Трехтомная монография Бориса Миронова - это вызов ленинскому курсу

"Человеческая комедия" Российской империи

Внимательный читатель узнает множество интересных и выразительных подробностей, например:

- каков был размер крестьянского оброка - пять рублей серебром в год;

- сколько россиянок XVIII-XIX вв. шли под венец беременными - две из пяти;

- сколько стоила рекрутская квитанция на рынке (сумма, чтобы откупиться от 25-летней службы в армии) - 600 рублей;

- какова была разница в длине тела между представителями Дома Романовых и низшим сословием - превышала 21 см;

- во сколько раз возросла преступность в пореформенной России по сравнению с Россией крепостнической - в пять раз...

Трехтомная монография, которую написал историк, по своему итоговому результату и вкладу в гуманитарные науки соизмерима с работой большого коллектива исследователей. Но если сами авторы коллективных монографий зачастую не без иронии называют плоды собственного труда "братскими могилами" (книги фактически умирают для читающей публики сразу же после выхода из стен типографии), то грандиозный труд профессора Миронова - это жизнеспособный организм, который будет жить своей жизнью и сумеет сам за себя постоять; он заменяет собой несколько справочников или небольшую библиотечку тщательно подобранных книг. Чтобы его создать, автор в течение нескольких десятилетий изучал, осмысливал и творчески перерабатывал неподъемный для одного исследователя массив книг и архивных документов, и про работу Миронова не скажешь: непереваренные знания преграждают дорогу мудрости. Все обоснованно, стройно и логично.

Перед нами самая настоящая "Человеческая комедия" времен Российской империи. Отныне серьезное изучение ее истории будет немыслимо без обращения к этой книге.

Перелистаем ее страницы.

Социальные лифты "тюрьмы народов"

Автор безжалостно расправляется с расхожими представлениями и устойчивыми мифами. Российская империя отнюдь не была "тюрьмой народов", каковой ее часто пытаются представить. "Этнические критерии, хотя и принимались во внимание, но по существу не мешали продвижению по социальной лестнице. Благодаря этому между социальным статусом и национальностью отсутствовала связь, а политическая, военная, культурная и научная элиты России были многонациональными..." (I, 129).

В 1894-1914 гг. среди 215 членов Государственного совета насчитывалось по крайней мере 12,1% лиц неправославного вероисповедания и, следовательно, нерусских. В составе высшей бюрократии их доля к 1917 г. составила 11,8%. В 1912 г. в Русской армии было 11% неправославных офицеров и 20% - генералов. Местная элита, как правило, активно инкорпорировалась в состав российского дворянства, и у нее не было оснований расшатывать и разрушать империю. Там же, где эта политика не проводилась последовательно (с мусульманской элитой на Кавказе и в Туркестане), у центральной власти возникали реальные проблемы.

Активно работали социальные лифты, обеспечивавшие восходящую межсословную социальную мобильность. Дворянство увеличивалось за счет наиболее энергичных, целеустремленных, предприимчивых и социально активных представителей других сословий - духовенства и крестьянства: "социальные перемещения обеспечивали рост численности дворянства в первой половине XVIII в. примерно на 30%, во второй половине XVIII в. - на 40, в первой половине XIX в. - на 50%" (I, 449).

В начале эпохи Великих реформ 30% офицерского корпуса имело недворянское происхождение, в том числе 20% происходило из низших воинских чинов - солдат и унтер-офицеров. На рубеже XIX-XX вв. 66% благородного сословия Российской империи составляло "новое дворянство", получившее свой привилегированный статус на государственной службе (I, 449, 450). В пореформенную эпоху "состав дворянства качественно ухудшался, его благосостояние падало и престиж в обществе снижался, и сама дворянская идентичность испытывала кризис" (I, 475).

