Во время генеральной репетиции Четырнадцатой симфонии Шостаковича (где звучат строки Рильке - "Всесильна смерть…") скончался от разрыва сердца заметный гонитель композитора сталинских лет, музыкальный деятель Апостолов. Это в 69-м году: смерть чиновника в таком контексте в Москве обсуждали, как знак. Но если б только частные печальные случайности оказывались знаковыми.
Раёк - формалистический и антиформалистский, мрачный и скомороший, пробирающий до дрожи, - жизнь Шостаковича. Трагедия малюсенького человека в космосе пространства, шире злобы дня и глубже конъюнктуры момента - нерв гения XX столетия.
Музыковед, историк культуры Соломон Волков готов подтвердить: "На фотографиях Шостакович часто кажется таким зажатым, патологически скромным и застенчивым - но в его присутствии как будто возникал огромный электрический заряд, готовый с ног сбить". Волков знает, что говорит. Они много общались в последние годы жизни Дмитрия Дмитриевича. Волков издал записанные и отредактированные им воспоминания Шостаковича - "Свидетельство". Позже написал книгу "Шостакович и Сталин: художник и царь" (с предисловием детей композитора, Максима и Галины Шостаковичей). Вокруг его работ разгорались жесткие споры - но главное, заметил однажды Родион Щедрин, что книги Волкова сделали много для нового взгляда, понимания Шостаковича в мире. А по "Свидетельству", кстати, в конце 80-х вышел британский фильм (роль композитора сыграл Бен Кингсли).
Мы побеседовали с Соломоном Волковым накануне 110-летия Шостаковича (25 сентября).
Когда-то, в начале 1960-х, вы, студент Ленинградской консерватории, молодой скрипач, приезжали к Ахматовой в гости с друзьями-музыкантами. Что вы сыграли ей тогда, не Шостаковича?
Соломон Волков: Именно квартет Шостаковича, только что написанный тогда, девятый.
Анна Андреевна осталась довольна?
Соломон Волков: Про это наше выступление есть даже байка Довлатова, с которым позже, в Америке, мы были очень дружны.
Ну да, как вы якобы обратились в Союз писателей: хотим выступить перед Ахматовой. И чиновники удивились: зачем выступать перед ней, когда есть писатели позначительнее - Саянов, Кетлинская…
Соломон Волков: На самом деле это был необыкновенный концерт в моей жизни - для одного человека. Я только процитирую Ахматову. Когда мы играли - комната-то маленькая - я своими коленями чуть не упирался в ее колени. Мы кончили играть, и Анна Андреевна сказала своим замечательным грудным голосом фразу, возможно, придуманную в течение всего исполнения, а может это была гениальная импровизация. Она сказала: "Я только боялась, что это когда-нибудь закончится".
Они же были знакомы с Шостаковичем?
Соломон Волков: Да, знакомы они были, и удивительно тонко, каждый по-своему, чувствовали друг друга. Ахматова заметила, что в Одиннадцатой симфонии Шостаковича "песни летят по небу, как черные облака". Это настолько точно услышано! А ее высокий музыкальный "портрет" есть у Шостаковича - в его вокальном цикле "Шесть стихотворений Марины Цветаевой".
Когда спрашивают о ваших отношениях с Дмитрием Дмитриевичем, вы объясняете: не "дружил", а помогал оформить его сложившийся к тому времени замысел. Понятно, что речь идет о книге - но что за замысел?
Соломон Волков: Это вообще очень важная тема - жизнь Шостаковича последнего периода плохо исследована. О чем вспоминают в первую очередь, когда говорят сейчас о Шостаковиче? Прежде всего о печально известной статье в "Правде" 1936 года - "Сумбур вместо музыки”, автором которой по глубокому убеждению Шостаковича был сам Сталин, и я абсолютно тут с ним согласен. Хотя бы потому, что интрига вокруг этой статьи сыграла огромную роль в идеологических конструкциях довоенного и послевоенного времени. Затем вспоминают о постановлении ЦК ВКПб 48-го года. Формально посвященное опере Вано Мурадели "Великая дружба", оно на самом деле направлено против ведущих композиторов того времени, а в числе первых был Шостакович. И третья веха, о которой, как правило, говорят - это Седьмая симфония, исполненная сначала в Куйбышеве, в Москве, потом в блокадном Ленинграде.
