Как в СССР читали "Один день Ивана Денисовича"

В истории всей русской и советской журналистики невозможно найти примера, чтобы первое же опубликованное произведение писателя из провинции вызвало такой интерес. "Один день Ивана Денисовича" читали буквально все - от стариков до подростков. Прочитав повесть, Анна Ахматова сказала, что, по её мнению, эту вещь должны выучить наизусть все жители СССР.

Первоначально тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но было принято решение отпечатать еще 25 000. Однако и этого было мало: повесть перепечатывали на машинках, переписывали от руки, распространяя среди друзей и знакомых. Поистине "Один день Ивана Денисовича" тогда читала вся страна, а затем и весь цивилизованный мир на всех языках.

Между тем сам автор уже тогда не считал эту повесть своей главной вещью. Солженицын считал это даже не повестью, а рассказом, которому первоначально дал название "Щ-854" - именно такой лагерный номер был на телогрейке его главного героя, обычного деревенского мужика Ивана Денисовича Шухова, попавшего в лагерь потому, что во время войны оказался в окружении.

Почти треть тюремно-лагерного срока - с августа 1950 по февраль 1953 года - Александр Солженицын отсидел в Экибастузском особом лагере на севере Казахстана. Там, на общих работах, и мелькнул долгим зимним днем замысел рассказа об одном дне одного зэка.

"Просто был такой лагерный день, тяжёлая работа, я таскал носилки с напарником и подумал, как нужно бы описать весь лагерный мир - одним днём, - рассказал автор в телеинтервью с Никитой Струве в марте 1976 года. - Конечно, можно описать вот свои десять лет лагеря, там всю историю лагерей, - а достаточно в одном дне всё собрать, как по осколочкам, достаточно описать только один день одного среднего, ничем не примечательного человека с утра и до вечера. И будет всё".

История публикации повести была сложна. После речи Хрущева на XXII съезде КПСС машинописный экземпляр рассказа 10 ноября 1961 года был передан Солженицыным через Раису Орлову, жену друга по камере на "шарашке" Льва Копелева, в отдел прозы "Нового мира", Анне Самойловне Берзер. На рукописи автор указан не был, по предложению Копелева Берзер вписала на обложку - "А. Рязанский" (по месту жительства автора). 8 декабря Берзер предложила ознакомиться с рукописью главному редактору "Нового мира" Александру Твардовскому. Зная вкусы своего редактора, она сказала: "Лагерь глазами мужика, очень народная вещь".

В ночь с 8 на 9 декабря Твардовский читал и перечитывал рассказ. 12 декабря в рабочей тетради он записал: "Сильнейшее впечатление последних дней - рукопись А. Рязанского (Солженицына)..."

9 декабря Копелев сообщил телеграммой Солженицыну: "Александр Трифонович восхищён...". 11 декабря Твардовский телеграммой попросил Солженицына срочно приехать в редакцию "Нового мира". 12 декабря Солженицын приехал в Москву, встретился с Твардовским и его замами Кондратовичем, Заксом, Дементьевым в редакции "Нового мира". На встрече присутствовал также Копелев. Рассказ решили назвать повестью "Один день Ивана Денисовича".

Но одного желания Твардовского опубликовать эту вещь было мало. Как опытный советский редактор, он прекрасно понимал, что она не выйдет в свет без разрешения верховной власти. В декабре 1961 года Твардовский дал рукопись "Ивана Денисовича" для прочтения Чуковскому, Маршаку, Федину, Паустовскому, Эренбургу. По просьбе Твардовского они написали свои письменные отзывы о рассказе. Чуковский назвал свой отзыв "Литературное чудо".

6 августа 1962 года Твардовский передал письмо и рукопись "Ивана Денисовича" помощнику Хрущёва Владимиру Лебедеву. В сентябре Лебедев в часы отдыха стал читать рассказ Хрущёву. Хрущёву повесть понравилась, и он распорядился предоставить в ЦК КПСС 23 экземпляра "Ивана Денисовича" для ведущих деятелей КПСС. 15 сентября Лебедев передал Твардовскому, что рассказ Хрущёвым одобрен. 12 октября 1962 года под давлением Хрущёва Президиум ЦК КПСС принял решение о публикации рассказа, а 20 октября Хрущёв объявил Твардовскому об этом решении Президиума. Позже в своей мемуарной книге "Бодался телёнок с дубом" Солженицын признался, что без участия Твардовского и Хрущёва книга "Один день Ивана Денисовича" не вышла бы в СССР. И в том, что она все-таки вышла, было еще одно "литературное чудо".