Сегодня историческая наука еще не может однозначно ответить на вопрос, какой процесс преобладал в дворянском сословии - деградация или умение приспособиться к новым условиям. Однако были бы явной натяжкой любые попытки отыскать корни Великой русской революции в окостенелости правящей элиты и в принципиальном нежелании привилегированного сословия пополнять свои ряды за счет наиболее талантливых и активных представителей других сословий: вплоть до 1917 г. элита Российской империи была подвижна и открыта как на входе, так и на выходе.

Эффективность крепостного права

Российская империя умела отвечать вызовам времени - и отмена крепостного права в 1861 г. наиболее яркий тому пример. Профессор Миронов смотрит на привычную картину былого под новым ракурсом - и приходит к парадоксальным выводам. Крепостное право не было только безусловным злом и очевидным для всех негативом: оно выполняло важные функции для общества, не исключая и крестьян, и сохраняло свою экономическую эффективность вплоть до своей отмены. "Ни один институт не может существовать столетиями, если он не выполняет общественно значимой и позитивной функции" (II, 15).

Был ли институт крепостничества жесток? Да, безусловно. Интенсивность и производительность труда в барщинных имениях была значительно выше, чем в оброчных. Это достигалось за счет методов внеэкономического принуждения. Крестьян, трудившихся на барщине, пороли в 25 раз чаще, чем крестьян в оброчном имении. Но не следует преувеличивать жестокосердие крепостничества: "жестокость" - понятие историческое. Обратимся к произведениям русской классической литературы и убедимся в справедливости этого тезиса. Монография профессора Миронова прекрасно корреспондируется с классикой.

В рассказе Лескова "Человек на часах" очень точно сказано, что в царствование Николая I наказание рядового Измайловского полка Постникова розгами можно было счесть "отеческой милостью", если сравнивать розги со шпицрутенами: "Двести розог, по тогдашнему сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми наказаниями, какие люди переносили по приговорам военного суда..." Солдат Постников был "из дворовых господских людей". У крепостных крестьян отсутствовало понятие личности, в соответствии со своими "патриархальными понятиями" они наказание почитали наукой.

Вспомним "Мертвые души" Гоголя: Павел Иванович Чичиков пообещал высечь своего крепостного кучера Селифана за то, что тот напился и во время езды вывалил барина из брички в грязь. "Как милости вашей будет угодно, - отвечал на все согласный Селифан, - коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?"

Не забудем и поэму Некрасова "Кому на Руси жить хорошо":

Объем понятия "крепостное право" исторически весьма сильно варьировался - от мягкой формы, когда крепостной почитался членом большой господской семьи, выполняющим самую тяжелую работу, до всеобъемлющей зависимости от своего господина. Зависимый человек минувшего времени вовсе не тяготился своей зависимостью, ибо видел в ней защиту от еще большего произвола. Таковы были исторические реалии:

"В России на рубеже XVII-XVIII вв. свободными людьми были только царь да патриарх, а все остальные были в той или иной степени лично зависимы. Причем большинство было закрепощено на нескольких уровнях: священник - государством и епископом; посадский человек - государством и посадской общиной; помещичий крестьянин - государством, дворянином и сельской общиной; казенный крестьянин - казной и сельской общиной; и лишь дворянин был закрепощен только государством. Крепостное право было всеобщим" (II, 27).

Потому без вмешательства государства крепостные и крепостники никогда не смогли бы прийти мирным путем к обоюдному добровольному соглашению. Верховная власть взяла инициативу в свои руки.

Ленинская реформа 1861 года

В 1858 г., накануне проведения реформы, Александр II, проигнорировав нежелание дворянства добровольно отказаться от "крещенной собственности", предпринял два путешествия по стране и убедил благородное сословие подчиниться своей воле. Крестьянская реформа 1861 года, отменившая крепостное право, вовсе не была побочным продуктом революционной борьбы, как долгое время вслед за Лениным утверждала советская историография. В обоснование этого тезиса в СССР было выпущено несколько сборников научных трудов "Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг." под редакцией академика Милицы Васильевны Нечкиной, где решение научной проблемы подгонялось под заранее сформулированный ответ.

