Публикация Ольги Хорошиловой, кандидата искусствоведения
"В тылу окопались... сытые барчуки..."
В конце декабря 1916 года 12-я армия перешла в наступление почти накануне праздника Рождества, в связи с чем это наступление было названо Рождественским... Надо сказать, что в успех этого предприятия никто не верил. И офицеры нашего отряда тоже. Наступление началось в ночь на 23 декабря внезапной атакой по обоим берегам реки Аа в общем направлении на Митаву. Перед наступлением дух войск, особенно у сибирских и латышских стрелков, был в целом хорошим. Однако первый успех скоро захлебнулся, атакующие были остановлены контратаками германцев, и неуспех всего наступления был тогда предрешен.
Моя часть вела тяжелые бои на правом фланге наступающих, в районе болота Тируль2. 26 декабря нам была поставлена задача содействовать атаке 6й Особой пехотной бригады генерала Евгения Васильевича Лебединского... Встретив огневое сопротивление германцев, бригада сперва залегла перед проволочными заграждениями, а потом начала отступать и даже бежать назад. Мне пришлось беседовать не только с солдатами, но и с офицерами этой бригады. Общий тон их объяснений сводился к тому, что: "Мы свое отвоевали, воюем уже три года, не раз были ранены, а теперь опять послали умирать, за что? В тылу окопались многие сытые барчуки и купчики, они пороха не нюхали, а нас посылают на расстрел".
Но особенно серьезные события, предвосхитившие Февральскую революцию, произошли в двух сибирских стрелковых полках 6-го и 2-го Сибирских корпусов нашей 12-й армии. Перед наступлением они взбунтовались, отказались идти в бой, предъявили командованию ряд требований. В итоге командованию удалось произвести массовые аресты. Военно-полевой суд армии решил виновных расстрелять, а сочувствовавших им сослать на каторгу.
Всего было расстреляно несколько десятков человек (в одном 17-м полку - 24 человека).
Весть о расправе над своими же солдатами быстро облетела все части 12-й армии и, естественно, стала темой бесед как среди офицеров, так и особенно среди солдат. Солдаты задавали мне каверзные вопросы: "Кто виноват, что солдаты взбунтовались? Почему среди казненных нет офицеров, ведь они тоже не пошли в наступление? Кому на пользу эти новые жертвы войны? Скоро ли кончится эта жестокая бойня?"
Признаюсь, трудно было офицеру найти убедительные ответы...
"Солдаты веселились и танцевали"
В середине февраля на наш фронт стали проникать слухи о беспорядках в Петрограде, о стачках и демонстрациях рабочих, об указе царя о роспуске Государственной думы и об отказе думцев выполнять это постановление. Все это подогревало и так уж накаленную атмосферу. Все ждали грозы... Несколько дней не поступали газеты из Петрограда, и это обстоятельство еще сильнее нас нервировало.
Рождались различные, иногда весьма фантастические слухи и высказывались самые разнообразные мнения о возможности революции. Наконец, пришли первые газеты. Крупным шрифтом было написано: "РЕВОЛЮЦИЯ"... Среди газет появились "Известия" - орган Комитета петроградских журналистов, - раздававшиеся бесплатно (первый номер вышел 27 февраля). В нем мы прочитали как о создании Временного комитета Государственной Думы, так и о создании Совета рабочих депутатов.
В следующем номере "Известий" от 28 февраля были заголовки: "Газеты не выходят. События идут слишком быстро. Население должно знать, что происходит". В этом номере газеты наряду с обращением к населению Временного комитета Государственной Думы объявлялось воззвание Совета рабочих депутатов к населению Петрограда и России. В воззвании было сказано: "Борьба еще продолжается; она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом - спасение России. Для успешного завершения борьбы в интересах демократии народ должен создать свою собственную властную организацию".
Одновременно со всеми другими газетами мы неожиданно получили "Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов". Этот новый орган свидетельствовал о том, что в Петрограде рабочие теперь вместе с солдатами гарнизона создали "свою собственную властную организацию". Местные рижские газеты ("Рижское обозрение" и "Рижское утро") перепечатывали материалы петроградских и московских газет, поэтому они нас особенно интересовали. В качестве курьеза стоит только упомянуть о том, что редакторы этих газет, видимо, мало разбирались в происходивших событиях, если 6 марта напечатали объявление театра "Юнона", пригашавшего смотреть ("Только у нас!") картину "Трехсотлетие царствования Дома Романовых", когда Романовы уже несколько дней назад навсегда перестали царствовать в России.
Повсюду в 12-й армии солдаты веселились и танцевали, песни раздавались целые дни. Офицеры тоже поздравляли друг друга и охотно шли читать газеты солдатам своих подразделений. Обычно такое чтение заканчивалось общим криком "ура", и офицера качали. На груди солдат появились красные банты, неизвестно откуда и кем доставленные. Впрочем, наши офицеры отнюдь не все охотно надевали эти банты, и даже в этой, может быть, мелочи сказалось разделение офицеров на сторонников "старого режима" (их на фронте в это время было меньшинство) и на сторонников революции, свободы и демократии.
