Я вылетел в Тюмень. Утром следующего дня, за день до телемоста, встретился с местными журналистами. Ребята оказались грамотными, веселыми и остроумными. Все владели своими темами досконально и вопросы премьеру приготовили интересные и в меру острые. Тревогу у меня вызвал только один персонаж будущего телемоста - дама средних лет, эффектная брюнетка, представлявшая одну из тюменских газет. Дама категорически отказывалась сообщать заранее, о чем она собирается спрашивать Виктора Степановича. Мотивировала свой отказ тем, что якобы давно знает Черномырдина и премьер ее якобы знает тоже.
Поэтому ей можно безоговорочно доверять.
Тем не менее, я предпринял все, чтобы выведать у нее заранее тематику будущих вопросов. В общих чертах мне это удалось, темы оказались вполне невинными. Однако призрак прямого эфира с председателем правительства тревожил мою душу, смущенную наличием загадочной оппонентки. Только неувядающая мысль о свободе слова в родной стране позволила мне ненадолго уснуть в ночь перед телемостом.
В назначенный час я с коллегами сидел в тюменской телестудии и наблюдал на мониторе, как в московском Останкине пресс-секретарь премьера Виктор Коннов заканчивает последние приготовления к эфиру. Через пятнадцать минут телемост начался.
Я приветствовал Виктора Степановича от имени коллег, собравшихся в Тюмени, поочередно представив каждого из журналистов. Когда очередь дошла до эффектной брюнетки, та гламурно встряхнула пышной копной волос и загадочно улыбнулась в камеру.
Меня слегка насторожило то обстоятельство, что адекватной реакции премьера не последовало: Виктор Степанович повел себя так, словно впервые видит "близкую знакомую". И тогда я решил, что дам ей слово ближе к концу эфира, авось к тому времени само время телемоста неожиданно истечет и все уладится само собой.
Поначалу все так и продвигалось. Журналисты задавали свои вопросы, Черномырдин внимательно слушал и отвечал, компетентно, уверенно, даже вступая в дискуссии. И вот в середине эфира, когда я попросил задать вопрос репортера, который работал на Крайнем Севере, брюнетка вскинула руку и крикнула:
"Может быть, все-таки дадите слово даме?".
Не заметить этого демарша было нельзя, и слово пришлось дать.
"Дама" начала весьма умеренно, но уже через две секунды я понял всю степень своей наивности и непрофессионализма. Дама пошла в хорошо подготовленную атаку на премьера. Она приводила неопровержимые доказательства невыполнения Черномырдиным его же собственных решений и обещаний, крыла убийственными фактами и завершила этот чудовищный пассаж визгливым воскликом:
"Сколько можно врать, господин Черномырдин?!".
Я уже отрешенно наблюдал происходящее, вяло размышляя о потерянной дружбе с Фрониным, о закате собственной профессиональной карьеры, об уплывших гонорарах, о несбывшейся мечте купить приличную фотокамеру... Более всего в тот момент мне хотелось, чтобы потолок этой проклятой студии обрушился прямо на брюнетку и чтобы весь этот телемост провалился пропадом.
Меж тем Виктор Степанович в московской студии слушал так называемые вопросы брюнетки. Скорей всего звук и картинка из Тюмени ненамного запаздывали и оттого уже в полной тишине Черномырдин дослушивал то, что мы уже услышали до конца. Но вот и премьер, судя по его реакции, услышал всё.
Виктор Степанович поначалу улыбнулся, а потом даже всхохотнул, сидя в своем кресле. Затем, ни секунды не размышляя, он наклонился через стол к телекамере и сказал следующее:
"Вы что же думаете, - сказал он, - я сам себе подлец?!".
Что говорил Виктор Степанович дальше я уже не помню, да и вряд ли я слышал, что он там говорил, поскольку все журналисты в тюменской студии грохнули раскатистым хохотом. Не хохотали в тюменской студии только двое: брюнетка и ваш покорный слуга.
Я - от ужаса, а отчего она - не знаю.
Когда телемост закончился, позвонил Фронин: "Молодец, где ты нашел эту замечательную тетку? Она всем очень понравилась!".
Виктор Степанович Черномырдин