1825 год. Михайловское
У Пущина было отнято все - свобода, дворянское звание, состояние, но его благородная душа не только выдержала и казематы, и каторгу, и ссылку, но обрела какую-то другую свободу и другое богатство. Его призванием стала любовь к друзьям, бесконечное попечение о них. Не случайно в семьях декабристов, сосланных в Сибирь, Пущин был всеобщим любимцем, и звали его в шутку Маремьяной-старицей*.
В 1837 году, находясь за тысячи километров в сибирской стуже, он себя корил за смерть Пушкина. Я бы, говорил он, нашел способ предотвратить роковую дуэль. И мы верим Пущину, потому что его дружба всегда была не декларацией, а поступком.
Вспомним поездку Ивана Ивановича к ссыльному Пушкину в январе 1825 года: его же все - и друзья, и дядя поэта - отговаривали, а он помчался из Петербурга в Псков, навестил там сестру, прихватил три бутылки шампанского "Вдова Клико" и устремился в Михайловское. Слава Богу, что Пущин не заплутал, как Владимир из "Метели", хотя тройка неслась так, что могли и проскочить мимо нужного поворота. Однажды на ухабе сани чуть было не перевернулись. При этом ямщик слетел с облучка и только уже на дворе у Пушкина нагнал сани. Хорошо, что вожжи вовремя перехватил Пущин...
"...Вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора... Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке..."
1856 год. Ялотуровск
Сейчас, перечитывая эти страницы пущинских записок, я вдруг подумал: да ведь это шестая повесть Белкина! Вот откуда мне так знакома эта улыбка, спрятанная между слов, эта интонация, когда в каждом слове слышится уверение в счастливой развязке.
"...Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим..."
И думается сейчас: а ведь Пушкин скорее всего намеренно сделал своего Белкина тезкой Пущина, назвал его Иваном и дату рождения подарил пущинскую, 1798 год.
Как же родились эти записки о Пушкине, написанные с пушкинским же мастерством и вдохновенной легкостью?
По манифесту 26 августа 1856 года декабристам разрешили вернуться из сибирской ссылки. В середине ноября Иван Иванович Пущин, живший в Ялуторовске, вместе с семилетним сыном Ваней отправился в дальний путь. В Петербурге Ивана Ивановича ждали родные и лицейские друзья, которых он не видел тридцать лет. То ли от радостных потрясений, то ли от перемены климата, но в январе 1857 года Пущин тяжело заболел. Два с половиной месяца был между жизнью и смертью.
В один из дней ему приснилось, что он в Лицее, в своей каморке, и к нему вбегает Пушкин. "Что тебе, Пушкин?.." А тот смотрит озорно и ласково и ничего не говорит.
После этого Пущин пошел на поправку. 11 марта он смог написать первое письмо любимой женщине: "Нетвердой рукой, потихоньку, наконец скажу, добрый друг мой, что я оправился от трудной болезни... Настрадался я досыта, но Бог поддержал и поддерживал, видно еще нужен на что-нибудь..."
В то время Пущин уже догадывался, что именно он должен еще совершить.
Рассказать о Пушкине.
1858 год. Бронницы
Пущин приобретает два полных собрания сочинений Пушкина: одно для себя, а другое посылает к именинам дочке Аннушке, оставшейся в Сибири, - "в основание ее библиотеки".
Вся первая половина 1858 года прошла у Пущина под знаком Пушкина. 25 февраля он писал жене: "Эти дни я все и думаю и пишу о Пушкине..." Работа шла всю весну. "Я теперь с карандашом - пишу воспоминания о Пушкине. Тут перемешалось многое другое и, кажется, вздору много... Не умею быть автором..."
21 апреля Иван Иванович сообщает жене: "Сел за твой листок отдохнуть от утреннего и послеобеденного авторства. Наконец выбрался с Пушкиным из Лицея и добрался до 20го года. Много вздору пришлось рассказать... Доброй ночи, дружок мой! Перекрести меня..."
Глядя сейчас на тоненькую, в полсотни страничек, книжку "Записки о Пушкине", невольно думается, что в рукописи воспоминания Пущина были куда обширнее. Ну не мог же он почти за полгода написать лишь эти пятьдесят страниц? Кто знает...
Известно лишь, что первая публикация "Записок о Пушкине" была в странном журнале "Атеней". Странность его в том, что издавался он всего полтора года и, опубликовав записки Пущина, навсегда исчез.
В феврале 1859го Пущин неожиданно слег и письма мог лишь диктовать. В последнем письме друзьям, отъезжающим в Европу, он в своей обычной шутливой манере пишет, что не едет с ними, потому что кашляет, а за границей "эта дурная привычка не допускается".
Иван Пущин: Он остановился на крыльце со свечой в руке...
Между тем время шло за полночь. Нам подали закусить: на прощанье хлопнула третья пробка. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставанье после так отрадно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякнул у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: "Прощай, друг!" Ворота скрипнули за мной...
(Из "Записок о Пушкине").
Счастливые минуты в Шлиссельбурге
В "Летописи жизни и творчества Пушкина" есть упоминание о сне, который приснился Пушкину в августе 1827 года. К этому моменту Пущин второй год отбывал одиночное заключение в Шлиссельбургской крепости. В своей рабочей тетради Пушкин записал:
"День счастливый. 4 августа Рылеев, Жанно <Пущин>, Пестель, Жихарев во сне".
И рядом рисунок: профильный портрет молодого Пущина.
Жаль, что Пущин не узнал об этом. Много лет спустя он писал Матюшкину: "Странно тебе покажется, что в Шлиссельбурге (самой ужасной тюрьме) я имел счастливейшие минуты. Как это делается, не знаю. Знаю только, что эта сила и поддерживала меня..."
Может быть, это были те минуты, когда о нем думал и молился Пушкин?
Иван Пущин: Пушкин первый встретил меня в Сибири...
Я осужден. 1828 года, 5 генваря, привезли меня из Шлиссельбурга в Читу, где я соединился наконец с товарищами моего изгнания и заточения, прежде меня прибывшими в тамошний острог. Что делалось с Пушкиным в эти годы моего странствования по разным мытарствам, я решительно не знаю; знаю только и глубоко чувствую, что Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А.Г. Муравьева и отдает листок бумаги, на котором неизвестною рукой написано было:
(Из "Записок о Пушкине")
* "Маремьяна-старица о всем мире печалится (на весь мир печалится)", - так говорили о сердобольных людях.
P.S. 3 апреля 1859 года Иван Иванович умер, чуть-чуть не дождавшись номера журнала с "Записками о Пушкине".