Профессор Миронов убедительно опровергает давнее ленинское утверждение и сознательно очищает авгиевы конюшни историографии от мифов: реформа была "хорошо продумана, тщательно подготовлена и должным образом - последовательно, постепенно, по составленному плану - проведена, что и обеспечило успешное экономическое развитие пореформенной России" (II, 106).

Более того, убежден Миронов, "верховная власть выбрала оптимальный путь отмены крепостничества" (II, 93).

Если бы крестьяне были освобождены с большим земельным наделом, чем произошло фактически, это только стимулировало бы лень и беспечность земледельцев, понизив интенсивность и производительность их труда и увеличив число праздничных дней в году. Ведь в ту эпоху лишь каждый пятый крестьянин был мужиком-тружеником. Закон запрещал работать в праздничные дни, а сами крестьяне считали, что труд должен быть умеренным. Профессор Миронов ссылается на подсчеты одного исследователя: "В течение своего тысячелетнего существования русский народ потерял одними прогульными днями 137 лет" (III, 433).

Особенности национальной ментальности были таковы, что богатство, успех, слава расценивались как искушение и грех. Если бы вся помещичья земля безвозмездно перешла к крестьянам, то эта контрфактическая ситуация "черного передела" закончилась бы дворцовым переворотом и гражданской войной.

И вот теперь мы подходим к главному вопросу, который неизбежно возникает у вдумчивого читателя монографии профессора Миронова: если верховная власть в течение веков адекватно и своевременно отвечала на вызовы времени, почему она не смогла избежать революции и почему триколор сменился красным флагом?

Культ революционной святости

Поэт Георгий Иванов вопрошал в эмиграции:

Ответить попытался Борис Николаевич Миронов. Он ссылается на теорему Томаса. Американский социолог Уильям Айзек Томас (1863-1947) утверждал: "Если ситуация мыслится как реальная, то она реальна по своим последствиям" (I, 257). В течение десятилетий русское образованное общество культивировало утверждение: нравственная защита существующего строя совершенно недопустима, а вот культ революционной святости не подлежит никакому сомнению. Так и только так должен рассуждать всякий так называемый порядочный человек или же человек, желающий прослыть таковым.

Что делать?

На этот извечный русский вопрос образованное общество ответило без обиняков: всемерно разрушать империю, а не способствовать ее модернизации. Из-за принципиальной убежденности образованных радикалов - прогресс при абсолютной монархии невозможен - исключался любой диалог между властью и гражданским обществом. Русская интеллигенция пореформенной поры отличалась имманентной оппозиционностью и постоянной психологической неудовлетворенностью тем, что есть. И профессор Миронов очень тонко - и так актуально! - улавливает нерв эпохи:

"Уровень жизни всех социальных слоев повышался, но потребности росли еще быстрее. Все социальные и профессиональные группы постоянно хотели больше того, что реально возможно было иметь при тогдашних экономических и финансовых ресурсах, низкой общей культуре населения и невысокой производительности труда. Это создавало беспрецедентную социальную напряженность в обществе, особенно в образованной ее части" (III, 739).

Форс-мажорные обстоятельства Первой мировой войны гибельно обострили конфликт. Общество не справилось с эволюционным переходом от традиции к модерну.

Наступила Русская Смута.

ВЗГЛЯД ПОЭТА

Рабочий

Николай Гумилев, 1916

^{1. Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну". Т. 1. СПб: Дмитрий Буланин, 2014. 896 с.
Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну". Т. 2. СПб: Дмитрий Буланин, 2015. 912 с.
Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну". Т. 3. СПб: Дмитрий Буланин, 2015. 992 с. Ссылки на это издание даны непосредственно в тексте: римская цифра означает том, арабская - страницу.}