События общеизвестные - но даже вокруг них сплошные путаницы. Скажем, замечательный и умный молодой музыкант говорит о Шостаковиче, называя статью в "Правде" - постановлением партии 1936 года.
Вы строги, это может быть простая оговорка.
Соломон Волков: Может быть. Но из таких оговорок складывается сумбур в головах и вытекают далекие от истины трактовки. А уж о том, что происходило после смерти Сталина с Шостаковичем как общественной фигурой, - тут и вовсе полная тьма. Даже для меня, что-то знающего о хрущевско-брежневских временах, - полно загадок.
Каких, например?
Соломон Волков: Пожалуйста. В 1960 году был создан Союз композиторов РСФСР - сейчас его легко могут спутать с Союзом композиторов СССР (созданным в 1948-м). Какой нам смысл сегодня копаться в этих структурах, кто там что возглавлял?
А тут сплошные политические смыслы и подтексты. Сталин с особой подозрительностью относился к любым попыткам выделить РСФСР, как политически самостоятельную единицу, - из-за этого в конце концов и возникло "ленинградское дело". После войны были такие настроения - сделать Ленинград столицей РСФСР, и Сталин пресек их на корню, просто смёл всю ленинградскую партийную и госверхушку - это одна из последних ужасных репрессивных волн.
Тогда же, в 48-м, Шостаковича, Прокофьева и других композиторов уличили в тлетворном "формализме".
При чем тут появившийся при Хрущеве российский Союз композиторов?
Соломон Волков: Хрущев стал создавать, наоборот, структуры РСФСР-овские, в том числе и для творческих работников. Для создания Союза композиторов возник оргкомитет во главе с Анатолием Новиковым - большим недругом Шостаковича. По бюрократической логике руководитель оргкомитета должен возглавить и Союз. И вдруг все резко меняется, Новиков как кандидат исчезает - а первым секретарем СК РСФСР избирают Шостаковича. Что за интрига - загадка.
Без таких интриг карьера записного бюрократа - деньги на ветер. А гению-то что? Что за радость великому Шостаковичу переходить дорогу рядовому композитору Новикову?
Соломон Волков: А вы себе представьте - человек возглавил организацию композиторов огромной Российской Федерации. Это в наши времена такие союзы мало на что влияют и сводят концы с концами сдавая в аренду помещения. А тогда им принадлежали дома отдыха, санатории, поликлиники, члены Союза могли печатать ноты, Союз организовывал фестивали, гастроли, концерты. И Шостакович, став руководителем, невероятно много разъезжал - с невероятным энтузиазмом. Зачем это ему, куда полез?
Это важный момент: Шостакович хотел стать - и стал фигурой, реально влияющей на музыкальную политику. Когда Сталин обрушивал на него "сумбур вместо музыки", он был еще совсем юн, когда Сталин создавал ситуации, при которых слово "Шостакович" становилось жупелом, - композитор не имел возможности влиять на ситуацию. И вдруг у Шостаковича появился такой шанс!
В том же 1960 году Шостакович вступил в партию, и вы называете это чрезвычайно болезненным фактом его биографии. Почему?
Соломон Волков: Зачем ему надо было вступать в партию? Тем более, что он, как это сейчас известно, воспринял это чрезвычайно трагически, пил. Он сочинил Восьмой квартет, формально посвященный памяти жертв фашизма, - но называл его при этом и "реквиемом по самому себе".
Связаны все события. Конечно, это лишь догадки, но очень вероятно, что условием назначения главой Союза композиторов было его вступление в партию. Он не мог не вступить не потому что заставляли - заставить его никто бы не смог. А именно потому что хотел возглавить Союз. При этом он же продолжал активно сочинять, одно сочинение лучше другого. И этот период стал едва ли не самым плодотворным в его творчестве.