Как читали рукопись "Одного дня Ивана Денисовича" Александр Твардовский и Никита Хрущёв

"Как Твардовский потом рассказывал, он вечером лег в кровать и взял рукопись. Однако после двух-трех страниц решил, что лежа не почитаешь. Встал, оделся. Домашние его уже спали, а он всю ночь, перемежая с чаем на кухне, читал рассказ - первый раз, потом и второй... Так прошла ночь, пошли часы по-крестьянскому утренние... Уже Твардовский и не ложился. Он звонил Кондратовичу и велел узнать у Берзер: кто же автор и где он... Особенно понравилось ему, что это - не мистификация какого-нибудь известного пера, что автор - и не литератор, и не москвич. Для Твардовского начались счастливые дни открытия: он бросился с рукописью по своим друзьям и требовал выставлять бутылку на стол в честь появление нового писателя. Надо знать Твардовского: в том он и истый редактор, не как другие, что до дрожи, до страсти золотодобытчика любит открывать новых авторов".

"На даче в Пицунде Лебедев стал читать Хрущёву вслух... Никита хорошо слушал эту забавную повесть, где нужно смеялся, где нужно ахал и крякал, а со средины потребовал позвать Микояна, слушать вместе. Всё было одобрено до конца, и особенно понравилась, конечно, сцена труда, "как Иван Денисович раствор бережет" (это Хрущёв потом и на кремлевской встрече говорил). Микоян Хрущёву не возражал, судьба рассказа... была решена".

(Из книги А. И. Солженицына "Бодался телёнок с дубом")

Борис Любимов,  театровед, ректор театрального училища имени Щепкина:

- В 1962 году мне было пятнадцать лет. Я учился в девятом классе и был, как мне казалось, вполне современным мальчиком. Но современную литературу практически не читал, так уж сложилось мое воспитание. Последним писателем ХХ века, которого я почитал, был Михаил Булгаков. Конечно, вместе со своими сверстниками я за год до этого прочитал "Звездный билет" Василия Аксенова и относился к нему с симпатией, но все-таки мне казалось, что он не пишет о чем-то самом главном.

Тогда почти невозможно было поверить в то, что в СССР после 30 лет господства соцреализма появится писатель, который вдруг станет силой, проявляющей и организующей твои убеждения, твою веру и даже твой образ жизни. Я думаю, что, если бы я вовремя не прочитал "Один день Ивана Денисовича", мне было бы несоизмеримо тяжелее служить в армии, в которой я вскоре оказался.

Тем не менее, когда повесть вышла и все стали говорить: "Почитай! Это новый Толстой! Новый Достоевский!", - я поначалу рассердился. Обычно в молодости хватаются за все новое, но я был, наоборот, таким юным консерватором. Ах, говорите, Толстой и Достоевский? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что он там пишет! И первая же фраза, где два раза употребляется слово "было", меня, мальчика, воспитанного на прозе Бунина, просто покоробила. Так вот это у вас считается Толстым и Достоевским! Но, читая повесть дальше, я поневоле увлекался и уже потом стал понимать, что это проза, скорее, близкая к лесковскому сказу. Это речь не от автора, а внутренний монолог героя. И этот монолог захватил меня настолько, что я не просто прочитал повесть, но несколько раз ее перечитывал.

Обычно любишь тех писателей, на героев которых ты либо похож, либо хочешь быть на них похожим. С этой точки зрения, Иван Денисович мне как будто должен был быть чужим и по возрастному, и по социальному признакам. Мне наиболее должны были стать близки или Коля Вдовушкин, бывший студент литературного факультета, или Цезарь Маркович, бывший режиссер, кстати, изображенный автором без особой симпатии. Но тем-то и удивительна эта повесть, что автор рассказывает в ней о том, что происходит в лагере, языком и через сознание человека, социально тебе не близкого, а ты тем не менее начинаешь жить каждой минутой его жизни, его мыслями о семье, о том, чем он будет жить после освобождения. Получается, что с этим человеком говорить тебе вроде не о чем, но, пока читаешь повесть, живешь его мироощущением и не можешь от повести оторваться. Это и есть всепобеждающая сила искусства.

