- Чем бы вы объяснили такой бурный роман Бродского с английским языком, его упорное стремление писать стихи на английском? Хотел ли он покорить поэтическую вершину и как англоязычный поэт? Ему недостаточно было славы русского поэта?
- Я не думаю, что Иосиф жаждал славы англоязычного поэта. Он был достаточно умен, чтобы понимать, что это невозможно. Хотя, я помню, как на фестивале поэзии в Кембридже собрались лучшие переводчики Мандельштама и говорили, что невозможно перевести на английский "За дремучую доблесть грядущих веков". Кто-то из зала крикнул: тут находится Бродский, давайте послушаем, что он скажет. Вышел Иосиф и первое, что он сказал было: "Nothing is impossible" - нет ничего невозможного.
У меня сердце ушло в пятки, потому что мгновенно одной фразой он дал им всем пощечину, нажил огромное количество врагов. Потом он стал им объяснять, что в этой строчке запрятан и Пушкин, и Державин и что-то еще... Никто из переводчиков об этом даже не догадывался. А он им прочитал целую лекцию о русской поэзии. В нем было это - нет ничего невозможного. Но что касается письма стихов на английском... Понимаете, он слишком поздно пришел в английский язык. У него практически не было акцента в устной речи, но в письменной акцент сохранялся. Однажды Дерек Уолкотт сказал по поводу одной из его английских рифм: это может быть английской рифмой, если прочитать слова с русским акцентом; по английски это не рифма. Помимо этого ему не хватало идиоматики.
Как мне представляется, причина, по которой он стремился писать по-английски проста. Он ведь был дружен с выдающимися поэтами: Шеймасом Хини, Дереком Уолкоттом, Марком Стрэндом, Чеславом Милошем... Скорей всего его смущало то обстоятельство, что они знали его вчерашние стихи, поскольку переводы запаздывали, отставали от оригиналов по времени. А он читал их сегодняшние сочинения по-английски. Он хотел, чтобы они тоже знали его сегодняшнего. Другой причины я не вижу.
- Вы уверены, что не преувеличиваете значение Бродского?
- Как известно Александр Сергеевич Пушкин перенес французскую поэзию на русскую почву. Это понятно: французский в то время был родным языком русской аристократии. Но ни Пушкин, ни поэты шедшие за ним ничего не взяли из богатейшей английской поэзии, кроме, пожалуй, романтического образа поэта у Байрона. Все это сделал Иосиф Бродский два столетия спустя. Это колоссальный вклад в русскую поэзию, в русскую литературу, в русскую культуру, в русский язык, наконец. Русский язык нуждался в этом вкладе, в этой новой крови и получил ее, благодаря Бродскому. Если бы он не сделал кроме этого ничего больше, только за один этот вклад ему следовало бы поставить памятник.
Я убеждена, что его влюбленность в английский язык, в английскую культуру, в английскую поэзию были продиктованы внутренними потребностями русского языка, которому он служил так верно и так преданно, как никто.
- Он же полагал язык данным нам свыше, для него язык был божеством...
- Да, верно, он сам об этом много писал и говорил. Но помимо этого он полагал, что поэзия есть высшая форма проявления языка. И в этом смысле я не знаю другого поэта, который бы находился в таких отношениях с языком... Мне порой кажется, что Бродский - это осознанный выбор русского языка.
- Как это?
- Ну, если следовать Иосифу, то язык - нечто данное нам свыше, некая субстанция и больше, и глубже и протяженнее во времени, нежели человек или даже человечество. Вот допустим, что это огромное живое существо - русский язык - созревает до такого момента, когда ему требуется поэт, который бы помог в совершенной форме зафиксировать современное состояние языка, открыл бы ему дорогу к дальнейшему движению. И этот язык выбирает маленького еврейского мальчика в антисемитской стране, зная, что он пройдет через страдания, вдыхает в него поэзию, зная, что истинный поэт в этой стране либо гибнет, либо подвергается изгнанию. Он дает ему выжить, стать знаменитым и исполнить порученную ему миссию.