ТАСС уполномочен разгромить
Этот процесс стал знаковым явлением и ознаменовал собой начало эпохи Большого террора. Впервые суду подверглись известные во всем мире большевики, ближайшие соратники В.И. Ленина.
Суд в Октябрьском зале рассматривался советским руководством как важная внешнеполитическая акция. На первый взгляд кажется, что власти прилагали большие усилия для формирования "правильного образа" процесса на международной арене. Знакомство с архивными материалами позволяет скорректировать эту точку зрения. За тем, каким представлялся Московский процесс за рубежом, интересно наблюдать на примере Чехословакии: эта страна неоднократно упоминалась в материалах следствия. Итак, время действия - 1936 г. Место действия - Чехословакия.
"Процесс произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Никакой подготовки не было... не было никаких признаков серьезности наступающего события. И вдруг ТАСС начинает гнать громовые статьи"1, - так писал о начале процесса для Чехословацкого телеграфного агентства (ЧТК) известный журналист Франтишек Краус. Вследствие отсутствия каких-либо разъяснений от советской стороны руководство Чехословацкой республики (ЧСР) не сразу нашло ответ, как реагировать на процесс.
Ситуация осложнилась еще и тем, что в первый же день процесса неожиданно прозвучало имя руководителя русского отдела Славянской библиотеки в Праге В.Н. Тукалевского2. Обвиняемый В.П. Ольберг показал, что Тукалевский, агент гестапо, предоставил ему поддельный паспорт для возвращения в Москву3. В ответ на прозвучавшие обвинения Тукалевский опубликовал в пражских газетах их опровержение, а также написал несколько писем схожего содержания в адрес А.Я. Вышинского. Несмотря на отсутствие доказательств, Тукалевский был уволен из библиотеки и через несколько месяцев, в декабре 1936 г., умер от рака в возрасте 55 лет.
Но и помимо скандальной истории с Тукалевским тенденциозность и скандальность процесса имела печальные последствия для образа СССР на международной арене. Об этом писал и полпред СССР в Чехословакии С.С. Александровский: вера в "абсолютную прочность советского режима значительно поколеблена, и сомнения будут длительными... Против такого настроения трудно бороться какой-нибудь информацией ТАСС" 4.
Обратим внимание на последнюю фразу. Архивные документы свидетельствуют, что в 1936 г. у советского руководства отсутствовали четкие представления, каким образом проводить за границей кампанию вокруг процесса.
"Интерес публики ослабевает"
Один из сотрудников отдела печати МИД ЧСР подчеркивал: ["ТАСС] безнадежно отстает, опаздывает по сравнению с другими телеграфными агентствами"5. Присылаемые из Москвы материалы о процессе назывались в Праге сырыми, "слишком обширными" и "неудобоваримыми". Особо критиковался их "громовой" характер: "Для психологии чехословацкого читателя громадная темпераментность сообщений и куча ругательств в них были совершенно непонятны, а часто и неприемлемы"6. Интересные наблюдения о работе ЧТК в дни процесса оставил Краус: "Четека получает пухлую пачку телеграмм, которая пугает редакторов", они делают выжимки из них, и в силу нехватки времени дается механический перевод, не представляющий интереса для чехословацкого читателя. Но даже эти материалы публиковались с опозданием, поскольку, как заявлял Краус, "они поступают в обработку лишь утром и, таким образом, запаздывают в бюллетенях Четека на день по сравнению с телеграфной информацией, например, "Юнайтед пресс" или отдельных заграничных корреспондентов. Газеты же не ждут, и поэтому такие органы, как "Прагер Тагеблатт" или "Чешске Слово", почти все время пользовались другими источниками и другим освещением процесса"7.
Несмотря на настоятельные просьбы Москвы оппонировать Троцкому (поскольку "троцкисты строят свою работу именно на использовании этого процесса"8) и ежедневно используя материалы процесса "бить немцев и поддерживать СССР"9, качественного и интересного материала не хватало. Именно поэтому кампания вокруг процесса Каменева и Зиновьева была кратковременной и к началу сентября 1936 г. уже сошла на нет, о чем и докладывал Александровский в НКИД: "Интерес широкой публики к этому процессу уже ослабевает и едва ли нужно подогревать его"10.
