Живописец и гувернантка
Фабула этой грустной истории такова: летом 1848 г. 31-летний художник Иван Айвазовский посватался к Юлии (Джулии) Гревс, дочери британского врача, бывшего придворного медика Александра I, и, получив согласие, в августе того же года стал ее законным супругом. Брак был оценен в обществе как мезальянс - перспективный талант мог рассчитывать на лучшую партию, чем Юлия, вынужденная работать гувернанткой в семействе знакомых Айвазовского.
С происхождением Юлии связана интересная легенда, согласно которой ее отец, шотландец Якоб Гревс, сопровождавший императора в роковую поездку в Таганрог, якобы бесследно исчез со смертью своего царственного пациента. Миф этот сам по себе достаточно нелеп, если обратить внимание хотя бы на дату рождения Юлии - Александр I, как известно, скончался в 1825 г., тогда как Юлия увидела свет в 1829 г. В документах Государственного архива Российской Федерации имеются сведения о жизни Гревса в конце 1820-х годов. Бывший дворцовый доктор занимался частной медицинской практикой на Слободской Украине, проживая в Янкове Роге, имении Анастасии Николаевны Надаржинской, тетки поэта Федора Ивановича Тютчева. Пациенты Якоба Гревса, в особенности "страждущие припадками, произошедшими от неумеренной и роскошной жизни", могли рассчитывать на то, что светило врачевания будет лечить их "хинином, брюсином, иодином, стрихнином, паральином..." и прочими чудодейственными средствами, равно как и разнообразными ваннами2.
А в 1848 г. медовый месяц новорожденной семьи Айвазовских продлился едва ли две недели, после чего художник оставил жену в Крыму, а сам уехал в Москву. Впрочем, сложности, которые, видимо, появились в отношениях пары достаточно рано, не помешали Юлии родить четырех дочерей, старшая из которых, Елена, появилась на свет в июне 1849-го.
Биографы Айвазовского единодушны в описании причин размолвки художника с женой - инициатором конфликта называют Юлию, которая будто бы тосковала по светской жизни столичных городов или, на худой конец, Одессы и тяготилась провинциальной Феодосией, любимым и родным городом Ивана Константиновича, где он предпочитал жить в привычном кругу. В этой версии Юлия предстает легкомысленной особой, неспособной разделить трудовые будни супруга-гения, любителя патриархальной простоты быта. Единственным рациональным объяснением ее недовольства стало предположение, выдвинутое исследователем Ю.И. Андреевой, о том, что с взрослением дочерей любящая мать прониклась беспокойством за их матримониальное будущее - "рынок женихов" в Феодосии был, понятное дело, весьма скуден3.
Жалоба на высочайшее имя
Однако в фонде III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, хранящемся в ГА РФ, существуют крайне любопытные свидетельства, позволяющие взглянуть на этот семейный конфликт с точки зрения жены. Как оказалось, Юлия Яковлевна не ограничивалась письмами друзьям и знакомым, а вынесла свою ссору с мужем на высочайший уровень. 8 марта 1870 г. она написала всеподданнейшее прошение Александру II с жалобой на своего супруга.
Тональность "слезницы" была вполне убедительна: "Молодой, не знающей жизнь и людей, я вышла замуж за художника Ивана Константиновича Айвазовского, с которым была знакома весьма короткое время. Ревнивый и властолюбивый его характер приучил меня к покорности и боязни мужа. Вскоре он повез меня в Феодосию, где я была принуждена жить в продолжение двенадцати лет в кругу многочисленного его семейства, пропитанного воспитанием и нравами восточными - во всем противоположными полученному мной воспитанию, и я подпала под совершенную от них зависимость, под влиянием всех возможных с их стороны интриг с целью поселить раздор между мужем и мной и удалить его от меня и детей для своекорыстных целей.
Характер моего мужа и прикрытая лишь только наружным лоском, из опасения света, необузданная его натура, все более и более проявлялись в самом грубом и произвольном со мной обращении. Дурное на него влияние его семьи еще значительно усилилось по приезде из-за границы его брата отца Гавриила, воспитанника иезуитов.
Несправедливости и жестокость моего мужа ко мне, грубость и запальчивость внушили как мне, так и детям нашим, непреодолимое к нему чувство боязни и страха до того, что мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги.
Постоянные эти волнения и душевные огорчения, невыносимые нравственные страдания и угнетения мало-помалу подточили мое здоровье и наконец вызвали, при других еще причинах, тяжкую болезнь, которая продолжалась три года, и последствия которой до настоящего времени кажутся неизлечимыми".
Подробности перенесенных заявительницей страданий леденят душу:
"О перенесенных мной физических страданиях может свидетельствовать одно уже то обстоятельство, что для успокоения невыносимых болей я употребила под руководством медика двадцать восемь фунтов хлороформа.
Болезнь моя, не вызывая сострадания, лишь только усилила озлобление и необузданность моего мужа до варварства, и я нередко подвергалась насилиям, следы которых были видны на всем теле и даже на лице.
Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку, о чем может свидетельствовать вправивший ее пользовавший меня врач Эргардт и таврический вице-губернатор Солнцев4, посетивший меня вслед затем.
С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину, с бритвой, я успела с силой, которую дает иногда отчаянье, вырвать ее из его рук и выбросить в открытое окно.
В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия. Этот последний поступок мужа моего вынудил меня послать за феодосийским полицмейстером Пасынковым5, который при спросе о том должен будет подтвердить, как это, так и многое другое, хотя он потворствует во всем моему мужу.
О болезни моей и о перенесенных мной от мужа многократно побоев и насилий может свидетельствовать доктор Эргардт, нередко, как домашний врач, бывший тому свидетелем, а также и домашняя прислуга.
Во все время тяжкой моей болезни и даже в тот день, когда я, по совету врача, приобщалась Св. Таинствам, муж мой продолжал принимать гостей к обеду, принуждая детей на них присутствовать, тогда как неистовые - как мне говорят - мои крики, хотя я была по большей части в беспамятстве, доходили до столовой и раздирали сердца детей и смущали гостей".
Финальный аккорд вышел патетическим: "Убежденная по совести, перед Богом, что я свято исполнила свой супружеский долг, что я переносила от мужа сверх своих сил, и не желая срамить отца моих детей судебным преследованием и обнаружением сокровенных семейных тайн - я припадаю к стопам Вашего Величества, моля о справедливости и ограждении моего материнского достоинства, моих человеческих прав, дарованных щедротами Вашими каждой вышедшей из крепостной зависимости крестьянке.
Я молю для себя и детей моих одного только спокойствия и ограждения от грубого произвола!
Вашего императорского величества верноподданная Юлия Яковлева Айвазовская, рожденная Гревс"6.
Жандармы утирают слезы
Это послание не достигло августейшего адресата лишь потому, что проблема была решена III отделением, могущественным ведомством, чьим предназначением, по легенде, было утирать слезы страждущих.
Жандармский подполковник Кноп и его руководитель, шеф Отдельного корпуса жандармов Петр Андреевич Шувалов встали на защиту обиженной англичанки и ее дочерей и принудили строптивого художника уступить желаниям жены. В этом контексте любопытна фигура Карла-Крамера Германовича Кнопа, начальника жандармского управления Одессы. Кноп, немец из финских купцов, лютеранин, служил адъютантом генерала М.И. Черткова (в бытность его воронежским, затем волынским губернатором), а в 1867 г. был переведен в Одессу7. Из служебных донесений Кнопа явствует, в том же году он познакомился с семейством Айвазовских, а с 1869 г. он являлся также их соседом, проживая в одном с ними доходном доме.
Главный жандарм города по умолчанию был фигурой, на которую страдающая сторона семейного конфликта, случившегося в высшем обществе, могла возлагать надежды на содействие и защиту8. Горячий защитник Юлии Айвазовской, облаченный в жандармский мундир, вряд ли имел какую-то личную заинтересованность в разрешении этой ссоры, ведь "добрым внушением... поселить в заблудших стремление к добру и возвести их на путь истинный прежде, нежели обнаружить гласно их худые поступки перед правительством"9 завещал своим подчиненным еще отец-основатель жандармского корпуса А.Х. Бенкендорф.
Шувалов категорически считал доказанными факты жестокого обращения и истязаний Айвазовским своей супруги, но при этом упоминал и о его чадолюбии. Отношение художника к жене, описанное ею в письме императору, подтверждалось и другими фактами. Так, в одном из своих донесений Кноп писал, что "ей нередко случалось получать от мужа щелчки в нос, от которых темные пятна расходились по всему лицу или встречать лицом брошенные в неё подсвечники"10.
Единственным затруднением в этом деле для жандармского начальства являлся вопрос о степени допустимого вмешательства в имущественные споры супругов. Кноп, по-видимому, желал "наказать" Айвазовского материально, тогда как его начальник распорядился лишь повлиять нравственно, что и было исполнено подполковником столь ловко и тактично, что по сей день доброе имя великого мариниста оставалось незапятнанным.
Подробности воспитательных бесед с живописцем Кноп обстоятельно докладывал Шувалову. Внушениям предшествовал тщательный сбор доказательств. Так, 14 марта 1870 г. наблюдавший Юлию Яковлевну и дочерей одесский врач Иларий Гроховский сообщал подполковнику: "Состоя в качестве домашнего врача в этом семействе более двух лет, мне нельзя было не заметить каждый раз, что за получением письма от ее супруга болезненные явления у матери ухудшались, и часто такое же ухудшение происходило только от одного ожидания подобного письма. После же каждого приезда супруга в круг семейства такое ухудшение проявлялось в громадных и угрожающих самой жизни размерах. Так, в подобных случаях я заставал ее крайне изменившейся, исхудавшей, а нервное расстройство нередко доходило до конвульсивных явлений в конечностях и острых болей в разных областях тела. После такого нервного расстройства нередко приходилось мне бороться с последующими кровохарканиями, сильными острыми болями в позвоночнике, либо же в наступившей в разных местах, особенно в конечностях, потерей чувствительности; а однажды вслед за получением ей письма от своего супруга у нее после кратковременных конвульсивных явлений последовал восьмидневный полный паралич левой нижней конечности, как равно в другой раз она в подобном же случае совершенно потеряла на несколько дней чувство осязания в правой руке"11.
