ОШИБКА СТАЛИНА
8 мая в Карлсхорсте, в восточном секторе Берлина состоялась церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции германских войск перед союзными войсками. Но была предыстория, довольно неприятная для советской стороны. Жукову, как не раз это случалось, предстояло исправить ошибку.
Дело в том, что 5 мая в штаб Эйзенхауэра прибыл полномочный представитель нового президента Германии и верховного главнокомандующего гросс-адмирал Дёница* для переговоров о капитуляции германских войск. Эйзенхауэр связался с Москвой и проконсультировался по поводу того, приемлемы ли предложения Дёница для советской стороны. Сталин через генерала Антонова дал согласие на подписание капитуляции немецких войск на Западном и Восточном фронтах. В Реймсе, в ставке Эйзенхауэра капитуляцию подписали Эйзенхауэр, генерал Йодль и начальник советской военной миссии в Реймсе генерал Суслопаров.
Однако Сталин вдруг спохватился, усомнившись в верности своего решения, и потребовал повторного подписания акта в Берлине. Генерал Суслопаров показался ему фигурой слишком легковесной. Да и Красная Армия заплатила несопоставимо большую цену, чтобы документ подписывали во французском городе, оккупированном американскими войсками.
Во время телефонных переговоров Сталин сказал Жукову:
- Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главнокомандования и представители Верховного командования союзников. Представителем Верховного главнокомандования советских войск назначаетесь вы...
ГРОМКОЕ "ДА" КЕЙТЕЛЯ
О том дне в Карлсхорсте маршал рассказал довольно подробно в своих "Воспоминаниях и размышлениях". Кейтель тоже оставил свидетельства о Карлсхорсте. Изложил их на бумаге в нюрнбергской тюрьме, когда ему уже ладили петлю для казни:
"Незадолго до 24 часов - часа вступления капитуляции в силу - я был вместе с сопровождающими меня лицами препровожден в офицерскую столовую (казино) казармы. В тот самый момент, когда часы пробили полночь, мы вошли в большой зал через широкую боковую дверь. Нас сразу же провели к стоявшему поперек длинному столу с тремя стульями... Зал был заполнен до самого последнего уголка и ярко освещен многочисленными "юпитерами". Поперечный и три продольных ряда стульев были плотно заняты сидящими. На председательском месте за торцовым столом сидел генерал Жуков, справа и слева от него - уполномоченные Англии и Америки. Когда начальник штаба Жукова положил передо мною Акт на трех языках, я потребовал разъяснения, почему в его текст не внесено требуемое мною ограничение репрессивных. Он вернулся к Жукову, а потом, после краткого совещания с ним, которое я мог наблюдать, снова подошел ко мне и сказал: "Жуков категорически обещает мне неприменение этих мер с продлением срока на 12 часов".
Торжественный церемониал начался несколькими вступительными словами. Затем Жуков спросил меня, прочел ли я Акт о капитуляции. Я ответил: "Да". Второй вопрос гласил: готов ли я признать его, поставив свою подпись? Я снова ответил громким "да". Сразу же началась процедура подписания... По завершении ее я вместе с сопровождавшими меня лицами покинул зал через заднюю дверь.
Нас опять привели в нашу небольшую виллу; здесь... стол уставили закусками и различными винами, а в остальных комнатах устроили спальни - для каждого отдельная постель с чистым бельем. Офицер-переводчик сообщил о предстоящем приходе русского генерала, стол снова сервировали. Через полчаса явился обер-квартирмейстер Жукова и пригласил нас к столу, но сам просил извинить его, так как он должен удалиться. Блюда были гораздо скромнее, чем те, к которым мы привыкли, но пришлось довольствоваться этим. Тем не менее я не преминул заметить, что мы к такой роскоши и к такому богатому столу непривычны..."
КОЛЕНЦА МАРШАЛА
Лидия Захарова, которая, как и другие девушки-военнослужащие, на праздничном ужине выполняла роль официантки, после войны рассказывала писателю Андрею Жарикову, что, "когда на банкете было уже шумно, слышались радостные голоса и звучала музыка", Жуков ее "поманил к себе" и сказал: "Возьми бутылку водки и хорошей закуски, отнеси Кейтелю..."
- Я знала, - рассказывала Лидия Владимировна, - Жуков не допускал подобных шуток, но сначала подумала, что он пошутил. Но когда ответила: "Есть!" - и он не остановил меня, я поняла: это приказ. Охраняли немцев англичане и наши пограничники, ребята пропустили меня с подносом. Кейтель был в комнате вместе со своим адъютантом. Он сидел за столом, подперев ладонью лоб. Мне показалось, что он плакал...
И все-таки больше всего поразил всех на том банкете танец маршала.
Уже все главные и обязательные тосты были произнесены, уже хорошенько выпили, и пошли вольные разговоры, когда заиграл вдруг баян. И не просто заиграл, а с ходу рванул "русского". В середине зала стали расступаться. Русские все затихли в ожидании: кто же выйдет в круг? Иностранцы замерли, вообще не понимая, что происходит.
И вдруг в образовавшийся круг к баянисту выскочил маршал Жуков! Он жваво**, легко "прошелся" и, как это ярко и точно выразил Твардовский в "Василии Тёркине", "пошел, пошел работать, наступая и грозя...". Все тут в нем всколыхнулось - и трудная война, и горечь потерь, и родная Стрелковка, научившая его этим лихим коленцам и движениям, и торжество жизни, преодолевшее весь смрад и ужас только что отгремевшей войны. И всем, наблюдавшим этот танец, выплеснувшийся из самой глубины русской души маршала, вдруг с ослепительной очевидностью открылось: это и есть венец их торжества - воин из воинов, лучший из них, танцует свой ликующий танец победителя.
- Примечания
- * Карл Дёниц (1891-1980) - гросс-адмирал Третьего рейха. До 1943 года - командующий подводным флотом, затем - главнокомандующий ВМФ Германии. Перед тем как покончить с собой, Гитлер назначил Дёница своим преемником на посту президента и верховного главнокомандующего.
- ** Буквально - живо, энергично, весело. Как и в русском боевом искусстве, в русском народном танце танцоры делятся на две категории: 1) жвавые, живчики, рубаки; 2) "для добра нарожденные", терпеливые, долго "нагревающиеся" и также нескоро "остывающие". Г. К. Жуков по своему темпераменту и характеру явно относился к первым.