Надо ли дразнить московских гусей?
Неоднозначная реакция на Московский процесс усиливалась и противоречивым отношением к нему руководства ЧСР, представителей политических партий, общественных организаций и журналистских кругов.
В одной из бесед с Александровским министр иностранных дел Камиль Крофта образно отметил, что для Чехословакии лучше "не дразнить гусей" частыми просоветскими публикациями, поскольку каждая из них влечет за собой нападки со стороны Англии и Франции в том, что ЧСР "пестует большевизм, прокладывает ему дорогу" и "превращается в плацдарм для нападения Красной армии на западную Европу"11. В условиях, когда международное положение Чехословакии существенно зависело от подписанного в мае 1935 г. соглашения с СССР, не очень уместны были и негативные материалы, а их в пражской прессе всегда было немало.
Вот и в дни процесса на страницах "Чешске слово" - печатного органа партии президента Эдуарда Бенеша - появилась карикатура на Сталина и некоторые другие материалы, которые были расценены, как "антисоветские". В разговоре с Александровским главный редактор этой газеты сожалел, что "границы действительно были перейдены", и, пытаясь смягчить эффект от подобных публикаций, выразил позицию газеты в более умеренных тонах, называя ее "деловой критикой": "В них... было много критического, но абсолютно ничего антисоветского"12.
Схожую, неоднозначную позицию заняли власти в Праге и в деле Тукалевского. Неожиданность и бездоказательность прозвучавших на процессе обвинений против известного человека, занимавшего государственную должность при МИД, взволновали руководство страны. В официальных кругах эта ситуация называлась не иначе как скандалом. Циркулировало множество версий - о возвращении Тукалевского на свою должность, о правомерности его смещения и о возможности, в соответствии с чехословацкими законами, опротестовать это решение в суде.
Понимая, что может получиться "еще больший скандал", МИД ЧСР затребовал у СССР дополнительные доказательства. Не получив их, было принято спорное решение признать "достаточным основанием" для увольнения Тукалевского его письма Вышинскому, поскольку "чехословацкий гражданин, тем более государственный чиновник, не имеет права обращаться таким образом к иностранному посланнику и иностранному суду"13. Впрочем, вряд ли пражские политики так уж стремились прояснить эту историю - их позицию определяли политический прагматизм и желание сохранить союзнические отношения с СССР.
Единства по поводу Московского процесса не было даже внутри просоветских организаций. К примеру, руководство "Общества для культурного сближения с СССР" неоднократно подтверждало, что "политически целиком разделяет московский приговор"14. А на страницах печатного органа Общества - журнала "Прага - Москва" - в дни процесса появились статьи его главного редактора К. Тайге, в которых он, как писал Александровский, дискредитировал московский суд.
Реакция Москвы была незамедлительной - номер о процессе задержали, сотруднику корпункта ТАСС в Праге В. Прохазке было поручено подготовить новую статью. Она, со слов Александровского, также "состояла сплошь из гутаперческих формулировок, в которые можно вложить какое угодно содержание", Троцкий упоминался в тексте мимоходом, вопрос о гестапо вообще был опущен. Прохазка объяснил наличие таких "мягких тонов" тем, что журнал "Прага - Москва" - не партийный орган и не может "выступать чисто по-коммунистически", разрушая сложившуюся в обществе коалицию. В случае продолжения просоветских публикаций о процессе из нее угрожали выйти социал-демократы и народно-социалистическая партия. К последней обещала примкнуть и аграрная партия. Таким образом, "в результате может получиться глубокий кризис всего общества, в котором тогда останутся лишь коммунисты и левые одиночки, которые не будут в состоянии проводить какую бы то ни было работу".