Конечно, как это показали последующие месяцы, среди офицеров, будто бы поддержавших революцию, оказались и шкурники, и трусы, и провокаторы, приколовшие красные банты исключительно ради маскировки.
"Мы не знали, какие точно партии существуют..."
Что же было делать нам, боевому сработавшемуся отряду в таких тяжелых политических и военных обстоятельствах? Приходилось, конечно, изворачиваться в разговорах с солдатами, чтобы не допускать подрыва авторитета начальника отряда. До нас доходили слухи о стычках, произошедших между офицерами и солдатами в соседних частях. Но, к счастью, в нашем отряде офицеры все еще пользовались авторитетом и потому солдаты требовали от нас пока лишь пояснений к происходившим событиям. Однако, что же мы им могли сказать, мы, для которых в соответствии с императорским уставом, все враги делились исключительно на "внешних" и "внутренних"?
Подавляющее большинство наших офицеров были совершенно безграмотными в вопросах внутренней политики. Мы не знали, какие точно партии существуют, какие у них программы и что эти программы обещают народу и солдатам. Выходившие газеты различных направлений мало помогали разбираться в этих сложных вопросах...
Приказ N 1 опрокинул традиции русской армии...
Возникшее тогда двоевластие нас смутило, и разобраться в этом сложном сплетении политического руководства было очень трудно, особенно в боевой обстановке, на фронте. Наиболее властно мы почувствовали роль Советов, когда в "Известиях Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов" прочитали исторический Приказ N 1, опрокидывавший исстари сложившиеся традиции в русской армии.
У нас в части солдаты были также очень взволнованы и этим приказом, и начавшимися разговорами об упразднении боевых наград и прекращении выплаты положенных за них пенсий, которые в солдатском бюджете играли значительную роль. Солдаты то и дело спрашивали у меня: "Ведь мы кресты получали за геройство, за храбрость, за защиту России от германцев? Вы вон тоже кавалер - разве Вам не обидно снять заслуженные боевые награды? ведь мы с Вами вместе их заработали".
Вскоре, однако, в местной газете появилась заметка: "Георгиевские кавалеры могут быть спокойны", в которой сообщалось, что отменяются обычные ордена, а боевые награды и получаемые за них пенсии сохраняются. Солдаты мои успокоились. Вскоре даже была установлена новая боевая награда - Георгиевский серебряный крест (то есть солдатского образца) с серебряной лавровой веткой на ленте. Этой награды удостаивались лица командного состава по приговору общего собрания солдат, и данная награда была весьма завидной, так как свидетельствовала не только о храбрости того, кому назначалась, но и об отношениях к нему солдат.
Во исполнение пункта первого Приказа N 1 в нашем отряде и прочих частях 12-й армии в первых числах марта 1917 года начались выборы комитетов. Так как Положение о порядке выборов, о правах и обязанностях комитетов были опубликованы только в двадцатых числах марта, первые выборы происходили без всяких инструкций. Иными словами, царил полный хаос. В состав первых комитетов решено было включить наиболее уважаемых массой солдат и даже офицеров, хотя в Приказе N 1 было точно указано, что комитеты создаются "из выборных нижних чинов".
Политические убеждения первых "комитетчиков", как их тогда стали называть, были самые разнообразные. Стало ясным, что для правильного направления деятельности комитетов нужно иметь определенную политическую программу. Выборы делегатов в комитет 12-й армии показали, что армия неуклонно революционизируется, и главное было в том, что делегатам строго наказывали стоять на "платформе" (как тогда говорили) тех, кто стоит за мир во что бы то ни стало, то есть мир без аннексии и контрибуции (хотя, признаюсь, среди наших нижних чинов почти никто не понимал значения этих громких слов).
То и дело звучал лозунг: "Долой помещиков и капиталистов".
8-9 марта 1917 года в Риге состоялся съезд депутатов 12-й армии, который образовал исполнительный комитет Совета солдатских депутатов (ИСКОСОЛ 12). В эти же дни состоялся съезд офицерских депутатов 12-й армии, на котором был выбран исполнительный комитет Совета офицерских депутатов (ИСКОМОФ 12). Но он просуществовал недолго, а в ИСКОСОЛЕ 12 развернулась настоящая нешуточная борьба между представителями соглашательских партий и большевиками.
И все это трудное и странное время, пока в тылу, в Риге вели политические речи, наш отряд продолжал оставаться на передней линии фронта. Солдаты все еще подчинялись офицерам...
"Обрадованные до глубины души низвержением правительства..."
Начало марта 1917 года ознаменовалось и другим важным для всех нас событием. В связи со свершившейся революцией собранием офицеров и нижних чинов было решено послать к новому военному министру, Александру Николаевичу Гучкову, депутацию от нашего отряда. В свое время он сделал много для формирования нашей части, и теперь мы сочли правильным и своевременным явиться к нему, выразить свою поддержку новому правительству, а также донести до него желание всех чинов - чтобы наш отряд получил название "имени атамана Пунина".
