Дорогой Ким Прокофьевич, здравствуйте!
К Вам обращается единственный из братьев Виктора Третьякевича, оставшийся в живых, Третьякевич Владимир Иосифович. Я средний брат, родился в 1920 году, чл. КПСС с 1942 года.
Вы сделали для нашей семьи очень многое, на всю страну да и на весь мир Вы первым сказали правду о Викторе Третьякевиче. А 5 января 1989 года после "долгой Зимы Застоя" в "Комсомольской правде" в интервью "На весах правды" Вы подтвердили сказанное Вами тридцать лет назад. Спасибо Вам.
Наша мама Анна Иосифовна умерла в 1977 году на 86-м году жизни.
Сердечный привет Вам от жены и сына моего брата Михаила Иосифовича, от моей семьи.
С уважением - Владимир Третьякевич
14.04.89
К письму автор приложил шесть отпечатанных листков - о том, чего стоила ему борьба за честное имя брата. Публикуем с сокращениями.
"Ваш брат выдавал молодогвардейцев..."
В конце лета 1944 года, когда войска нашей 47-й армии находились на ковельском направлении, ко мне пришли 7 человек моих товарищей, работников политотдела армии, чтобы попрощаться: я получил новое назначение - пом. нач. Поарма 60 по работе среди комсомольцев. Войска 60-й армии находились севернее, под Брестом, и я ждал попутной машины, чтобы туда отправиться.
В комнату, где я сидел с товарищами, внезапно вошел адъютант моего начальника Поарма полковника Калашника М.Х. и передал его приказ срочно явиться. Зайдя в кабинет, я доложил о прибытии. За приставным столом сидел незнакомый мне полковник, который, повернувшись ко мне, сразу сказал:
- Не кажется ли вам, товарищ Третьякевич, что вам нельзя работать на комсомольской работе?
- Почему? - спросил я удивленно.
- Ну, знаете! Вы должны проводить воспитательную работу среди армейской молодежи, пропагандировать "Молодую гвардию" города Краснодона. А как вы будете это делать, когда ваш брат Виктор Третьякевич выдавал молодогвардейцев? Я думаю, Михаил Харитонович, вы подыщете ему какую-то другую работу.
Этим неизвестным полковником оказался пом. нач. ГлавПУРККА по работе среди комсомольцев, член Политбюро ЦК ВЛКСМ полковник Видюков. Таким образом, мое новое назначение было срочным порядком приостановлено, а со старой должности я был немедленно снят...
Собственное расследование
В свои 24 года я уже многое повидал, был на грани смерти. Но все равно мне было невыносимо больно читать горькие, трагические письма родителей о страшной гибели любимого брата и о жуткой клевете на него, о невероятных переживаниях матери, отца и старшего брата Михаила, с которым Виктор оставался в партизанском отряде на Ворошиловградщине, а оттуда был направлен для организации молодежного подполья в Краснодон. Отец Иосиф Кузьмич и мать Анна Иосифовна просили меня, чтобы я приехал с фронта в Краснодон и помог разобраться в случившемся. Они сообщали, что большинство краснодонцев не верят клевете и считают, что это специально подстроено.
Полковник Калашник М.Х. в то время отнесся ко мне с большим участием. Он согласился, что надо ехать и самому провести расследование, и предоставил мне отпуск. В сентябре-октябре 1944 года я провел собственное расследование, собрав сведения о Викторе и связанные с его судьбой факты, опросив живых молодогвардейцев, их родителей, жителей Краснодона. Я обобщил собранный материал и написал заявление в четырех экземплярах: на имя Секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова Г.М., Председателя Президиума Верховного Совета СССР Калинина М.И., Генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Михайлова Н., пом. нач. ГлавПУРККА по комсомольской работе полковника Видюкова.
