Меньшикова казнили не большевики, а эсеры. Расстреляли с какой-то уму непостижимой жестокостью, на глазах жены и шестерых детей, среди которых были малолетние. В письме жене из тюрьмы, где он просидел шесть дней - этого было достаточно для Чрезвычайного полевого штаба Новгородской ЧК, чтобы вынести смертный приговор, Меньшиков писал, что члены ЧК не скрывали от него: этот суд есть "акт мести" за его "погромные" статьи в суворинской газете "Новое время", печатавшиеся до революции. И хотя ответственность за казнь Меньшикова лежит на эсерах, центральная власть не скрывала того, что эта казнь была с ее точки зрения "правильной".
В "Известиях" написали о монархическом заговоре в Новгородчине, руководителем которого якобы был Меньшиков, якобы издававший на Валдае газету, призывавшую к свержению советской власти. Это было откровенной ложью. Главной мукой для него, больше двадцати лет прослужившего ведущим критиком и публицистом сначала газеты "Неделя", а затем "Нового времени", стала как раз невозможность публиковаться и получать гонорары и таким образом содержать многодетную семью. Не говоря о финансовой стороне вопроса, это было для него еще и профессиональным мучением. Он привык писать каждый день, на любые темы: о литературе, общественных и политических событиях, о том, почему совесть выше познания, в чем прав и не прав Лев Толстой, почему мы не победили в японской войне и как нам действовать в войне с немцами, в чем причина первой русской революции и что нас ждет дальше. Им были написаны одни из лучших статей о Чехове и Горьком, об Иоанне Кронштадтском и, конечно, о Толстом, который всегда был его кумиром, даже когда он осуждал его за антицерковные и антигосударственные выступления.
И великие писатели признавали если не его правоту, то безупречный авторитет. Горький писал в одном из писем, что любит Меньшикова, потому что он его "враг по сердцу", а враги "лучше говорят правду". Известно 48 писем к нему Чехова, который познакомился с ним в 1891 году и с тех пор относился к нему с неизменным уважением. В Ясной Поляне у Толстых Меньшиков бывал не один раз, но при этом жестоко критиковал яснополянского гения в статье "Толстой и власть", где написал, что он опаснее для России, чем все революционеры вместе взятые. Именно за такие статьи другой публицист, Владимир Ленин, назвал его "верным сторожевым псом царской черной сотни". Но о Ленине в Ясной Поляне не знали, а вот Меньшиков был там весьма обсуждаемой фигурой. Толстой писал ему, что во время прочтения этой статьи он испытал "одно из самых желательных и дорогих мне чувств - не просто доброжелательства, а прямо любви к вам..."
Сегодня это трудно себе представить - всю эту "цветущую сложность" (выражаясь языком Конст. Леонтьева) русской журналистики конца XIX - начала ХХ века, которой Меньшиков был одним из самых ярких представителей. Он и Василий Розанов, ведущие публицисты "Нового времени", вносили в палитру журналистики какие-то неповторимые краски, делая "консервативную" газету одним из радикальнейших по взглядам ежедневников своего времени, где обсуждались вопросы не только политики, но и культуры, и религии, и нравственности, причем на таком высоком литературном уровне, который уже больше никогда не повторится.
После Октября 1917 года эта "цветущая сложность" стала неуместной и даже опасной. И дело было не в том, что Меньшиков мог реально возглавить идеологический центр Белого движения. Для этого он был личностью слишком противоречивой и к тому же "книжной", хотя и служил когда-то морским офицером, и участвовал в ряде экспедиций. Дело было в том, что его гибель как журналиста была предопределена самим новым временем, когда "врагов" не любили, их "уничтожали". И неслучайно первыми жертвами новой власти стали не писатели, а журналисты, причем именно радикальные консерваторы. Через пять месяцев после расстрела Меньшикова на Валдае в Сергиевом Посаде от голода и холода скончается его "нововременский" коллега Василий Розанов. И здесь причиной станет не пуля, а вот именно "перекрытие кислорода" - невозможность печататься и получать за это деньги. Одним из предсмертных писем Розанова станет его письмо Горькому с откровенной мольбой о помощи: "Максимушка, спаси меня от последнего отчаяния. Квартира не топлена, дров нету; дочки смотрят на последний кусочек сахару около холодного самовара; жена лежит полупарализованная и смотрит тускло на меня. Испуганные детские глаза..."
Эти детские глаза, испуганно глядящие на папу, вчера еще известного литератора, который встречался с Толстым (Розанов тоже бывал в Ясной Поляне), состоял в переписке со знаменитым Горьким, а ныне не нужен (в лучшем случае) или "опасен" как "черносотенец", за что его можно расстрелять в присутствии детей, чтобы они на всю жизнь запомнили... Это говорит мне гораздо больше о том, что произошло с нашей послереволюционной культурой, чем даже героическая гибель Николая Гумилева, который с улыбкой смотрел на тех, кто в него стрелял.
Открываю "Википедию" и читаю: "Михаил Осипович Меньшиков - русский консервативный публицист, общественный деятель, один из идеологов русского националистического движения". То есть и сейчас он "националист", и это в нем самое главное. Кого же тогда любили Чехов, Горький и Толстой?