Да не обманет нас умиротворённое название коржевского полотна: смысл этой беседы трагичен, полон горечи и памяти невыносимой.
Он именно такой - живописец Гелий Коржев. Темы вроде бы официально ожидаемые, а смысл - ранит.
И жизнь его, внешне счастливая, полна глубинных раздумий о цене счастья.
Художественный институт имени Сурикова; по окончании - живопись и преподавание. Премии, награды... Впечатляющий перечень высоких званий: народный художник РСФСР и СССР, действительный член Академии художеств, лауреат Государственной премии СССР, а до того - лауреат премии РСФСР имени Репина... между прочим, за живописный триптих "Коммунисты"...
А рядом - боль. "Следы войны"... "В дни войны"... "Опалённые огнём войны"... "Заложники войны"...
Никакого официоза - кровавая печать только что прогремевшей народной беды - на всех этих сериалах: вроде бы вписываются в социалистический реализм, но внутренне абсолютно от него не зависят. А зависят - вот от той самой кровавой цены истории.
Это - на всех полотнах.
"Поднимающий знамя"... Знамя - красное, выпало - из рук убитого соратника.
"Интернационал"... Ноги в обмотках, рядом - ноги убитого солдата.
"Проводы"... Алая петлица на гимнастёрке мобилизованного - цвета крови.
"Серп и молот"... Советские символы - твёрдой рукой реалиста. Но и они обложены лентой цвета крови.
Кровь, смерть... И никакого марша миллионов к светлому будущему?! И никаких жестов с трибун: вперёд к победе?... И никакого намёка на победоносных вождей?
Как? А Сталин? Да. На трафаретном портрете, перед которым художник от промозглого холода кутается в шинель.
Ленин - есть хоть где-нибудь (до той самой "Беседы", к которой мы скоро подойдём)? Да. Бюст, брошенный на свалку, в куче рваных красных плакатов.
И такое же непреходящее ощущение трагической цены и расплаты - в облике героев мировой истории.
Дон-Кихот - поверженный. Рука ещё сжимает рукоять меча, и голова перевязана, а глаза мучительно распахнуты в бесконечность...
Гомер, изваянный на века, - закрывает глаза, загадочно осмысляя смысл происходящего...
Адам с Евой на руках - "Лишённые рая" - она прячет лицо, он глядит вперёд с отчаянной решимостью...
И "Слепой певец" с аккордеоном. Аккордеон, конечно, 1945 года...
Российская, советская история - в контексте тысячелетних испытаний, оставляющих кровавые следы.
Вот теперь всмотримся в "Беседу", которую иные историки нашей живописи склонны считать чуть не запрещенной при советской власти.
Завершена - в 1987-м, через два года после награждения живописца орденом Ленина.
Ленин с орденского аверса устремлен вперед. Этот - молчит, надвинув на глаза знаменитую кепку. "Молчит" и фон: каменная кладка стены, окно, забранное решёткой. И собеседник Ленина тоже молчит. Руки, покореженные многолетней работой, сложены на посохе. Седина окаймляет лицо, на котором застыло пережитое. Глаза - не видят. Или видят своё - погасшие для внешнего мира, который лучше бы не видеть.
Вот он, русский человек, переживший революционную жуть. Ослепший от несчастий. Вспомнивший Христа в разгар атеистического безумия. Опомнившийся после гражданского братоубийства. Готовый к новым смертельным испытаниям после очередных передышек.
Это и есть тема "Беседы". Тема раздумий, подсказанных Коржевым вождю. Раздумий о том, что произошло с Россией.
Не только Россия воскресает в этих раздумьях. Отчаянный Дон-Кихот воскресает. Загадочный Гомер воскресает. И наш родной Иван, которому хочется крикнуть:
- Вставай! Всё поправимо! Ничто не потеряно! Вставай же!..
Ода революции
Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
"О"!
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя ещё звали?
Как обернешься ещё, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?
Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтёру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
Блаженный
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля,
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.
"Слава".
Хрипит в предсмертном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
- о, будь ты проклята трижды! -
и моё,
поэтово
- о, четырежды славься, благословенная!
Владимир Маяковский
1918