Светлана Борисовна не любит углубляться в подробности своей биографии, полагая, что с художником уместнее говорить о творчестве, но в ее жизни было столько удивительных событий, что не спросить о них нельзя...
О дуализме
- Где у Светланы Безродной малая родина?
- Вы наверняка готовились к нашему разговору и должны были прочесть в Википедии, что родилась я в подмосковном правительственном санатории "Барвихе", где мой отец работал главврачом. Правда, в Интернете не указано, что и у меня лично, и у "Вивальди-оркестра" есть две даты рождения - официальная и фактическая.
- Это как, Светлана Борисовна?
- Такой вот дуализм.
Рассказываю. На свет я появилась 29 января и с детства принимала поздравления именно в этот день. Но когда мне исполнилось шестнадцать лет и пришло время получения паспорта, почему-то выдали документ, где было написано - 12 февраля. Удивительным образом сделали на две недели моложе. Я и не думала спорить: двенадцатое - так двенадцатое. Близкие знают дату настоящего дня рождения, а для остальных я - февральская.
С "Вивальди-оркестром" ситуация в чем-то схожая. Первый приказ о его создании датирован 9 января 1989 года. Но бумагу то ли потеряли, то ли положили не в ту папку. Повторно документы о новом музыкальном коллективе подписали 5 апреля того же года.
Двадцать лет я преподавала в Центральной музыкальной школе, которую сама когда-то окончила, у меня были прекрасные и любимые ученики, а потом вдруг без какого-либо видимого повода я решила создать камерный оркестр. Момент выбрала не самый подходящий, но особо об этом не задумывалась. Со мной такое случается: сперва делаю, а потом анализирую. Поэтому и зовут иногда безбашенной.
Всё началось с поручения Министерства культуры СССР организовать так называемый унисон скрипачей. Я позвала в него сто человек, объединив воспитанников ЦМШ и десятилетки при Гнесинке.
Периодически мне звонили и говорили: "Света, надо выступить на концерте к дню рождения Ленина". Или, допустим, на торжественном вечере в честь Дня Победы. Это святое. Я собирала унисон, и мы играли.
А потом меня осенило: почему бы не создать свой оркестр, не стать худруком и солисткой? Недолго думая, отправилась в минкульт, прямиком в приемную министра. Спросила у секретаря: "Василий Георгиевич на месте?" Та переполошилась: "Вы договаривались с товарищем Захаровым?" Но меня было не остановить. Влетела в кабинет и с порога принялась объяснять, что хочу собрать женский коллектив, чего прежде не делали. Тогда "струнниц" почти не брали в оркестры, предпочитая мужчин-исполнителей.
- Да и сейчас ситуация особо не изменилась.
- Не скажите! По сравнению с тем, что было, небо и земля. В музыкальные школы мальчиков всегда принимали с большим желанием, хотя в начальных классах девочки за счет старания, прилежания и раннего развития успевали лучше. Потом ребята свое наверстывали, и их разбирали по оркестрам. Помню, в Большой театр искали скрипачей. На прослушивание пришли двенадцать девушек и два парня. Угадайте, кого приняли в труппу? Разумеется, мальчишек!
Правда, меня сразу после окончания Московской консерватории позвал Максим Шостакович, сын великого Дмитрия Дмитриевича. Он возглавлял симфонический оркестр Всесоюзного радио и телевидения. Сказал: "Света, приходи, будешь концертмейстером". Я отказалась, почувствовав, что это не мое.
А вот идея со своим коллективом мне определенно понравилась. Министр даже встал из-за стола, слушая мой рассказ, принялся расхаживать по кабинету. Потом Василий Георгиевич остановился и говорит: "А что? Давай попробуем!" И подписал бумаги.
Это было 9 января. На следующие три месяца повисла пауза, ничего не происходило, пришлось начинать заново. Не считаю себя пробивным человеком, но тогда проявила настойчивость. Словно чувствовала: речь идет о деле моей жизни...
- А название почему такое?