Сказано - сделано. 9 марта наша делегация в составе пяти нижних чинов и двух офицеров была у военного министра на приеме и между прочим передала ему официальный адрес от отряда. Вот его текст:
"Ваше Превосходительство, Глубокоуважаемый Александр Иванович.
Мы, офицеры и нижние чины Конного отряда особой важности при штабе Главнокомандующего армиями Северного фронта, обрадованные до глубины души низвержением правительства, приведшего нашу дорогую Родину на край гибели и оттолкнувшего от себя своими преступлениями всех верных сынов ее, приносим Вам и просим Вас передать всем представителям нашего Великого народа наше искреннее поздравление с переходом власти в руки Государственной Думы. Находясь на боевом посту и посему лишенные возможности лично, в полном составе, явиться в Ваше распоряжение, мы, партизаны, привыкшие с улыбкой на лице прямо смотреть в глаза смерти, одушевленные любовью к России и уверенные в близкой победе над вторгнувшимся в ее пределы врагом, клянемся в том, что до последней капли крови будем верны нашей дорогой Родине и тому образу правления и Правительству, кои будут выбраны нашим народом. Дай Бог Великой России счастья, процветания и победы над врагами ее внешними и внутренними.
Март 9-е, 1917 года".
Боевым молодцеватым видом солдат и офицеров Гучков остался весьма доволен. И его отношение повлияло на дальнейший ход событий - уже в двадцатых числах марта наш отряд получил официальное разрешение именоваться "Конным отрядом особой важности имени атамана Пунина". Мы все ликовали.
12-я армия захлебнулась в политических спорах
Тем временем ситуация в частях 12-й армии ухудшалась день ото дня. После свершившейся революции, в марте, но особенно в апреле в наших частях усилились политические разговоры. Казалось, что вся 12я армия только и делала, что занималась политикой, забыв о своих прямых обязанностях. Порядка не было, большинство частей уже открыто не желали воевать. Наши партизаны, отдам им должное, высказывали единодушное желание продолжать боевую работу, хотя теперь нам активно мешала наша же русская пехота.
В апреле и мае было несколько случаев, когда в расположение отряда пехотинцы ночью бросали бомбы.
Масла в огонь подливали германцы, прекрасно знавшие об атмосфере в 12-й армии. Они периодически разбрасывали прокламации, призывавшие кончать с войной. Любопытную листовку мы сняли с проволоки у наших позиций - в ней немцы, обращаясь к нашим солдатам, винили в войне Англию, утверждая, что сами они желают лишь мира. Кроме того, мы обнаружили телефонный кабель, шедший от позиций нашей пехоты прямиком в немецкие окопы. Провод был снят. Но разве это могло повлиять на общую ситуацию...
Весной-летом 12-я армия окончательно потеряла боеспособность, захлебнувшись в политических спорах. И на наш отряд возложили обидную функцию конной полиции - часть офицеров и партизан откомандировали в расположение 180-й пехотной дивизии. Они рыскали по фронту, участвовали в подавлении бунтов в частях нашей пехоты, конвоировали в тыл зачинщиков. Такая работа была не по душе никому. Мой старший брат Александр, новый начальник отряда имени атамана Пунина, жаловался в письме:
"Служба нелегкая, ответственности много, удобств никаких... Жаль только, что не было специальной работы. Гонялись в качестве стражи за дезертирами. При усмирении пехоты наш отряд отличился, выступив против 180й пехотной дивизии, из которой изъято было и арестовано 33 зачинщика. Работой нашей довольна дивизия армии и комиссары. Но хочется настоящей боевой работы, без которой наряд боевой портится".
Такого же мнения были и наши нижние чины: "Нам здесь много раз хуже, чем вам, под Ригой, - писал партизан Бурлаков. - Здесь работы по самую глотку, лошадей совсем загнали. И все зря. Каждый день ездили на усмирение пехоты. Возим как фараоны арестованных в Двинск. Одним словом, служба ни к черту - лучше бы быть снова в полку".
Произошедшая революция отразилась не только на моральном облике наших солдат. Она оказала влияние на ход военных операций. Ее последствия мы со всей силой почувствовали позже - во время летнего наступления германской армии, в результате которой нам пришлось оставить Ригу.
1. Лев Николаевич Пунин (1897-1963) с октября 1915 по сентябрь 1917 года служил в отряде Особой важности Северного фронта. С 1918 года - в рядах РККА. В 1934 году назначен начальником Курсов усовершенствования командного состава при училище военных сообщений им. М.В. Фрунзе. С 1925 года преподавал историю транспорта. С 1927 по 1939 год он работал в школе ВОСО им. Фрунзе, затем - на Курсах усовершенствования командного состава при той же школе. В 1939 году перешел на работу в ленинградскую Военно-транспортную академию. С 1944 года преподавал в Военно-транспортной Академии им. Л.М. Кагановича. Автор ряда монографий, посвященных военной истории России.
2. Недалеко от местечка Кеммерн.