Думаю, что это самый страшный изо всех документов Великой Отечественной войны. Официально он назывался "Извещение по форме № 4". Что такое "Форма N 4" предпочитали не говорить вслух, однако и эта форма имела свое официальное определение: "Извещение о смерти военнослужащего".
В первые дни войны похоронки приходили в форме фронтовых почтовых треугольников на обычных, вырванных из тетради листочках. Поэтому с первого взгляда отличить похоронку от обычного письма с фронта было трудновато. Тревогу мог вызвать незнакомый почерк, но когда треугольник разворачивали, становилось понятно, что это такое.
Я был знаком с женщиной-почтальоном, которая во время войны работала в одной из деревень Новосибирской области. Она рассказывала мне, что в первые дни и месяцы войны она сама не знала, что было в ее черной сумке: фронтовые треугольники были перемешаны с такими же треугольниками похоронок. Она запомнила избу, в которой жила немолодая женщина, муж и сын которой были призваны в действующую армию, но воевали на разных фронтах. Однажды (дело было в декабре) она принесла этой женщине очередной фронтовой треугольник. Она развернула его прямо у калитки, вчиталась в бегущие строки и ужасно закричала на всю деревню. Собака во дворе завыла, а женщина осела прямо в сугроб. Треугольник оказался похоронкой: погиб ее сын.
Через два месяца, на исходе зимы, женщина-почтальон принесла ей очередную порцию почты: несколько рукописных треугольников. В двух первых муж скупо писал ей о фронтовых делах, а в третьем оказалась похоронка. Ей написали, что муж скончался в госпитале от тяжелых ран. Женщина сидела на лавочке подле избы, в валенках, в телогрейке, укутанная теплым платком. На этот раз она не кричала и не плакала. Она окаменела: просто сидела на скамье, глядя в никуда. Почтальон присела рядом и заплакала. Так они просидели довольно долго, пока женщина не пришла в себя. В обнимку они прошли в холодную избу, женщина опустилась на койку, а почтальон, постояв еще немного, тихонько вышла на двор.
Через два дня она поехала на подводе в райцентр и стала просить у начальства уволить ее из почтальонов: не могла она больше быть разносчиком чужого горя. Начальство уговаривало ее остаться и продолжить доставлять почту. Последним аргументом, возымевшим решающее действие, был такой: все собаки в деревенских дворах уже привыкли к ней, а новому почтальону достанется по первое число. Возразить было нечего, и она осталась.
Мой родной дядя погиб под Сталинградом. Его сестра всю жизнь прятала ту треугольную похоронку в сундучке с дорогими вещами и важными документами. Зачем? Возможно затем, чтобы я, тогда малолетний пацан, запомнил это. Я запомнил.
И по сей день считаю, что лучше всего нам не получать похоронок вовсе. Но уж коль скоро жизнь и смерть так устроены, то хотя бы не получать их из районных военкоматов. Мы наполучали этих похоронок достаточно, чтобы все последующие поколения не знали, что это такое.