Тут что-то не стыкуется. Получил, что хотел - и так страдал? Впал в депрессию - и получил творческий взлет? Сводить все умственные драмы гениев к одним лишь партбилетам - не простовато ли? Никто не упрекает, скажем, Арагона в том, что он был коммунистом. Или никто не бросил камень в Мерил Стрип, когда она поет по зову сердца (а сердце ее принадлежит американской партии демократов) оды Клинтон, партийной же кандидатке в президенты США. А Шостаковича с каким-то упоением пытаются ужать до размеров партийного ангажемента. Не все, наверное, так односложно?
Соломон Волков: Я и говорю о том, что это фигура сложная и часто противоречивая. Спрашивают: какова была идеология Шостаковича? Мой ответ: Шостакович родился и вырос в семье народников, с крепкими антицаристскими традициями. Прадед по отцу был сослан в Сибирь как участник польского восстания - в Шостаковиче же были, напомню, польские крови. Дед был близок деятелям "Земли и воли", привлекался по делу Каракозова, покушавшегося на жизнь царя. Бабушка по материнской линии в Сибири открыла школу для детей рабочих, устроила самодеятельный оркестр. То есть, народническая струя в семье всегда была доминантной: "любовь к народу" - произносилось не просто так. Это сегодня, кажется, стало звучать так часто иронически.
Все закольцовывается: и Шостакович во главе Союза композиторов действительно хотел того же - нести музыку в народ, слышать молодые голоса, пропагандировать и новую музыку, и классику. Звучит пафосно - но это груз, который он добровольно взвалил на свои плечи.
Вернемся к молодому Шостаковичу. Его отчаянную оперу "Леди Макбет Мценского уезда" в советской прессе приняли сначала на ура. Аншлаги, бешеный успех. И вдруг... Не странно ли, что Сталин-то в оценке оперы совпал буквально не с коммунистическими театралами, а с западными критиками, не увидевшими в опере ничего кроме чистой порнографии?
Соломон Волков: Да, в американской прессе "Леди Макбет" назвали "порнофонией" - не сомневаюсь, что обзоры этих статей были прочитаны Сталиным. И в статье "Сумбур вместо музыки" появилось замечание, что Шостакович исказил Лескова. Действительно, у Шостаковича абсолютная злодейка Катерина Измайлова становится страдалицей. Жертвой.
Шостакович сочувствует Катерине Измайловой неспроста?
Соломон Волков: Как всегда у гениев, все исходит из недр души, переплетается с такими загогулинами, каких и не ждешь. На Шостаковича тогда сильно влияли отношения с его первой женой, Ниной Варзар, женщиной незаурядной, независимой и властной. В опере можно увидеть элементы политические, социальные, народнические - но там нашли место и эти романтические переживания. И при всем глубочайшем уважении к Лескову, Шостакович его пересилил: Катерина в истории останется такой, какой ее сделал композитор.
Еще один момент. Уже в советское время вышло издание Лескова с иллюстрациями Бориса Кустодиева. Немногие знают, что художник, помимо официальных иллюстраций к "Леди Макбет" создал и эротические, известные только узкому кругу и, судя по всему, уничтоженные. А если вспомнить, что юный Митя Шостакович был близок к кругу Кустодиева тех лет, то нетрудно предположить: рисунки эти могли по-своему отразиться в обостренном эротизме оперы. Эти немыслимые глиссандо тромбонов - понятно, что они изображают в сцене, когда приказчик Сергей овладевает Катериной…
Но эротическая история обернулась политическим смыслом.
Соломон Волков: В том-то и дело. Есть такое словечко - не актер, а "актор", деятель. Нужно учитывать психологические свойства "акторов". Сталин, будучи человеком грубым, мог обложить матом какого-то военачальника, но к деятелям культуры обращался очень вежливо, на "вы", а не на "ты", как позже Хрущев или Горбачев. Но при этом Сталин не терпел эротики в культуре.