- Сегодня имя и произведения Антонио Вивальди часто звучат на концертных площадках в России, а десятилетия назад в Советском Союзе он не принадлежал к числу наиболее популярных композиторов. И мы его почти не играли. Во всяком случае за пять лет учебы в консерватории и два года аспирантуры я лишь однажды исполнила произведение Вивальди. Да еще в детстве разучивала концерт для скрипки ля минор. Но я хорошо знала историю искусств и помнила: композитор долго служил священником при женском монастыре Оспедале-делла-Пьета в Венеции. Там был приют для одаренных девочек из разных сословий, их обучали в том числе музыке. Вивальди возглавил существовавший до него оркестр и сделал его подлинно звездным, лучшим, по словам Жан-Жака Руссо, коллективом в Европе. Мне показалось, название "Вивальди-оркестр" может стать своеобразным парафразом, мостиком из прошлого в настоящее.
О Сталине
- С созданием вашего оркестра разобрались. Давайте теперь вернемся в довоенную Барвиху. С какого возраста себя помните, Светлана Борисовна?
- С очень раннего. Удивитесь, но память хранит даже то, чего вроде бы не должна. Так получается в моей жизни.
Могу показать свою детскую фотографию периода пребывания в Барвихе. Взгляд исподлобья, кисти рук сжаты в кулак. Вот в этом вся я. Во мне с малых лет сидело... как бы точнее выразиться?.. не недоверие к миру, но постоянное напряжение, тревожное ожидание грядущих испытаний. Порой предвидела будущее, а оно не слишком часто оказывалось хорошим, светлым и радостным.
У меня в детстве не было окружения из ровесников. Сидела одна, словно в золотой клетке. Из друзей - лишь дети истопника и собака Ральф, приходившая вместе с ними. Огромная такая овчарка!
Барвиха являлась закрытой территорией, запретной зоной, куда посторонних не пускали. Папа с мамой даже родственников не могли пригласить в гости, требовались специальные пропуска, которые заказывались заранее.
- Ваш отец был личным врачом Иосифа Сталина? Википедия ничего не перепутала?
- Борис Соломонович Левин, мой папа, много успел в жизни. Окончил медицинский факультет Ростовского университета и - параллельно - консерваторию по классу скрипки. Играл замечательно, однако карьере музыканта предпочел профессию терапевта. После переезда в Москву работал в знаменитом Институте питания, в конце тридцатых годов стал главврачом Лечсанупра Кремля, лечебно-санаторного управления, обслуживавшего политическую элиту Советского Союза, одновременно руководил санаторием "Барвиха", где отдыхали первые лица страны. Кроме того, папа входил в консилиум из пятнадцати медиков, следивших за здоровьем Сталина.
Называть папу его личным врачом не совсем корректно, он был среди тех, кого допускали к вождю. Другое дело, что к консультациям терапевта-диетолога прибегали чаще, чем, скажем, к услугам хирурга или окулиста.
Недавно давала интервью молодой журналистке, которая, очаровательно хлопая ресницами, спросила, часто ли мне доводилось видеть Иосифа Виссарионовича. Дескать, папа ведь брал вас с собой?
Даже не нашлась, что ответить этой святой простоте. Объяснять, что Сталин не качал меня на коленях? Подобного не могло произойти по определению! Лишь люди, не представляющие, что являла собою жизнь в те годы, способны вообразить ситуацию, при которой кто-то осмеливается приблизиться к отцу народов... С чем сравнить? Как Солнце рукой потрогать.
И мой папа относился к Сталину удивительно. С огромным пиететом! Даже после того, как осенью 1952-го, примерно за полгода или чуть более до смерти вождя, его арестовали и сослали в Иркутскую область, в Тайшет.
- "Дело врачей"?
- Нет, борьба с "безродными космополитами" и "отравителями" не имела к папе отношения. Но, мне показалось, он был морально готов, что и за ним однажды придут.