Красной нитью в моем заявлении проходило, что Виктора подло оклеветали, что он был одним из главных организаторов и руководителей "Молодой гвардии", ее комиссаром. Это противоречило материалам и выводам, сфабрикованным комиссией по расследованию деятельности и причин гибели молодогвардейцев под председательством Торицына. Я просил создать новую комиссию, которая подошла бы к расследованию объективно, непредвзято и установила бы подлинную правду.
Вернувшись в армию, я ознакомил нач. Поарма 47 Калашника М.Х. со своим заявлением, и он предоставил мне командировку в Москву, чтобы дать заявлению ход.
23 декабря 1944 года из польского города Минска-Мозовецкого я вылетел в столицу.
Москва не верит
Экземпляры заявления на имя Маленкова и Калинина я передавать не стал, а направил заявление в ЦК ВЛКСМ и ГлавПУРККА, посчитав, что этого будет достаточно. Через два дня состоялось заседание Бюро ЦК ВЛКСМ по рассмотрению моего заявления. Оно проходило в кабинете Генерального секретаря ЦК Михайлова. Председательствовал на Бюро второй секретарь ЦК ВЛКСМ Романов. Меня посадили в торце длинного приставного стола. На заседании присутствовали также зав. военным отделом ЦК ВЛКСМ Шелепин, Секретарь ЦК ВЛКСМ Мишакова О.П., пом. нач. ГлавПУРККА по комсомолу полковник Видюков, зав. особым отделом ЦК ВЛКСМ, председатель комиссии по расследованию деятельности "Молодой гвардии" г. Краснодона Торицын А., работник ЦК ВЛКСМ, член этой комиссии Соколов, два генерал-майора, генерал-лейтенант и др.
Заявление, отпечатанное машинописным шрифтом на 13 страницах, пункт за пунктом зачитывал Шелепин. По многим вопросам разгорался спор, особенно агрессивно и грубо вела себя Секретарь ЦК О.П. Мишакова.
Был объявлен перерыв. Я вышел покурить в коридор. Ко мне подошел А. Торицын и сказал: "Зря ты все это затеял. Олег стал недосягаем, а ты можешь потерять все". Когда стали заходить в кабинет, я услышал сзади голос Мишаковой: "Вы - клеветник, Третьякевич. Вас надо изолировать!" Услышанное в перерыве шокировало меня. У меня пропала сообразительность. Я не знал, как дальше поступать, что говорить?
Слово взяла Мишакова. Она сказала:
- Третьякевич заслуживает самого сурового партийного взыскания. Поэтому я вношу предложение поставить вопрос перед Главным политическим управлением Красной Армии об исключении его из рядов ВКП(б) за клевету на Героя Советского Союза О. Кошевого.
Шелепин зачитал текст постановления:
"Считать заявление Третьякевича клеветническим, дискредитирующим Героя Советского Союза Олега Кошевого, просить Парткомиссию при ГлавПУРККА рассмотреть члена ВКП(б), капитана Третьякевича В.И. в партийном порядке".
"Возвращайтесь к себе на фронт"
Когда я спускался с 4-го или 5-го этажа к выходу, пришла мысль, что меня заберут, когда буду предъявлять пропуск. Однако все обошлось. И все равно я готовился к худшему: если на Парткомиссии исключат из партии - это арест.
Заседание парткомиссии состоялось через два дня. Я отдаю должное всем членам парткомиссии во главе с председателем полковником Леоновым. Там во всем внимательно разбирались. Мне даже показалось, что пожилые, много пережившие военные понимают, что я во многом прав в своем заявлении. Меня не исключили из партии, а вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку, а полковник Леонов сказал мне: "Возвращайтесь к себе на фронт".
Выйдя из здания, в котором размешалась парткомиссия, я со строгим партийным взысканием посчитал себя счастливым человеком. В создавшейся ситуации это был лучший исход. Как я теперь понимаю, правды добиться тогда я не мог, а мог потерять свободу, а то и жизнь. Военная карьера моя после этого закончилась, и через некоторое время я вынужден был уволиться из армии.
В.И. Третьякевич, капитан запаса
14.04.89