"Царь Никола" из подвальчика
"Нет ли у вас чего-нибудь русского?" - наудачу поинтересовалась я в букинистическом подвальчике, одном из множества в парижских окрестностях Сен-Жермен. Хозяин, не отрываясь от утренней газеты, лениво процедил: "Ничего интересного". Впрочем, вздохнув, добавил, что завалялась где-то пара-тройка открыток: "Какие-то месье, интерьеры, царь Никола".
Я проявила интерес. Тяжело поднявшись, лавочник извлек из пожеванных файлов пачку открыток. Среди туристических видов Парижа выделялась та, на которой букинист высмотрел "царя Николу". В центре офицерской группы красиво позирует великий князь Николай Николаевич-младший. А на обороте - послание, датированное 19 августа 1937 года, за подписью Миллер.
Неужели сам генерал Миллер?!
ЦУК по-николаевски
"Париж. 19/VIII 37. Дорогой Георгий Владиславович, 25 лет тому назад я был счастлив представлять императору Николаю II юнкеров Николаевского кавалерийского училища, представленных к производству в офицеры. В числе их были и Вы, и, наверное, этот день запечатлился в Вашей памяти как один из самых радостных и счастливых дней Вашей жизни. Наверное, Вы помните и слова Государя, что офицер должен служить примером солдату, служить Верой-Правдой и вместе с тем не забывать о солдате. Недолго Вам судьба дала времени, чтобы исполнить заветы Царя, и революция и большевики перевернули все вверх дном... Но все же мы, николаевцы (так называли юнкеров этого училища. - О.Х.), помним и заветы Государя, и примеры наших отцов, и Традиции Славной Гвардейской Школы и с Божьей помощью восстановим все это на родной земле. От души поздравляю Вас с 25-летием Вашего производства в офицеры и желаю еще иметь возможность послужить на коне и на авионе Царю и Родине на славу нашей конницы и Родной Школе.
Крепко жму Вашу руку. Миллер".
Да, это мог быть только генерал-лейтенант Евгений Карлович Миллер. Участник Первой мировой и Гражданской войн, видный деятель белого движения...
"Николаевцы" Миллера любили и называли его "земным богом". Миллер был требователен, но никогда не впадал в крайности. И, что особенно ценили юнкера, уважал и соблюдал "традиции Славной Гвардейской Школы" - так называемый цук, неписаный устав внутренней службы, настоящие правила выживания. Чтобы стать "отчетливым" юнкером, приходилось этим правилам подчиняться, в противном случае воспитаннику грозил общий бойкот и презрительная кличка "красный". Ты обязан был, если прикажет старший, "пулей" написать сочинение "Есть ли кавалерия на Марсе?", кукарекать, петь басом "Взвейтесь соколы орлами", стоять на тумбочке ночью, произнося имя возлюбленной "корнета"...
До рукоприкладства доходило редко - за этим строго следил "комитет" и провинившихся строго карал.
Генерал-лейтенант Миллер Традиции Славной Школы знал назубок, так как сам был коренным "николаевцем". Он, как и многие выпускники Школы, всерьез полагал, что цук не только уместен, но и полезен, что он воспитывает дух корпоративности и развивает чувство товарищеского плеча. А вот генерал-майор Марченко, сменивший Миллера на посту начальника училища, был со стороны - цук не понимал и всерьез решил его искоренить. Правда, у генерала ничего не получилось...
"Любите солдата!.."
В своем проникновенном послании Миллер вспоминает главный смотр юнкеров, после которого они получали приказ о производстве в первый офицерский чин.
Это событие было кульминацией многодневных пестрых Больших маневров, проходивших летом в Красном Селе под Петербургом. В один из дней назначали Высочайший смотр войскам. Его открывала пехота - медленно тянулась, поднимая пыль. За ней неуклюже громыхала артиллерия. Наступал черед картинной конницы, которая резво рысью и галопом неслась перед царем и его притихшей Свитой. Завершала живописное действо конная артиллерия.
И лишь затем звучала команда училищам выстроиться в каре.
В его центр входил Николай II, обычно в летней парадной форме лейб-гвардии Преображенского полка, и громко, чеканя каждое слово, произносил речь, отзвуки которой звучат во многих воспоминаниях юнкеров: "Сегодня знаменательный для вас в жизни день. Сегодня вы производитесь в офицеры великой русской армии. Любите солдата. Служите Верой и Правдой. Будь верны своему Государю и Отечеству". И затем, выдержав необходимую паузу и сделав два-три шага вперед, император произносил те самые заветные слова, которые юнкера ждали два года: "Поздравляю вас, господа, с производством в офицеры!". И через секунду, набрав в легкие побольше воздуха, николаевцы как один гремели: "Покорнейше благодарим, Ваше Императорское Величество!".
Приказы о производстве раздавали офицеры Главного штаба, и эту "тонкую тетрадку" юнкера стремились по традиции заложить под левый погон гимнастерки...
В 1921 году генерал-лейтенант Миллер основал и возглавил Общество бывших юнкеров училища, которое стало связующим звеном рассеянных по всему свету "николаевцев". Ежегодно 9 мая в парижском особняке на улице Фезандери, 81 они проводили большой сбор выпускников под председательством Миллера. И каждый год он отправлял письма своим бывшим питомцам.
Среди них был и владелец открытки, обнаруженной мной в парижском подвальчике.
Но кто этот неведомый Георгий Владиславович, к которому обращается генерал?
Адресат из 1912 года
Определить фамилию адресата не составило большого труда. В списке выпускников НКУ 1912 года значится лишь один Георгий Владиславович - Боуфал. Личность яркая.
В 1910 году он окончил Одесский кадетский корпус. Как отличный наездник участвовал в конном празднике Николаевского училища 11 марта 1911 года; Боуфал демонстрировал чудеса вольтижировки. А еще он прошел все стадии неписаной цуковки и приобрел ту особую "отчетливость", в одежде, внешности, осанке, по которой даже в эмиграции "николаевцы" узнавали друг друга.
Во время Первой мировой войны офицер Боуфал увлекся воздушной разведкой. Окончив в 1916 году Севастопольскую авиационную школу, стал дипломированным военным летчиком и в чине штабс-ротмистра возглавил 2-й корпусной авиационный отряд. В Гражданскую воевал на стороне Белой армии, состоял в 4-м авиационном отряде ВСЮР. Потом - эмиграция, Париж, Аргентина. Умер после 1978 года...
Несколько строк на пожелтевшей открытке. Ностальгические, чуть пафосные фразы. Совсем по-другому звучат они, если попытаться прочитать между строк. Вот почему я никогда не прохожу мимо пыльных букинистических развалов...