Помню, как все случилось, картинка до сих пор стоит перед глазами, словно и не прошло шестидесяти с лишним лет. Часа в три ночи в дверь нашей квартиры постучали, папа открыл, впустил внутрь двоих или троих мужчин, один из которых что-то негромко сказал. Папа спокойно оделся и ушел. Его и раньше вызывали в неурочное время к высокопоставленным пациентам, но тут было понятно: речь не о визите к больному, а о чем-то более серьезном. Мама сохраняла абсолютную невозмутимость, даже бровью не повела. Не плакала, не кричала, провожала молча.
Дверь закрылась, и повисла гробовая тишина...
О маме
- Что было дальше?
- Мы узнали, что папу посадили в Бутырку. Первое время у мамы не принимали передачи. Ничего не брали! Сами понимаете, какие мысли лезли в голову: а вдруг папы уже нет в живых, вдруг расстреляли?
Неожиданно разрешили короткое свидание в тюрьме. После суда, на котором объявили приговор: 25 лет лагерей. Мы с мамой приехали в Бутырку. Почему-то запомнился серый цементный пол и решетка. За ней сидел папа и улыбался. Он всегда улыбался, в любой ситуации.
Позже узнала, что мама ездила к следователю и орала на него, требуя пустить к мужу. Колотила руками по столу так, что ладони синели. Характер был решительный - не сломать, не согнуть. Революционерка! Вот о ком книгу надо писать!
Знакомые уговаривали вести себя сдержаннее: "Ира, не раздражай, не зли! Сделаешь лишь хуже. И тебя заберут, и Свету". Какое там! Мама шла напролом. Всегда.
Скажем, с папой она познакомилась в поезде. Случайные попутчики! Но эпизода хватило, чтобы мама оставила в Питере богатого первого мужа и сбежала в Москву к новому избраннику.
Мама родилась в 1906 году, происходила из семьи польских фабрикантов, окончила консерваторию, у нее было прекрасное драматическое сопрано. Родственники жили на Украине. Когда в 1943 году советские войска освободили Харьков, стало известно, что семья Шепшелевич-Лобовских погибла во время оккупации. Всех маминых близких - родителей, тетю, двоюродных сестер - казнили за участие в антифашистском подполье.
В день, когда пришла новость о случившемся, я вернулась домой и увидела маму, молча сидевшую посредине комнаты на стуле. Она ни на что не реагировала. Не человек, а соляной столп. Я не могла добиться ответа. Так продолжалось трое суток. Из-за сильнейшего стресса мама потеряла голос и больше не пела.
- Где и на что вы жили, когда забрали отца?
- Те, кто бывал у нас в гостях, всегда удивлялись: "Коммунальная квартира?! Думали, у вас хоромы и антиквариат!" Служебное жилье в Барвихе папе не принадлежало, в городе же ему выделили комнату в коммуналке. Правда, в центре, в доме номер 17 по улице Горького напротив Елисеевского гастронома.
Какое-то время - весьма непродолжительное - мы даже жили на территории Кремля. Когда папу не отпускали с работы сутками. Я была еще маленькой. Годика три или около того. Запомнила, как сидела на корточках и игрушечной лопаткой ковыряла брусчатку. Из подъезда выходили взрослые люди и вежливо здоровались со мной. Устав отвечать проходившим мимо, махала им рукой, мол, до свиданья! Ведь я была единственным ребенком на всю округу.
И в ЦМШ оказалась самой младшей ученицей в классе. Все уже бегали по вечеринкам и свиданиям, а я так и сидела дома одна. В обнимку со скрипкой. Вообще-то любила играть на рояле. Но даже при сильном желании его негде было поставить в нашей комнате на улице Горького. На пианино тоже места не хватало. Я ходила к жившим в соседнем подъезде этого же 17-го дома знакомым. У них и музицировала на фортепиано, готовилась к урокам в ЦМШ. Кажется, у меня неплохо получалось...
Но вернусь к вашему вопросу. Когда папу арестовали, мы с мамой перебрались из Барвихи в Москву. Ситуация сложилась катастрофическая. Это не преувеличение: нам нечего есть было, реально голодали. Если встречали на улице знакомых, те старались перейти на другую сторону, чтобы не сталкиваться нос к носу и не отводить стыдливо глаза. Мама всегда была хлебосольной хозяйкой, прекрасно готовила, раньше у нас часто собирались компании. В том числе приходили знаменитости - актеры, режиссеры, писатели, музыканты. А тут - как отрезало. Люди боялись. И я их не осуждаю. Бог судья, как говорится.