Я понял, что появился писатель, который осуществил связь между великой русской литературой и современностью. Было радостное ощущение, что не все у нас позади.

Галина Волчек, художественный руководитель театра "Современник":

- После публикации "Одного дня Ивана Денисовича" кто-то из знакомых позвонил Олегу Ефремову и сказал, что Солженицын хочет познакомиться с "Современником". Условие одно - встреча должна состояться в узком кругу. Олег собрал основателей театра: он сам, Олег Табаков, Евгений Евстигнеев, Лилия Толмачева, Игорь Кваша и я. Мы трепетно готовились к этой встрече. Когда Александр Исаевич появился, нам с трудом удалось скрыть удивление, настолько он был не похож ни на наше представление об известном писателе, ни на одного из тех авторов, с кем дружил театр. Он пришел в синем плаще с подкладкой в клеточку. В таких тогда работали кондукторы в трамваях. И шляпа на нем была какая-то необычная, совсем не писательская. Но вот что меня сразу поразило. Мы встали вокруг - шесть человек. Обычное знакомство, формальный момент. Но он, пожимая руку каждому, внимательно всматривался в его лицо. Он знакомился с людьми по-настоящему, не формально. Сразу было понятно: этот человек ничего не делает просто так, потому что так принято. Он переспрашивал, если что-то не понимал, он задавал вопросы. Всматривался в нового человека, запоминая, казалось, навсегда. И это так отличалось от общепринятого, диктуемого форматом: встреча знаменитого писателя с артистами.

После этого подробного знакомства он сел в кресло, и начался деловой разговор о пьесе. Мы хотели поставить "Оленя и шалашовку". Он сам стал читать нам пьесу. И хотя это было много-много лет назад, я отлично помню, как, произнеся какую-то реплику, он прерывался и говорил: "Нет, я не тем тоном прочитал". И перечитывал, как считал правильным.

Вообще в его поведении, в речи, в манере общаться с людьми была какая-то абсолютная неподдельность. Он говорил быстро, но всегда собранно и точно. Например, мы спрашивали: "Александр Исаевич, а когда мы с вами снова можем увидеться?" Он ведь тогда еще жил в Рязани. Он говорил: "В восемь тридцать я буду там-то, но во столько-то я уже должен встретиться с другим человеком". И это означало, что ни он ни на минуту не опоздает, но и мы не должны опаздывать.

Пьесу запретили. Хотя уже было распределение ролей, начался подготовительный период. Мы-то были готовы репетировать день и ночь. Но мы были полузапрещенным театром. Нас, как мы потом узнали, чуть раньше этих событий хотели отправить чуть ли не в Муром. Так что наша идея поставить Солженицына изначально была похожа на утопию: уж кому-кому не дали бы "лит" на постановку, так это "Современнику".

Но отступать, не попытавшись переломить ситуацию, было не в наших правилах.

"Дорогой Иван Денисович!"

В издательстве "Русский путь" выходит уникальная книга "Дорогой Иван Денисович!.." Письма читателей. 1962-1964. Составление, комментарии, предисловие Г. А. Тюрина". С любезного разрешения издательства предлагаем отрывки из книги.

С. Колпаков - А.Т. Твардовскому

Москва. Получено редакцией "Нового мира" 22 декабря 1962

Товарищу Твардовскому А.Т.

Все верно в повести Солженицына, но им взяты относительно светлые страницы (это еще не самый жестокий режим!), светлые и потому, что в повести представлены люди еще работоспособные, в основном морально не сломленные. Но можно ли забыть миллионы замученных людей, похороненных в сталинских лагерях, оторванных от родных полным запретом переписки и посылок, интеллигентов, умышленно размещаемых среди отпетых уголовников-рецидивистов, изобретательность издевательств которых по отношению к "врагам народа" превосходила самые разнузданные представления...