Можно долго гадать, откуда в Сталине такое пуританство, но факт: сексуальность "Леди Макбет" его вывела из равновесия. До ареста дело не дошло, но в Шостаковича надолго въелась привычка прислушиваться по ночам, на каком этаже остановился лифт. Дело совсем не в гламуризации тирана, пролившего реки крови. Важно разобраться в побудительных мотивах многих важных шагов, имевших политические следствия.
Вы обращали внимание на паралели истории: Николай I , побеседовав с Пушкиным, назвал поэта "умнейшим в России"; Сталин после разговора с Шостаковичем заметил: "кажется, это приличный человек". Пересечение этих имен - не случайно?
Соломон Волков: Конечно, нет. Сталина чрезвычайно интересовала русская история, он книги поглощал, обладая фантастической памятью. И публично обозначал, как своих "предшественников", Ивана Грозного и Петра. А Николая I - никогда. Так избегают признаний в самом сокровенном.
Если говорить о культурной политике в России, конечно, до Николая была Екатерина. Но Екатерина и в мыслях не могла позволить себе общаться с кем-то не принадлежавшим ко двору и ближайшему кругу. Кем были Пушкин, Гоголь? Согласно табели о рангах, мелкие сошки. А Николай, августейший помазанник, первым заговорил с поэтами. По тем временам - очень смело.
Сталин обрушивался на Николая - будто соревнуясь с ним. У того погибли Пушкин и Лермонтов. Досадной неожиданностью для Сталина стало самоубийство Маяковского. И он предпринял все, чтоб удержать от того же Булгакова. Отсюда и его знаменитый звонок писателю.
К слову о телефонных звонках. Был ведь еще звонок Сталина Пастернаку…
Соломон Волков: …И Шостаковичу. Знаменитых звонков было три. И что интересно, Сталин "выиграл" первые два звонка, Пастернаку и Булгакову. Пастернак хотел встретиться, поговорить. - О чем? - О жизни и смерти. - Сталин повесил трубку. Булгакова отвел от самоубийства, но оставил под личным присмотром. Как Николай с Пушкиным: "Буду лично вас цензурировать".
А Шостакович? Он заставил Сталина оправдываться! В 49-м году в Нью-Йорке открывался конгресс в защиту мира, Сталин хотел отправить туда Шостаковича. Тот отвечает: не могу. - В чем дело? - Потрясающий ответ: меня тошнит. Понимай, как хочешь. Вождь ошарашен, отправляет врачей из Кремлевки. Состояние композитора сочли пригодным для Америки.
Но в том же разговоре Шостакович сказал еще Сталину: "Как я могу поехать, если мои произведения запрещены к исполнению?". Это же сразу после постановления 48-го года. Сталин сделал вид, что удивлен: как так? - Да, есть постановление Главреперткома. - А кто такой этот Главрепертком? Через неделю появился документ за подписью Сталина об отмене решения Главреперткома. К жизни вернули множество замечательных произведений Шостаковича и его коллег. И это был победа Шостаковича.
Забавный эпизод из воспоминаний арфистки Веры Дуловой: юный Шостакович, увидев у приятеля новенький "Форд", возбудился страшно, уселся за руль, сигналил, визжал от счастья, пока не въехал в дерево. Какой-то гений несерьезный?
Соломон Волков: Он был вечным юношей. Со своим хохолком, красивый мальчишка. Потом болезнь и жизнь запечатлели на его лице трагическую гримасу. А так - он был смешливым всю жизнь, жизнерадостным…
В Нью-Йорке я познакомился с вдовой дирижера Николая Малько, первого исполнителя Шостаковича, представившего композитора миру. Она рассказала, как после исполнения Первой симфонии Малько повез двадцатилетнего Шостаковича в Харьков на гастроли. Остановились в одном номере, и Шостакович затеял соревнование: у кого больше на "липучку" (липкую ленту для ловли насекомых) поймается мух. Харьков, июнь, жара. Повесили две липучки, весь день внимательно следили. Ночью Малько проснулся от шороха: Шостакович на табуретке переклеивает мух с его ленты на свою. Ему надо было обязательно выиграть!
