные происшествия?
И все-таки не шахматы были главной специализацией Синявского. Его коронным видом спорта всегда оставался, разумеется, футбол. И в памяти людей он прежде всего - король футбольного репортажа. Сам он любил вспоминать о поездке в Англию с московским "Динамо" в 1945 году. С каким жаром и азартом он рассказывал об этом триумфальном турне наших футболистов! Воспроизведу по памяти одно его, самое яркое, воспоминание о матче, проходившем в полном тумане.
"Стадион бурлит, но я со своего комментаторского места ничего не вижу, хотя по реакции трибун понимаю, что-то происходит. Тогда я прикрыл микрофон и спросил у пробегавшего у кромки поля Якушина: "Михей, что там?" Он крикнул в ответ: "Хома взял!" И тогда Синявский страстно объяснил слушателям: "В необычайно красивом акробатическом броске Алексей Хомич парирует сильнейший удар и спасает наши ворота от верного гола!" Советский вратарь приобрел в Англии огромную популярность, и было решено, что на заключительном банкете он выступит от имени советских футболистов. Волнуясь, Хомич так обратился к достопочтенному обществу: "Уважаемые леди и Гамильтоны!", находясь, видимо, под впечатлением от популярного в то время кинофильма "Леди Гамильтон" с Вивьен Ли в главной роли...
Памятное турне динамовских футболистов состоялось вскоре после окончания войны. Репортер "Последних известий" Всесоюзного радио Вадим Синявский надел шинель и с первых дней гитлеровской агрессии вел радиорепортажи уже с полей жестокой битвы. В феврале 1942 года он со звукооператором Натаном Розенбергом оказался в центре боевых действий по обороне Севастополя. Враг бросил на защитников города десятки самолетов. Малахов курган был весь изъеден воронками. 1 марта Синявский и Розенберг сквозь огонь, грохот, пороховую гарь поднялись на курган к артиллеристам. "Говорит осажденный Севастополь!" - это было все, что успел произнести репортер. Рядом разорвалась мина. Розенберг убит. Синявский тяжело ранен: осколком поражен левый глаз. Потом началась борьба за спасение другого глаза, который был забит мельчайшей каменной крошкой. Окулисты московской клиники сделали все возможное, чтобы спасти Синявскому зрение.
А зимой 1943 года Синявский уже под Сталинградом. "Меня и журналиста Николая Стора, - вспоминал он, - разбудил телефонный звонок. Поднял нас начальник штаба армии. И тут же поделился сенсационной новостью: генерал-фельдмаршал Паулюс готов сдаться. Единственное его условие - чтобы его взял в плен офицер чином не ниже генерала. И вот генерал, который должен был пленить Паулюса, разрешил нам поехать вместе с ним. Идем по узкой тропинке через разминированную площадь. Здесь полегло много наших ребят. Впереди - четверо автоматчиков, за ними - переводчик, генерал, я, Стор и еще несколько бойцов. Мы прошли в ворота, где нас встретили вооруженные эсэсовцы и полковник - личный адъютант фельдмаршала. Он козырнул и повел нас в подвал. Прошли метров 150 и попали в большую комнату, где было много офицеров из окружения фельдмаршала. Переводчик представил нам по всей форме Паулюса. Тот спросил, указывая на нас: "А это кто?" Узнав, что мы - корреспонденты Московского радио, попросил избавить его от нашего присутствия. Пришлось перейти в соседнюю комнату, где уже появились наши офицеры.
В помещении штаба, где должен был состояться первый допрос фельдмаршала, мы установили микрофон. Стор остался ждать допроса, а я, - продолжал Синявский, - помчался на узел связи, чтобы сообщить новость. Диктовал я информацию девушке-оператору, которая сидела за аппаратом Бодо. Она не сказала мне ни слова, но ее большие широко открытые глаза лучше всего говорили о сенсационности материала. Минут через 15 после начала сеанса связи с Москвой нас перебили. Это было Совинформбюро. Они просили согласия немедленно передать нашу корреспонденцию за рубеж. Естественно, возражений не было, и я дал согласие за себя и за Николая Стора..."
В тот день обстоятельства сложились так, что Синявский и Стор стали единственными советскими корреспондентами, присутствовавшими при пленении Паулюса и его штаба. И именно они сообщили миру эту новость.
Пройдет два с половиной года, и в Москве состоится Парад Победы. Среди тех, кто вел репортаж с Красной площади 24 июня 1945 года, был и Вадим Синявский. Может быть, это был его главный репортаж.