В каком-то смысле тот борт Ил-18 был нашим "ноевым ковчегом", в котором мы, однокурсники, окончившие факультет журналистики Уральского университета, улетали работать и жить на Дальний Восток. В нашем ковчеге, как и положено, было "каждой твари по паре": некоторое время спустя мы женились на наших однокурсницах, летевших тогда вместе с нами. А еще через некоторое время у нас появились дети.
Мы летели в Хабаровск. Некоторые потом сделали пересадку и отправились в Благовещенск, кто-то улетел на Сахалин, а Люда Якушева и Таня Тимофеева - в Магадан. Просто Хабаровск в то время был главной дальневосточной перевалочной базой.
Каждый из нас знал, куда и зачем он едет. Потому что наш университет в ту пору давал нам возможность побывать в этих городах и территориях. Мы проходили там производственную практику. И судя по всему, не только нам понравились эти края, но и мы им. Поэтому, когда пришла пора распределения, у руководства университета лежали персональные заявки на каждого из нас от редакторов дальневосточных газет.
Почему я выбрал Хабаровск? Тогда, на борту Ил-18, я мог бы назвать много причин. Теперь, спустя много лет, назову только одну. Пусть она покажется вам смешной, но все-таки она была главной. Когда я в первый раз в жизни вышел на берег Амура, поднялся на знаменитый утес с "ласточкиным гнездом", у меня захватило дух: горизонт на весь поворот головы был чист, небо - синим и высоким, темнеющий хребет Хехцира вдали звал к себе, туда, за горизонт.
У меня было полное ощущение, что я стою на краю Земли. Что впереди - свобода, лети, куда хочешь. Что все еще только начинается. Что там, за горизонтом, тебя ждет что-то очень интересное. Что это и есть Будущее. Как сказали бы теперь, картинка стопроцентно совпала с состоянием души. Добавьте к этому еще песни Кукина и Визбора, которые мы знали наизусть, и вы поймете, почему этот удар был значительно сильнее, чем удар гитары, упавшей с полки.
Ничто не обмануло наших предчувствий. Все так и было: и дальние командировки, и счастливые встречи, и песни у костра на далеких речках и озерах, и наши заметки, которые писались и от руки, и от сердца, и медленно приходившее понимание того, что же происходит на самом деле...
Иногда со мной случается вот что. Где-нибудь, неважно где, взгляд мой замечает кусочек знакомого высокого синего неба. Я внутренне вздрагиваю, замираю, как охотничья собака, почуявшая дичь, ноздри мои втягивают воздух в надежде уловить запах воды, рыбы и мокрого дерева.