Гении - они или первые, или никакие.
Соломон Волков: Это было мальчишество, конечно. У Бродского такого не было совсем. А у Баланчина - может, даже больше, чем у Шостаковича. Это на самом деле - черта моцартианская.
Почему кто-то из близких Шостаковичу людей оставил очень недобрые вспоминания о нем? Скажем, Галина Уствольская, композитор, ее называли любимой ученицей.
Соломон Волков: Она не просто ученица, он был готов жениться на ней. Почему это вас удивляет? Как написал в своих воспоминаниях как раз о Шостаковиче Шварц - само существование такого супергения людей нервирует и заставляет выискивать гадости. Я в таких случаях вспоминаю Уолта Уитмена: "Я велик, во мне сосуществуют множества". Гений многосоставен, поворачивается в разное время разными гранями к разным людям.
А отношения Шостаковича с Уствольской - это же тема для романа. Вот передо мной книга Джулиана Барнса, роман о Шостаковиче "Шум времени". Роман вызвал шквал рецензий и откликов в Англии и Америке. Буквально со дня на день он появится в российском издательстве "Иностранка" (оперативно!). Это не первый англоязычный роман о Шостаковиче - но почему нет русского?
Такой роман, мне кажется, мог бы написать Андрей Битов. У него в начале 90-х было замечательное эссе "Гулаг. Мемориал Шостаковича". И по стилю, по складу ума, по умению анализировать психологию творческого человека под микроскопом - это был бы настоящий герой Битова. Но Битов не написал романа о Шостаковиче, о чем я очень жалею.
Отчего Шостакович все "актуальнее"?
В прошлом году в Перми прошла премьера - поставили незавершенную оперу Шостаковича "Оранго", соединив ее с балетом "Условно убитый". Произведения, которым далеко за полвека. Что отметили критики? Особенную актуальность Шостаковича.
Соломон Волков: Шостакович злободневен с головы до пят, как положено гению. Вот я живу в Нью-Йорке, вот сюда приехал оркестр Баварского радио под управлением Мариса Янсонса, моего одноклассника по Ленинградской музыкальной школе. Нас связывает 50 лет дружбы, он всегда зовет меня на свои концерты. Янсонс замечательный дирижер, на сегодня один из лучших интерпретаторов Шостаковича.
Вот он исполняет в Карнеги-холле Седьмую симфонию. В Нью-йорке была когда-то своя американская премьера, о Седьмой симфонии пошумели и забыли, записав в пропагандистское сочинение. Этот концерт в апреле, скоро 9 мая. Немецкий оркестр, большей частью из молодых музыкантов. Оркестранты выкладываются до последнего, исполняя симфонию, которая повествует о тысяче разных вещей, но связана с войной с фашистской Германией.
Вокруг меня элита, я их всех знаю, писатели, профессоры, журналисты, все прожженные циники. Может, не заплачут, если близкий умрет - а тут они себя не контролировали. Я видел, они плакали, слушая эту музыку. Аплодировали, как бешеные.
Для меня это вылилось в событие огромной важности. После премьеры симфонии в 42-м году прошло почти 75 лет. А Шостакович заставляет плакать даже тех, кто не вникает в исторические обстоятельства.
Так мы когда-то спорили с Альфредом Шнитке. Он относился к Шостаковичу скептически: упрекал его в "демократизме и общедоступном трагизме". Переубедить не удавалось. И вот в Нью-Йорке - мы сидим со Шнитке рядом. В концерте - Седьмая Шостаковича и бетховенская "Ода Веллингтону после победы при Виттории" (посвящено Бетховеном герцогу - это к вопросу о том, что Шостакович писал музыку "на заказ"). Шнитке поворачивает ко мне абсолютно белое лицо: а ведь это гениальное сочинение, как же я раньше не понимал. Я ему - а что же Бетховен? А Бетховен… (непереводимая игра слов).