Закон един для всех
14 апреля 1870 г. Кноп докладывал Шувалову: "Имею честь донести, что художник И.К. Айвазовский прибыл в Одессу вечером 3 сего апреля и остановился отдельно от семейства, в гостинице. Дочерям, встретившим его на дебаркадере железной дороги, он высказал большое озлобление против их матери, поступок которой называл подлым, но вместе с тем с полной уверенностью объявил, что он на другой день пойдет к генерал-губернатору и покажет жене, что значит на него жаловаться.
На другой день он действительно явился с визитом к генерал-адъютанту Коцебу12 и был немало удивлен тем, что генерал-губернатор вполне одобрил принятую его женой меру и знает все подробности его семейной жизни. Из слов Его Высокопревосходительства мне известно, что Айвазовский, бледный как смерть, едва сдерживал свое бешенство, но, хотя угрожал и оправдывался тем, что докажет, что жена его жила в близких отношениях не только с доктором Эргардтом, но и со всякими другими, - он однако согласился разрешить ей избрать вместе с дочерьми место жительства по ее усмотрению, но только не в Одессе, где ее будто бы подстрекают против него и выдавать ей по 300 рублей в месяц"13.
Вскоре Кнопу удалось несколько успокоить гнев ревнивого мужа. Воспитательная беседа, длившаяся 2,5 часа, дала подполковнику "полное нравственное убеждение в том, что Айвазовский вполне сознает, что мною собраны неопровержимые против него доказательства". И если поначалу художник гнул прежнюю линию: "Говоря очень много и горячо, желая обвинить жену, он дошел до того, что сказал, что она однажды, когда он заперся в своей комнате, разломала дверь и, ворвавшись в комнату, бросилась на него", то затем внезапно "положительно отверг, что он будто бы говорил генерал-губернатору о неверности своей жены, и торжественно заявил мне, что он ее никогда не подозревал в неверности в физическом отношении, а лишь только в нравственном, и ревновал, как ревнуют собаку, фортепиано и тому подобные"14.
Более того, Айвазовский подписал любопытнейшую расписку, заверенную губернатором Коцебу и Кнопом: "Признавая необходимость жить отдельно от моего семейства, я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что я: 1) добровольно разрешаю моей жене Юлии Яковлевой Айвазовской вместе с четырьмя нашими дочерями: Еленой, Марией, Александрой и Иоанной - жить в г. Одессе или в другом городе, по ее усмотрению, а также, в случае надобности, временно выехать за границу, и с этой целью выдаю бессрочный вид на свободное ее с дочерями жительство; 2) на содержание жены моей с дочерями я обязуюсь выдавать ей ежемесячно впредь по триста рублей, а также передать моей жене или уполномоченному ей лицу, принадлежащее ей имение Кринички; 3) выслать моей жене тотчас по приезде моем в Феодосию метрические свидетельства о рождении и крещении наших дочерей.
Условия эти обязуюсь исполнить свято и ненарушимо; но ежели жена и дети пожелают приехать ко мне в Феодосию временно или на постоянное жительство, то я приму их с удовольствием, в чем подписываюсь г. Одесса, апреля 7 дня 1870 года"15.
Впрочем, усилия жандармов по урегулированию семейной драмы дали лишь временный эффект - брак Ивана и Юлии Айвазовских в 1877 г. увенчался разводом...
1. Саргсян М.С. Жизнь великого мариниста: Иван Константинович Айвазовский. М., 2010. С. 187-188.
2. ГА РФ. Ф. 109. Оп. 3а. Д. 2342. Л. 3-4.
3. Андреева Ю.И. Айвазовский: (жизнь и творчество). М., 2013. С. 238-240.
4. Солнцев Адриан Александрович, д.с.с., таврический вице-губернатор (1862-1873).
5. Пасынков Петр Антонович, полицмейстер Феодосии (1867-1882).
6. ГА РФ. Ф. 109. 2 эксп. 1870. Оп. 100. Д. 187. Л. 31-36 об.
7. ГА РФ. Ф. 110. Оп. 2. Д. 3025. Л. 9-12.
8. Абакумов О.Ю. Третье отделение на страже нравственности и благочиния. Жандармы в борьбе со взятками и пороком. 1826-1866 гг. М., 2017. С. 99-136.
9. Цит. по: Там же. С. 99.
10. ГА РФ. Ф. 109. 2 эксп. 1870. Оп. 100. Д. 187. Л. 5-5 об.
11. Там же. Л. 37-38 об.
12. Коцебу Павел Евстафьевич (1801 - 1884), генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии и командующий войсками Одесского военного округа (1862-1870).
13. ГА РФ. Ф. 109. 2 эксп. 1870. Оп. 100. Д. 187. Л. 25-26.
14. Там же. Л. 27-27 об.
15. Там же. Л. 40-40 об.