На работу маму никуда не брали. Кто-то принес старые чулки, она поднимала на них петли. Но разве на этом много заработаешь?
Спасло чудо. Из Дагестана приехал человек, которого мы видели впервые в жизни. Он сказал, что бесконечно благодарен папе. Оставил мешок грецких орехов, огромную соленую рыбину, кажется, лосося и... уехал. Этого хватило на первые, самые трудные месяцы.
Об отце
- Как вы отреагировали на смерть Сталина?
- Все случилось 5 марта, в один день с уходом Сергея Прокофьева. Есть в этом нечто мистическое, не правда ли? Особенно когда вспоминаешь о непростой судьбе фильма "Иван Грозный" с гениальной музыкой Сергея Сергеевича....
Великого композитора похоронили так тихо, что никто и не заметил.
Что касается Сталина, у нас дома не слали проклятий в его адрес, но и не плакали, не убивались от горя.
Из ГУЛАГа папу вытащили по приказу Хрущева и Маленкова. Мама часто общалась с Ниной Петровной, женой Никиты Сергеевича, и та рассказала, что ее муж лично отдал команду разыскать врача Левина. Папу ценили в Кремле, он был классным специалистом.
Папа запросто мог погибнуть в лагере. От вероятной смерти его уберег главный зэк... как их правильно называют?.. смотрящие?
- Паханы, наверное.
- Возможно. Не знаю, не владею блатной лексикой. Словом, человек по имени Ибрагим, увидев отца, приехавшего в Тайшет, по сути голым и босым, сказал: "Доктора не трогать, обеспечить всем необходимым". И папе дали телогрейку с валенками, он смог перезимовать в сибирской тайге. Я готова и сегодня поклониться в ноги Ибрагиму, если встречу его на том свете...
Домой папа вернулся неожиданно. Раздался звонок в дверь, я открыла. На лестничной площадке стоял отец в стоптанных солдатских сапогах и длинной поношенной шинели. Стоял и улыбался мне беззубым ртом. А ведь папе было немного лет. Он 1901 года рождения. Но время, проведенное в лагере, наложило печать.
- Борис Соломонович рассказывал про зону?
- Ни-ког-да! Он вообще не любил говорить о себе. Хотя не был кабинетным врачом, летал к партизанам за линию фронта, обморозил ноги на войне. Не жаловался, тем более не пытался показаться героем. Скромно жил, честно работал. При этом таланта был невероятного!
После возвращения из лагеря ему предложили восстановиться в должности главврача Лечсанупра. Папа отказался. Наотрез. Вместо этого, по сути, с нуля создавал институт курортологии, став его родоначальником. Еще одно детище - санаторий в Дорохово.
Как-то меня позвали с концертом в 4-е главное управление минздрава, бывший Лечсанупр Кремля. Я пришла в здание на улице Грановского, теперь - Романов переулок, увидела портрет отца в приемной, извинилась и ушла. Не смогла там находиться, подумала: "Раз папа к вам не вернулся, и я не буду играть".
- Правда, что был момент, когда вы не хотели скрипку брать в руки?
- После консерватории долго не прикасалась к инструменту. Лет пятнадцать, если не больше. Это связано с определенными обстоятельствами личной жизни, не хочу сейчас ворошить прошлое. Если коротко, не нашла в семье поддержки своим начинаниям и закрылась, решив, что никогда не буду играть на сцене. Даже скрипку сдала, она была работы Николо Гальяно из фондов Государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов. Лишь смычок себе оставила. Всегда поступаю категорично: уходя, уходи.
Кстати, и сейчас играю на скрипке Гальяно, но другой. Одно время был Амати, но я привыкла к более крупным инструментам, хотя мастер, безусловно, гениальный, первый из плеяды великих итальянцев - Страдивари, Гварнери, Тесторе...