Литература должна рассказать о миллионах политических арестантов, "дело" которых заключалось в слове "стакановец" вместо "стахановец", "оскорблении" забредшей в огород колхозной коровы ("колхозная б..."), соответствующей реплики по поводу засиженного мухами портрета Сталина, жалобы студента на тяжелое материальное положение, отсутствие восторга по отношению к многочисленным "спасибам тов. Сталину за...". Об их семьях, подвергшихся ссылкам, а очень часто заключению в лагеря, специально созданные для семей "врагов народа"...

Ему ставят в заслугу коллективизацию и индустриализацию? Но как он их осуществил? Эти мероприятия стоили народу больше жертв, нежели Гражданская и Отечественная войны, голодовки и разруха первых послереволюционных лет, вместе взятых. Ему приписывалась величайшая дипломатическая прозорливость: вспомните его детище советско-германский договор, не оттянувший, как принято говорить, войну, а развязавший Гитлеру руки. Его называли гениальным полководцем всех времен и народов, приведшим нашу страну к победе. Мы уже знаем немного о его полной стратегической никчемности.

До сих пор говорят о том, что народ его любил. Это была "любовь", привитая палкой и директивами. Человек легко поддается тому и другому, а человек напуганный - тем паче...

...Должен быть окончательно развеян миф о великих заслугах Сталина, показано, каких жертв стоила народу его диктатура, как он достиг ее, как наша родина очутилась в руках маньяка и кровавого садиста. Как этот "настоящий коммунист" дошел до преследования отдельных народов и каковы наследники Сталина во всем мире, ничего общего не имеющие с идеей коммунизма...

С. Колпаков - учитель

Москва, проездом

В. Горовая - А.Т. Твардовскому

Псков. 7 декабря 1962

Т. Твардовскому

По поводу книги Солженицына "Один день Ивана Денисовича", напечатанной в журнале "Новый мир".

Вероятно, на Ваш взгляд, это очень талантливое произведение. Но я тоже хочу задать вопрос. Для меня ясно, что культ Сталина - это наш позор, черные страницы нашей истории. Черной - это мне очень понятно - мой отец был репрессирован.

Мне уже 25 лет. На многие вещи я имею свой взгляд, много стараюсь понять. А сейчас я задаю Вам вопрос: зачем печатать такие произведения? Зачем, как хоругви, разворачивать перед миром свои грязные портки? Это произведение унижает мое достоинство советского человека.

Опубликовать такое произведение - значит, дать почесать языки многим. Ой, как многим!

Вот и чешут. Во всем мире. Я критики не боюсь. И Вы скажете: пусть говорят, наша страна критики не боится. Я тоже так считаю. Но не мешает почаще вспоминать: нечего сор из избы выносить...

Валентина Горовая, г. Псков

М. Л. Липский - А.Т. Твардовскому

Новосибирск. 22 декабря 1962 г.

Уважаемый Александр Трифонович!

С большим трудом достал так нашумевший одиннадцатый номер Вашего журнала (когда поступил в продажу - мгновенно расхватали, в библиотеках на него длинные очереди).

Не отрываясь, прочитал в нем сильную, впечатляющую, страшную в своей правде повесть А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича"...

Впервые я узнал об этой повести из рецензии Константина Симонова в газете "Известия" за 18 ноября. Тогда же меня поразила знакомая фамилия автора.

Подумалось, не совпадение ли, не однофамилец ли он тов. Солженицыну - моему командиру батареи, с которым мы вместе прошли тяжелый фронтовой путь в одном и том же артиллерийском дивизионе с 1943 по 1945 год.

Когда мы были уже в Восточной Пруссии, в феврале 1945 г., прямо на фронте капитана Солженицына неожиданно арестовали. В то время и в тех условиях это было почти равносильно смертному приговору. Для всех нас, фронтовиков, знавших А. Солженицына как горячего патриота и бесстрашного офицера, его арест был ошеломляющим. Мы были уверены, что это какая-то ошибка. Но лишь в последние годы стало известно, что такие "ошибки" во времена Сталина были системой.

Не могу выразить своей радости: недавно в здешней "Вечерке" были помещены некоторые биографические данные об авторе этой повести, и я убедился, что он действительно тот самый Солженицын...