Винтик. Приводной ремень. Ничего живого не сохранилось в памяти современников.
Система аннулировала его так же просто, как он сам аннулировал других. А для верности еще и вычистила с фотографий, где он преданно сопутствует товарищу Сталину.
Ежов предчувствовал это. Что-то изначально самоубийственное было в его жизненном выборе. Он мог бы стать и портным, и слесарем, как миллионы его товарищей по классу. Но предпочел стать... никем. Нерассуждающим исполнителем "воли партии".
Стать НИКЕМ, чтобы стать ВСЕМ.
И уже окончательно обрушиться в "ничто".
Только и успел написать Берии: я заслужил всё... по партийному долгу... я остаюсь преданным партии и тов. Сталину до конца...
Конец предопределен.
И что осталось от жизни, от самоубийственного полета из "ничего" во "всё" и обратно в "ничто"?
Полки книг, конфискованных у подследственных.
Не читаны. Но хорошо закрывают то, что надо спрятать. Разных калибров пистолеты да разных марок бутылки с водкой...
А в подсознании палача прячется главное - ожидание расплаты. "Сегодня ты допрашиваешь, а завтра я буду допрашивать тебя".
Приговор принял - как должное. К стенке встал - с именем тов. Сталина на устах.
Только и хватило человеческого - попросить не расстреливать родственников.
Но вряд ли и родственники (если их и впрямь не репрессировали) отваживались вспоминать его.
Вспомним наркома Ежова с жалостью и без злобы. Он сам выбрал свою судьбу: решил стать никем... и стал им.