Кто убил? С какой целью? Почему труп нашли у Казанской железной дороги, в Вешняках, а не у Ярославской, близ которой, в Черкизове, жил поэт?
Да, это загадка. Но меня сейчас интересует другая.
Стилистика
Вот как мог рецензент еще в 1942-м написать, что Кедрин "не чувствует слова"1?
Кто еще владел тогда столькими "регистрами" русской речи?
Тут вам и стилизация летописного языка XVI столетия:
- Как побил государь
- Золотую Орду под Казанью,
- Указал на подворье свое
- Приходить мастерам.
- И велел благодетель, -
- Гласит летописца сказанье, -
- В память оной победы
- Да выстроят каменный храм! [...]
- И уже потянулись
- Стрельчатые башенки кверху,
- Переходы,
- Балкончики,
- Луковки да купола.
- И дивились ученые люди, -
- Зане эта церковь
- Краше вилл италийских
- И пагод индийских была!
("Зодчие", 1938)
Тут и чеканно-романтический язык Николая Гумилева и Николая Тихонова:
- Тачанки и пулеметы,
- И пушки в серых чехлах.
- Походным порядком роты
- Вступают в мирный кишлак.
- Вечерний шелковый воздух,
- Оранжевые костры,
- Хивы золотые звезды
- И синие - Бухары.
("Певец", 1936)
И ритм "поэз" Игоря Северянина:
- И когда вода раздавит
- В трюме крепкие бочонки, -
- Он увидит, погружаясь
- В атлантическую тьму:
- Тонколицая колдунья,
- Большеглазая девчонка
- С фотографии грошовой
- Улыбается ему.
("Бродяга", 1934)
И светская беседа пушкинской поры:
- - Не правда ли, мадам, как весел Летний сад,
- Как прихотлив узор сих кованых оград,
- Опертых на лощеные граниты?
- Феб, обойдя Петрополь знаменитый,
- Последние лучи дарит его садам.
- И золотит Неву... Но вы грустны, мадам?
("Сводня", 1937)
И даже рассудительная речь многодетного справного крестьянина, жена которого едет получать у "всесоюзного старосты" Михал Иваныча Калинина орден "Материнская слава", но который тем не менее "на Верховный Совет обиделся":
- Наше дело, конечно, оно пустяк.
- Но меня обижают, вижу я:
- Тут вертись не вертись, а ведь как-никак
- Все ребята в меня. Все - рыжие!
- Девять парней - что соколы, и опять -
- Трое девок и все красавицы!
- Ты Калинычу, мать, не забудь сказать:
- Без опары пирог не ставится.
- Уж коли ему орден навесить жаль,
- Все ж пускай обратит внимание
- И велит мужикам нацеплять медаль -
- Не за доблесть, так за старание.
("Как мужик обиделся", 1945)
Стилизация
С грибоедовским уменьем Кедрин преобразует в стихи, в действие пьесы разговорную речь:
Р е м б р а н д т
А, старина! Ты что ж просунул нос,
А не войдешь?
П р о д а в е ц к р а с о к
Простите, ради Бога!
Я киноварь и зелень вам принес,
Французской синей раздобыл немного.
Р е м б р а н д т
О, и французской!
П р о д а в е ц к р а с о к
Вы довольны?
Р е м б р а н д т
Да.
(Берет палитру.)
Сейчас мы ею на палитру брызнем.
Попробуем ее. Тащи сюда
Все краски юности, все краски жизни!
(Указывает на картину.)
Как по тебе: удачен этот холст?
Продавец красок рассматривает картину.
П р о д а в е ц к р а с о к
Тут следует немножко тронуть алой,
А этот меч, пожалуй, слишком толст.
Р е м б р а н д т
Толст, говоришь? Посмотрим. Да, пожалуй.
("Рембрандт", 1938)
И тут же поэт заводит солдатскую песню - что твой Демьян Бедный с его "Проводами" ("Как родная меня мать провожала"):
- Шилом бреется солдат,
- Дымом греется...
- Шли в побывку
- Из Карпат
- Два армейца.
("Песня про солдата", 1938)
Или украинскую "думу" - вроде тех, что "спiвали" кобзари и лирники. Не хуже того Эдуарда Багрицкого, той "Думы про Опанаса":
- Наставили в Молибогу
- Кадеты наганы,
- Повесили Молибогу
- До горы ногами.
- Торчит его деревяшка,
- Борода, как знамя...
- Ой, как важко, ой, как тяжко
- Страдать за панами!
("Дорош Молибога", 1934)
А с фольклора, с образов недавней, но уже легендарной Гражданской войны, Кедрин переключается на дачную повседневность 30-х:
- Бутылка вина кисловата, как дрожжи.