Плакали от Седьмой симфонии в годы войны. Плакали и на других премьерах Шостаковича. В 60-70-е годы отношение авангардной молодежи к нему стало невероятно скептическим. Шнитке вот открыл для себя Шостаковича только в 93-м. То, что казалось написанным "по случаю", стало вдруг ценностью непреходящей. Это и есть музыка на все времена.
Начало музыки
Желание посвятить музыке жизнь возникло у Шостаковича не сразу. В своей автобиографии он писал: "В детстве я не обнаруживал особой любви к музыке. У меня не было того, что у других композиторов. Я не подкрадывался в трехлетнем возрасте к дверям, чтобы послушать музыку, а если и слушал ее, то после этого спал так же безмятежно, как и предыдущую ночь.
Весной 1915 года я в первый раз был в театре. Шла "Сказка о царе Салтане". Мне опера понравилась, но все это не победило моего нежелания заняться музыкой. "Слишком корень ученья горек, чтобы стоило учиться играть", - думал я. Но мать все же настояла и летом 1915 года стала давать мне уроки игры на рояле. Так завела у нас мать порядок, как девять лет исполнится - садись за рояль. Так было с моими двумя сестрами, так было и со мной".
Зилоти и Глазунов
В 1919 году полюбившего уже музыку и перспективного 13-летнего Митю Шостаковича показали известному пианисту А.И. Зилоти. Его приговор был категоричен: "Карьеры себе мальчик не сделает. Музыкальных способностей нет".
"Плакал я тогда всю ночь... Очень обидно было. Видя мое горе повела меня мать к А.К. Глазунову". Именно знакомство с Александром Глазуновым, маститым композитором и директором Петроградской консерватории, оказалось судьбоносным. Шостаковичу Глазунов сказал: "Композицией заниматься необходимо". Авторитетное мнение Глазунова убедило моих родителей".
Фильм-фильм-фильм
Кино вошло в жизнь Шостаковича в довольно трагическое и тяжелое время его жизни. Умер отец, семья очень сильно нуждалась в деньгах. В 1923 году Шостакович начал работать тапером (вживую озвучивать за роялем немые фильмы прямо во время показов) в ленинградских кинотеатрах "Светлая лента", "Сплендид-палас" и "Пикадилли". Сам он потом вспоминал, что для этого ему пришлось даже пройти "квалификацию": "Сперва меня попросили сыграть "Голубой вальс", а потом что-нибудь восточное".
Спустя каких-то 5 лет Шостаковича пригласили работать в кино уже композитором, и он создал более тридцати партитур к фильмам самых разных жанров. Среди них "Юность Максима" (1934), "Простые люди" (1945), "Молодая гвардия" (1948), "Овод" (1955), "Гамлет" (1964), "Король Лир" (1971).
Болельщик
Шостакович был заядлым футбольным болельщиком, не фанатиком, а именно болельщиком. Как истинный ленинградец он отдавал предпочтение "Зениту" и ленинградскому "Динамо". Шостакович регулярно ходил на матчи, вел таблицы и даже посещал школу футбольных судей.
Перед войной в июне 1941 года он записал: "Я сейчас дико занят. До такой степени, что хожу на матчи только по воскресеньям. А иногда и по воскресеньям не удается побывать. Кончится это в двадцатых числах июня. Тогда будет полегче. Во всяком случае много размышляю. Думаю, что чемпионом будет "Динамо" (М.). Тбилисские одноклубники будущего чемпиона мне не очень понравились. Видел я их в матче со "Спартаком".
Эта любовь к футболу отразилась и в творчестве Шостаковича. В 1929 году он написал музыку своего первого балета - "Золотой век", в оригинальном либретто действие разворачивается вокруг советской футбольной команды, прибывшую в некую капиталистическую страну во время промышленной выставки "Золотой век".
Подготовила Ада Айнбиндер