О семье
- На первом курсе консерватории вы родили сына. Это не мешало учебе, карьере?
- Ни капельки! Молодым море по колено. Беременной собиралась участвовать в международном конкурсе скрипачей имени Энеску. Меня единственную рекомендовала комиссия. Сережа должен был родиться в конце марта, но появился на свет 2-го, почти на месяц раньше. Естественно, на конкурс не поехала, но не сильно расстроилась. Нет, значит, нет. Подхватывала сынишку под мышку и бежала на занятия. Он был очаровательным ребенком, настоящая игрушка-куколка. С Сережей любили возиться и однокурсники, и преподаватели. Сын полка. Музыкального.
Не понимала, почему люди жалуются на усталость, на то, что ночами не спят, готовятся. Даже не знала, что такое шпаргалки, ни разу ни одной не написала. Учеба давалась легко, я влёт окончила консерваторию, поступила в аспирантуру.
Правда, мама была недовольна моим замужеством. С Игорем Безродным мы прожили много лет, а потом я моментально ушла. Игорь Семенович всегда был человеком очень основательным, серьезным. На его фоне я выглядела легкомысленной, взбалмошной девчонкой, никогда даже денег в кошельке не носила, жила, как у Христа за пазухой, и не сразу почувствовала, насколько мы разные.
С Владимиром Спиваковым, которого знала еще по Центральной музыкальной школе, все было иначе. Володя - постоянный праздник, человек-фестиваль. Готовя программу "Виртуозов Москвы", мы могли включить запись с польками Штрауса и протанцевать ночь напролет. Для моего характера это было гораздо ближе и понятнее. И семья Спивакова хорошо меня приняла - и мама, и сестра. Лиза фактически жила со мной, когда Володя уезжал на гастроли.
Это был яркий и интересный период. Как умела, помогала Спивакову с "Виртуозами". Именно в этом браке морально подготовилась к созданию своего музыкального коллектива.
Хотя работу в ЦМШ тоже любила. Методике преподавания училась у профессора консерватории Юлия Янкелевича, который много мне дал. Как и Мстислав Ростропович, мой старый знакомый.
Стремилась не только обучить технике игры на скрипке, но и вывести на определенный уровень. У меня много лауреатов престижных международных конкурсов, с некоторыми до сих пор общаюсь, хотя почти все мои ученики давно не живут в России, разлетелись по миру.
Одно время пекла лауреатов, как горячие пирожки. Таня Тарасова в фигурном катании, а я - в игре на скрипке. Кстати, опыт подготовки классных исполнителей тоже пригодился в "Вивальди-оркестре".
Об оркестре
- Когда состоялся дебют вашего коллектива?
- 5 мая 1989 года. На сцене Колонного зала Дома союзов.
Первый состав исполнительниц я набрала из так называемых "целевичек", девушек из Средней Азии, которых направляли на учебу в Московскую консерваторию. Знала: восточные женщины очень исполнительны, а это мне и требовалось.
Но мало взять два десятка "струнниц", надо же где-то репетировать. А помещения не было. Никакого. Ходила по Москве и искала, куда бы приткнуться. Не поверите, нас приютили в... депо Белорусского вокзала. Точнее, в старом красном уголке с бюстом Ленина посредине. Ничего иного найти не удалось.
И вот как-то спешу на репетицию и встречаю Володю Васильева. Да-да, того самого - живую легенду мирового балета, премьера Большого театра, мужа блистательной Кати Максимовой. Это очень близкие мне люди.
Володя принялся расспрашивать: "Куда торопишься?" Да вот, говорю, у меня теперь свой оркестр, люди ждут. Васильев предложил: пошли вместе, заодно и послушаю, как звучит коллектив.
Вид красного уголка, больше похожего на сарай, произвел на Володю сильное впечатление. Но девочки играли хорошо, старались. Четыре с половиной часа просидел Васильев. Как завороженный! Он предложил, чтобы на сцене я стояла в центре, а оркестрантки располагались полукругом у меня за спиной. Еще придумал костюмы для концертных выступлений. Их потом сшил Саша Шешунов, работавший со Славой Зайцевым. Сразу решили, что у нас будет наряд, как у монашек. Не зря же мы "Вивальди-оркестр"! Образ лег идеально.