- Закурим, нальем и послушаем, как
- Шумит элегический пушкинский дождик
- И шаткую свечку колеблет сквозняк.
("Подмосковная осень", 1937)
Это та же волна, на которой творил в конце 1943-го Борис Пастернак:
- Октябрь серебристо-ореховый.
- Блеск заморозков оловянный.
- Осенние сумерки Чехова,
- Чайковского и Левитана.
Тот же ясный, звонкий русский язык, правильное русское слово, русская классическая культура...
Культура
Из-за революции и Гражданской войны сын счетовода Кедрин не успел закончить в Екатеринославе (Днепропетровске, ныне - Днипро в Украине) коммерческое училище - оставшись, таким образом, без среднего образования.
Но, поощряемый родными, он любил читать. И благодаря книгам получил - говоря словами члена сталинского Политбюро Лазаря Кагановича (сказанными им самим о себе при переписи 1989 года) - "высшее самообразование".
Эрудиция Кедрина впечатляет даже на фоне той поры - ценившей книжное знание.
Фараон Сезострис, царь Аттила, опричник Генрих Штаден, Рембрандт ван Рейн, "Барберини, пизанский старый инженер", Фирдоуси, Архимед, Грибоедов, хан Девлет-Гирей, Феликс Дзержинский, имам Шамиль, Спиноза, князь Василько Константинович...
Среднеазиатский кишлак, Карпаты Первой мировой, Нью-Йорк времен президента Гувера...
Но главное, чтение позволило Кедрину овладеть богатством русского языка.
Детство, проведенное в нынешней Украине, дало ему - как и Эдуарду Багрицкому, Валентину Катаеву, Семену Кирсанову, Илье Сельвинскому - вкус не только к русскому слову, но и к украинскому.
А профессия журналиста - Кедрин всю жизнь проработал газетчиком - не могла не приучить к выбору точного слова.
В газете "растекаться мыслию по древу" не дадут: места нет! И времени тоже.
(Обратной стороной газетной работы стали дежурные, проходные стихи - их у Кедрина тоже хватало, газета вдохновения не ждет...)
Краски
Но, может быть, прав другой рецензент из 1942-го - обвинявший Кедрина в "несамостоятельности, обилии чужих голосов"2?
Едва ли. Поэт может и должен использовать решения своих предшественников - точно так же, как и архитектор, композитор или инженер-конструктор. Разумеется, не подражательно, а для того, чтобы лучше выразить свое. А свое у Кедрина было - и прежде всего красочность, рельефность стиха.
Обеспечиваемая "четкой композицией стихотворной новеллы" и "емким эпитетом"3. (Кстати, эти четкость и емкость тоже не появились бы без усвоения русской классической литературы.)
Вот, скажем, эти строки - о Красной площади времен Ивана IV. Это же прямо-таки живописная композиция:
- А сочней дух, и свеж и сытен,
- Дразня летел во все концы.
- Орали сбитенщики: - Сбитень! -
- Псалом гундосили слепцы.
- Просил колодник Бога ради:
- - Подайте мне! Увечен аз! -
- На Лобном месте из тетради
- Дьячок вычитывал указ,
- Уже в возке заморском тряском
- Мелькнул посол среди толпы
- И чередой на мостик Спасский
- Прошли безместные попы.
- Они кричат, полунагие,
- Прихлопнув черным ногтем вшу:
- - Кому отправить литургию?
- Не то просфоркой закушу!
("Конь", 1940)
Стилистически, по размеру, по строю стиха "Конь" идентичен поэмам Константина Симонова "Ледовое побоище" (1938) и "Суворов" (1939). Но такой живописности, красочности у более строгой поэзии Симонова все-таки нет.
Еще зарисовка - из все того же излюбленного Кедриным XVI столетия. Уход жителей московского посада от приближающихся крымских татар под защиту стен Кремля показан прямо-таки фотографично:
- Кто-то бухает в колокол
- Не покладая руки,
- И сполох над столицей
- Несется, тревожен и звонок.
- Бабы тащат грудных.
- А за ними ведут мужики
- Лошаденок своих,
- Шелудивых своих коровенок.
- Увязавшись за всеми,
- Дворняги скулят на бегу,
- Меж ногами снуют
- И к хозяевам жмутся упорно.
- Над коровьим навозом
- На мартовском талом снегу
- Неуклюжие галки
- Дерутся за редкие зерна.
("Набег", 1942)
А как живописны его эпитеты... Вот - уход в эмиграцию в 1920 году владельца дачи в Крыму, отставного полковника с княжеским титулом.
- В этот день в сиреневой шинели
- Навсегда из дачи вышел он.
- Шел, и на плечах его блестели
- Золотые крылышки погон.