Проверка взаимоотношений на прочность
Для чего же устроителям процесса понадобилось мимолетное, но не случайное упоминание на нем "чехословацкого следа"? На этот вопрос нет прямого ответа. Исходя из практики проведения прежних крупных процессов, где имелись "немецкий" (Шахтинский, 1928 г.) и "французский" (процесс "Промпартии", 1930 г.) "следы", это была проверка на прочность крайне неустойчивых отношений СССР и ЧСР в тогдашних условиях роста активности там судето-немецкой партии и других течений, стремившихся направить внешнеполитический курс Чехословакии на сближение с Германией. Проверка эта была пройдена: Первый Московский процесс не подорвал советско-чехословацких отношений, партнерство двух стран продолжалось, а щекотливая ситуация с Тукалевским была предана забвению.
Многим, включая и самих устроителей суда, было очевидно, что проведение подобного суда чревато для СССР серьезными отрицательными репутационными последствиями на международной арене. Н.И. Ежов - один из главных организаторов процесса - писал Сталину в сентябре 1936 г., что, учитывая трудности, возникающие "с точки зрения общественного мнения за границей", "новые процессы затевать вряд ли целесообразно"15.
Однако у самого Сталина имелись свои соображения на сей счет. Он не только не отказался от практики проведения показательных процессов, но и продолжил их в еще большем масштабе. В условиях все большего обострения международной обстановки в Европе, сталинский режим все же получил от Московского процесса свои внутренние и внешние дивиденды. Связав путем откровенных фальсификаций в один "отвратительный клубок" оппозицию внутри страны и международный фашизм, советская пропаганда на весь мир объявила о том, что враг в СССР "разоблачен" и надежд на политические изменения и государственный переворот нет.
Именно таким был идеологический посыл этого процесса. Имеющие место сомнения и явные колебания в его оценках даже среди сторонников и союзников советской страны за рубежом, в том числе и в ЧСР, видимо, не слишком волновали Сталина. Окончательная точка в этих разоблачениях была поставлена в 1938 году на Третьем Московском процессе, совпавшем по времени с актом агрессии Германии против Австрии, аншлюс которой фактически стал прологом к трагической судьбе самой Чехословакии.
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проект N 16-01-00243.
1. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 124. Д. 129. Л. 111-112.
2. Первые показания о Тукалевском были получены от Ольберга 29 марта 1936 г. (РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 163. Л. 173, 179-181, 213-221, 235-237; Д. 166. Л. 232, 255). Судя по всему, полпреду СССР в ЧСР С.С. Александровскому были даны указания по этому делу. Следуя им, в беседах с официальными лицами он уклонялся от конкретных объяснений, указывая, что "сам ничего не знал заранее... вопрос о Тукалевском всплыл на самом суде" (АВП РФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 124. Д. 129. Л. 103).
3. Тукалевский Владимир Николаевич (1881-1936) родился в Полтаве. В 1918 г. эмигрировал в Финляндию, в 1923 г. - в Прагу. В 1924 г. стал директором Русской (Славянской) библиотеки при МИД Чехословакии. До 1929 г. он руководил библиотекой, а затем заведовал ее русским отделом. При активном содействии Тукалевского в Праге было создано одно из богатейших в Европе собраний русской литературы. Тукалевский помогал российским коллегам в формировании рукописных отделов музеев, библиотек и архивов (подробнее см.: "Очень хорошо, что Вы стали заниматься собиранием сведений о русских рукописях ..." Из переписки В.Д. Бонч-Бруевича и В.Н. Тукалевского. 1932 - 1934 гг. // Отечественные архивы. 2008. N 5. С. 72-93).
4. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 124. Д. 129. Л. 113.
5. Там же. Л. 210.
6. Там же. Л. 112.
7. Там же. Л. 111.
8. Там же. Л. 139.
9. Там же. Л. 120.
10. Там же. Л. 132.
11. Там же. Л. 99-100.
12. Там же. Л. 115.
13. Там же. Л. 133.
14. Там же. Л. 139.
15. "Стрелять придется довольно внушительное количество". Письмо Н.И. Ежова И.В. Сталину: 1936 г. / Публ. Ж.В. Артамоновой // Исторический архив. 2001. N 4. С. 73-82.