Операция без наркоза
На нашем листе изображен эпизод знаменитого сражения под Кульмом, завязавшегося на рассвете 17(29) августа 1813 года, когда сводный отряд под командованием прославленного генерал-лейтенанта А.И. Остерман-Толстого вступил в бой со значительно превосходящим его по численности противником: он должен был обеспечить отход основных сил союзников, расстроенных после поражения в битве при Дрездене. В распоряжении Остерман-Толстого находилась относительно свежая 1-я гвардейская пехотная дивизия (полки Л.-гв. Преображенский, Семёновский, Измайловский и Егерский) и несколько обескровленных полков 2-го армейского корпуса. На 14-16 тысяч русских штыков приходилось до 36 тысяч штыков и сабель французского дивизионного генерала Д.-Ж. Вандама...
Русские дрались с героическим самоотвержением. Около 10 часов утра Остерман-Толстой был тяжко ранен осколком ядра.
Н.Н. Муравьев-Карсский, участвовавший в сражении при Кульме девятнадцатилетним прапорщиком, вспоминал:
"Возвратившись к Ермолову, я застал графа Остермана-Толстого только что раненого. Он не свалился с лошади, но отбитая ядром выше локтя рука его болталась. Он был бледен как смерть. Двое из окружавших поддерживали его на седле под мышками".
Эти двое, гренадеры Павловского полка, сняли раненого с коня; к ним подбежало несколько полковых лекарей. Оглядев их, Остерман, по свидетельству его адъютантов в изложении писателя И.И. Лажечникова, "остановил свой взор на одном из них, еще очень молодом человеке, недавно поступившем на службу (это был Кучковский), подозвал его к себе и сказал ему твердым голосом: "Твоя физиономия мне нравится, отрезывай мне руку".
Жерен изобразил Кучковского с пилой; двое лекарей ассистируют ему, придерживая генерала. За спиною Кучковского Жерен поместил нескольких поющих гренадер: во время операции Остерман приказал им петь русскую песню: наркоза в это время еще не знали, и, по-видимому, генерал надеялся, что песельники заглушат его стоны, если боль окажется нестерпимой...
"Для меня Россия - кожа моя"
Подобно ноге Жана-Виктора Моро, ампутированной на поле битвы при Дрездене двумя днями ранее, рука Александра Остерман-Толстого была предана земле много позднее. "Рука эта долго хранилась в спирте, - вспоминал И.И. Лажечников. - Когда я приехал с ним в 1818 году в его Сапожковское имение, село Красное, он куда-то пошел со священником и запретил мне сопровождать его. Впоследствии я узнал от того же священника, что он зарыл руку в фамильном склепе своих дядей, графов Остерманов, в ногах у гробниц их, как дань благодарности за их благодеяния и свидетельство, что он не уронил наследованного от них имени".
Эту руку, по требованию графа, скульптор Самуил Гальберг изобразил отдельно лежащей в прекрасной по исполнению, но весьма экстравагантной по замыслу композиции, запечатлевшей Остерман-Толстого покоящимся в безмятежной позе на поле битвы. Облокотясь на барабан, герой подпирает голову правой рукой, устремив в пространство задумчивый взгляд, словно не замечая отрезанной Кучковским левой своей руки... Впрочем, все это прекрасно вписывается в тот образ самобытного оригинала, который возникает в многочисленных воспоминаниях современников, донесших до нас свидетельства эксцентричных поступков героя Кульма. "К числу причуд его или странностей относилось еще и то, что у него в обеденной зале находились живые орлы и выдрессированные медведи, стоявшие во время стола с алебардами, - рассказывал Д.И.Завалишин. - Рассердившись однажды на чиновничество и дворянство одной губернии, он одел медведей в мундиры той губернии".
Чудачества Остерман-Толстого, несомненно, принадлежали к традиции, заложенной крупными личностями екатерининской эпохи - независимыми и преисполненными чувства собственного достоинства. Но Остерман-Толстой, первую свою награду заслуживший в царствование Екатерины II, а высшей наградой увенчанный в правление Николая I, всецело принадлежал к эпохе Александра с ее культом личной чести, неотделимой от чести России. По сообщению П.А.Вяземского, в 1812 году граф Остерман сказал одному из иностранцев на русской службе: "Для вас Россия мундир ваш: вы его надели и снимете его, когда хотите. Для меня Россия кожа моя".
Кульм без героя
Когда под Кульмом залитого кровью Остерман-Толстого сняли с лошади, он ненадолго потерял сознание. Очнувшись, он увидел над собою залитое слезами лицо склонившегося над ним прусского короля Фридриха Вильгельма III, только что прибывшего на поле битвы. "Это Вы, Ваше Величество, - спросил он короля по-французски. - В безопасности ли император, мой государь?.."
Александра I Остерман-Толстой боготворил. В своем знаменитом доме на Английской набережной, воспетом в "Евгении Онегине", Остерман посвятил его славе особый Белый зал с мраморной статуей императора - изваянием А. Кановы. "Надо сказать, - вспоминал Д.И. Завалишин, - что Остерман в императоре Александре I чтил не только государя, но и полководца, и что Белая зала, где стояла статуя императора, была скорее похожа на храм, чем на комнату".
Безвременную смерть Александра I и выступление декабристов, к числу которых принадлежали два племянника Остермана, граф пережил как личную драму. "Остерман был очень огорчен участью, постигшею его племянников и меня, - вспоминал декабрист И.Д. Завалишин, живший в его доме. - Для старшего племянника, Александра Голицына, он испросил прощение, но для Валериана не мог того добиться, что и было, кажется, причиною неудовольствия, вследствие которого он удалился за границу и не возвращался более, а проживал в Швейцарии, Франции и Италии и странствовал в Сирии и Малой Азии".
Неудовольствия своего Остерман-Толстой не скрывал: он демонстративно не явился на коронацию нового государя. Таких дерзостей Николай Павлович не прощал и не забывал. Однако в 1835 году, когда монархи государств, входивших в антинаполеоновскую коалицию, вознамерились заложить памятник на поле сражения при Кульме, император вынужден был пригласить графа к участию в торжестве. Остерман-Толстой уклонился и от этой чести. Делая хорошую мину при плохой игре, 17 (29) сентября 1835 г. в Теплице близ Кульма император Николай издал велеречивый указ о пожаловании Остерман-Толстого в кавалеры ордена св. Андрея Первозванного; орденские знаки были препровождены герою в Швейцарию.
По словам П.А. Вяземского, при жизни графа пакет с этими знаками оставался нераспечатанным...
P.S. Все материалы заведующего сектором новых поступлений Государственного Эрмитажа, кандидата культурологии иожно прочитать ЗДЕСЬ.