- Как прошло боевое крещение на сцене?
- Если интересуетесь, не был ли первым блин комом, определенно могу сказать: нет, выступили очень хорошо. А 3 сентября 1989 года мы уже играли в Германии. Головокружительный взлет!
О памяти
- Это были гастроли?
- Участие в международном фестивале в Гамбурге, проходившем в помещении собора святого Николая. Это визитная карточка города, огромный храм, один из самых больших в Германии. В программу мы включили "Времена года" Вивальди, что было естественно, "Струнную серенаду" Чайковского, и это выглядело логично с учетом того, откуда приехал оркестр, и, наконец, главное - Камерную симфонию "Памяти жертв фашизма и войны" Шостаковича. Ее еще называют Струнным квартетом N 8.
Программу полагалось заранее представлять в министерство культуры и Госконцерт. Что там началось, когда увидели произведение Дмитрия Дмитриевича! Меня чуть не убили! Дескать, зачем провоцируешь международный скандал? А я искренне не понимала, в чем мое преступление. Симфония написана нашим великим соотечественником? Да. Посвящение сделал сам автор? Да. Какие ко мне вопросы? Более того, после войны Шостакович побывал в Освенциме. Специально ездил, чтобы настроиться на нужную волну для написания трагической симфонии. Это единственное произведение, созданное композитором за границей.
Словом, категорически отказалась менять программу. Настояла на своем. У меня характер каменный. В маму.
В Гамбурге нам устроили пресс-конференцию. Я предупредила: буду играть Шостаковича. Готовьтесь!
В собор пришла заранее, до репетиции. Смотрю: на белой стене висит черное распятье. Я решила встать лицом к оркестру и Христу. Зал за спиной не видела. Потом узнала, что собралось более пяти тысяч человек.
В первом отделении сыграли Вивальди. Публика принимала нас весьма благосклонно.
После антракта исполнили "Серенаду" Чайковского. Опять хлопали, кричали "Браво!".
А потом мы дали симфонию... Она состоит из пяти частей. В скерцо темп бешеный, а финал - страшный. Возникает чувство, будто слышишь, как гремят кости сожженных узников концлагерей, хлопают дверцы печей крематория. В реальности этих звуков нет, но до того явственно их ощущаешь, что до костей пробирает ужас. Шостакович написал гениально! Ну, и мы постарались, не пожалели красок.
Сказала оркестру, чтобы никто не смел в конце снимать смычок, отрывать его от струн. И вот мы тянем последнюю ноту, я стою и в мертвой тишине смотрю на Христа. У меня за спиной - ни звука. Церковь молчит. Думаю: "Вот же толстокожие! Неужели не проняло?"
Так длилось минуту или полторы. Точнее не скажу. На сцене время течет по-другому.
Потом вдруг сзади раздался какой-то хлопок. Но не в ладони. Словно что-то упало. Через мгновение звук повторился. Затем еще раз, еще, еще. Я не могла понять, что происходит, обернулась и увидела, что зал стоит на ногах. Хлопали откидные спинки сидений в костеле.
После этого началась овация.
Я не заплакала. Сдержалась, хотя слезы душили. И кланяться не стала. Дождалась, пока аплодисменты стихли, и ушла.
А на следующий день в одной из центральных газет Германии появилась рецензия "Безродная заставила немцев покаяться".
О гастролях
- Сильная история. Что было дальше?
- Я совершила годовой тур по Советскому Союзу. От Калининграда до Магадана. И в Тайшете, где папа сидел, побывала. На Колыме наш концерт задержался на четыре часа из-за того, что в Петропавловске-Камчатском не оказалось керосина для самолета. Народ не расходился, ждал. Полный зал! В знак благодарности я пообещала, что обязательно привезу в Магадан музыкальный фестиваль. И слово сдержала. Через год вернулась с циклом из восьми концертов, артистами Большого театра и цирком Юрия Никулина. Было здорово!