("Право на отдых", 1934)
Цвет офицерского пальто (в обиходе - "шинели") был голубовато-серым, лучи солнца на рассвете или закате могли превратить его в сиреневый - еще больше контраста с "рабочими и крестьянами в солдатских шинелях" грубого землисто-бурого сукна! Точно так же выпячен и другой "символ классового неравенства" - офицерские погоны. Они поданы как что-то чужеродное, надменное (на одежде - и "крылышки"?).
Более чем емкая характеристика "классового врага" (каким его изображала в начале 30-х советская пропаганда)...
Впрочем, ради выразительности и красочности поэт не раз поступался исторической точностью. Он знал, что Иван IV разбил не "Золотую Орду", а Казанское ханство. Что "вычитывать указы" в Москве 1570-х годов было делом не дьячков (церковнослужителей), а подьячих (государственных чиновников). Что крымские набеги на Россию совершались после появления травы (подножного корма для коней) - но никак не в марте...
Но поэт в Кедрине перевешивал историка.
Интонация
И еще одно - у Кедрина чаще, чем и у Симонова, и у Гумилева с Тихоновым, и даже у Владимира Луговского с его "Курсантской венгеркой" (1939) и "Серединой лета" (1955), звучат "интонации доверительной беседы"4. "Поэт как бы беседует с глазу на глаз с читателем-другом"5:
- Выдь на зорьке
- И ступай на север
- По болотам,
- Камушкам
- И мхам.
- Распустив хвоста колючий веер,
- На сосне красуется глухарь.
- Тонкий дух весенней благодати,
- Свет звезды -
- Как первая слеза...
- И глухарь,
- Кудесник бородатый,
- Закрывает желтые глаза.
("Глухарь", 1938)
А кто еще писал так - нелицеприятно и в то же время сердечно - о среднерусской природе?
- Я не знаю, что на свете проще?
- Глушь да топь, коряги да пеньки.
- Старая березовая роща,
- Редкий лес на берегу реки.
- Капельки осеннего тумана
- По стволам текут ручьями слез.
- Серый волк царевича Ивана
- По таким местам, видать, и вез.
- Ты родись тут Муромцем Илюшей,
- Ляг на мох и тридцать лет лежи.
- Песни пой, грибы ищи да слушай,
- Как в сухой траве шуршат ужи.
- На сто верст кругом одно и то же:
- Глушь да топь, чижи да дикий хмель...
- Отчего ж нам этот край дороже
- Всех заморских сказочных земель?
("В лесной глуши", 1942)
Родное для автора этой статьи северо-западное Подмосковье - аккурат такое, "тут ни убавить, ни прибавить"!
Предчувствие
Еще одно свойство кедринской поэзии - пронзительность.
- Эту женщину звали Анной.
- За плечом ее возникал
- Грохот музыки ресторанной.
- Гипнотический блеск зеркал.
- Повернется вполоборота,
- И, казалось, звучит в ушах
- Свист японского коверкота
- И фокстрота собачий шаг.
- Эту женщину ни на волос
- Не смогла изменить война:
- Патефона растленный голос
- Все звучал из ее окна.
- Все по-прежнему был беспечен
- Нежный очерк румяных губ...
- Анна первой пришла на вечер
- В офицерский немецкий клуб. [...]
- В светлых туфельках, немцем данных,
- Танцевавшая до утра,
- Знала ль Анна, что шла в Майданек
- В этих туфлях ее сестра?
("Туфли", 1945)
И еще строки из победного сорок пятого:
- Все мне мерещится поле с гречихою,
- В маленьком доме сирень на окне,
- Ясное-ясное, тихое-тихое
- Летнее утро мерещится мне.
- Мне вспоминается кляча чубарая,
- Аист на крыше, скирды на гумне,
- Темная-темная, старая-старая
- Церковка наша мерещится мне.
- Чудится мне, будто песню печальную
- Мать надо мною поет в полусне,
- Узкая-узкая, дальняя-дальняя
- В поле дорога мерещится мне.
- Где ж этот дом с покосившейся ставнею,
- Комната с пестрым ковром на стене?
- Милое-милое, давнее-давнее
- Детство мое вспоминается мне.
("Давнее", 1945)
В тот год Кедрин все чаще ощущал приближение чего-то трагического. Его убили 18 сентября 1945-го.
- 1. Цит. по: Ратнер А. "Ах, медлительные люди, вы немного опоздали..." // 45 параллель. Международный поэтический интернет-альманах. 2009. 11 февраля. N 5 (101).
- 2. Цит. по: Там же.
- 3. Озеров Л. Дмитрий Кедрин // Кедрин Д.Б. Избранное. М., 1957. С. 6.
- 4. Кедрин Дмитрий Борисович // https://www.krugosvet.ru/enc/literatura/kedrin-dmitriy-borisovich
- 5. Озеров Л. Указ. соч. С. 8.