Словом, проехала и посмотрела всю нашу страну, и тут меня схватила Америка.
- В смысле?
- В 1991 году в Москву из США приехал Гарри Гроссман, вице-президент крупнейшей компании Columbia artists. Импресарио с мировым именем встретился со мной и предложил подписать долгосрочный контракт. Но сначала было специальное прослушивание для заокеанского гостя в Пушкинском музее. В Итальянском дворике поставили столик и кресло, где сидел Гроссман, мы встали перед ним и, по сути, дали представление для одного зрителя.
Оркестр американцу очень понравился. С нашими исполнителями в тот момент Columbia почти не работала, поскольку из России на Запад в начале 90-х поехало много второсортных артистов. Они лишь дискредитировали отечественную культуру. Поэтому Гроссман и к нам отнесся сперва с недоверием.
Дебютные гастроли "Вивальди-оркестра" американцы готовили почти два года, зато потом мы регулярно объезжали Соединенные Штаты. Как-то за пятьдесят один день дали сорок четыре концерта. Представляете?
Коллектив получил ангажемент, начал колесить по странам и континентам. Испания, Италия, Франция, Германия, Турция, Южная Корея, Таиланд, Гонконг, Тайвань, опять Америка - Carnegie Hall, Lincoln Center...
- Долго так продолжалось?
- В общей сложности контракт с Columbia продолжался лет десять. Точнее не скажу, в голове калейдоскоп из ярких картинок.
Мне предлагали возглавить камерный оркестр в Сан-Франциско, я отказалась, поскольку не собиралась эмигрировать. Даже мысли такой не возникало. Гастролировать - да, но не уезжать навсегда.
Американцы хорошо на нас заработали. Не только на билетах, но и на сувенирной продукции - майках, кепках, ручках, значках, блокнотах...
А потом я не подписала новый контракт, когда срок действия старого истек.
О настоящем
- Почему?
- Надоело. Я русская и жить хочу в России. К тому же в последние годы отношение к моей стране резко поменялось в худшую сторону. А мне не нравится, когда обливают грязью Родину. Чувствую себя униженной, если вижу презрение к России. Не терплю этого.
Никто не заставит меня делать или говорить то, что не хочу. Потом американцы разобрались в причинах отказа и с пониманием отнеслись к моей позиции. Они умеют ценить прямоту.
Последние лет пять гастролируем преимущественно по родной стране. Дважды за это время побывали в Крыму. В марте 2017-го в Симферополе, Севастополе и Ялте провели фестиваль к трехлетию вхождения полуострова в состав России. Все концерты были благотворительными.
Несколько раз выступали в Донбассе.
Недавно проехали по Сибири - от Барнаула до Ангарска. За восемь вечеров - восемь концертов. Я наслаждалась! Скоро опять поедем.
Многое в моей жизни изменилось с появлением в ней Ростислава Черного. Мы более четверти века вместе. Слава - известный в прошлом журналист-международник, культуролог, последние лет семнадцать он выполняет обязанности продюсера "Вивальди-оркестра".
Сейчас у нас три абонемента в Московской филармонии. Концертные программы стали гораздо разнообразнее. Теперь оркестр исполняет не только мировую классику, мы обратились к отечественной песенной культуре, советской эстраде, джазу и даже рок-н-роллу. Кроме того, посвятили четыре литературно-музыкальных спектакля Петру Ильичу Чайковскому, которые сыграли на сцене Большого зала консерватории. Настоящая тетралогия!
Светлана Безродная с "Вивальди-оркестром" в Концертном зале имени Чайковского- А в Барвихе вы когда-нибудь выступали, Светлана Борисовна?
- Дважды звали в Барвиха Luxury Village, пока не сложилось, но в ноябре собираемся дать там концерт.
Да, я родилась не в люксовой, а в обычной деревне, от которой практически ничего не осталось. Можно долго сетовать и сокрушаться о потере, но какой в этом прок? Прошлое ценно воспоминаниями, однако жить лучше настоящим. И смотреть в будущее...