Последний урок уходящего года посвящен справедливости учителя, о которой рассуждает удивительный человек - генерал от инфантерии, посвятивший жизнь педагогике. Мысли Алексея Николаевича Острогорского, уверены, найдут отклик у его нынешних коллег.
О чем во все времена должен помнить каждый учитель
Алексей Николаевич Острогорский (1840-1917) сделал блестящую военную карьеру: за 38 лет беспорочной службы дослужился до чина генерала от инфантерии - второй класс по Табели о рангах, выше только фельдмаршал! При том что ратным подвигам наш герой предпочел скромный и тернистый путь педагога.
Еще будучи слушателем Михайловской артиллерийской академии молодой офицер попал в круг единомышленников-энтузиастов, организовавших известную в 1860-х годах бесплатную Василеостровскую воскресную школу. Учительство захватило его полностью, поэтому по окончании курса Острогорский добился назначения не в войска, а в одно из учебных заведений военного ведомства.
Он почти полвека прослужил по линии Главного управления военно-учебных заведений: учителем физики и математики и воспитателем во 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии и в Пажеском корпусе, инспектором классов Санкт-Петербургской военной прогимназии, директором Московской учительской семинарии военного ведомства, руководителем педагогических курсов и лектором при Педагогическом музее военно-учебных заведений.
Блестящий математик, автор первой в стране крупной работы по методике геометрии, он считал важнейшими школьными предметами, формирующими личность, историю и литературу. Много писал о нравственных вызовах времени, о профессиональной подготовке учителей, психологии юношества, семейном воспитании.
В 1883 году полковник Острогорский, уже известный педагог и публицист, возглавил "Педагогический сборник" - официальный журнал Главного управления военно-учебных заведений, ставший за 27 лет его редакторства прогрессивным педагогическим изданием. А выйдя в отставку, составил первую отечественную педагогическую хрестоматию и опубликовал сборник неизданных произведений своего великого предшественника К.Д. Ушинского.
Увы, столь заметная фигура в истории государства Российского сегодня известна разве что узким специалистам по отечественной педагогике. А между тем достаточно сказать, что именно Острогорский предложил проводить в школах родительские собрания, а желающих работать в школе выпускников университетов обязать проходить педагогическую практику - вещи столь привычные в XXI веке. Но, пожалуй, главное - он первым указал на справедливость как непременный, базовый этический принцип в работе педагога.
Предлагаем ознакомиться с выдержками из его лекции для преподавателей, прочитанной 31 марта 1888 года в Педагогическом музее и не потерявшей актуальности в наши дни.
Мы лично никогда не посоветовали бы человеку, не любящему детей и юношей, посвящать себя педагогическому делу, потому что оно до такой степени трудно, что, только любя его, можно нести его тяготы. При несовершенстве человеческой натуры, при роковой неспособности человека осуществлять свои идеалы ему суждено и при всей его добросовестности делать ошибки и промахи, иногда и очень крупные. При любви многое прощается. Путь к дружеским, сердечным отношениям между наставником и его питомцами, представляется нам, идет через справедливость. Я не могу сказать человеку: полюби меня, но могу и вправе обратиться к нему со словами: будь ко мне справедлив.
Получая балл за ответ, выслушивая замечание о поведении или характере, человек прежде всего спрашивает: справедливо ли его оценили, и, если ему кажется, что несправедливо, он чувствует обиду, точно у него отняли или не дали ему того, на что он имел право. Ленивый не чувствует обиды: он и не трудился. Работавший знает, что стоил ему труд.
Один из видов школьной несправедливости составляют взыскания, налагаемые на целые группы воспитанников, когда воспитателю не удается определить, кто именно из них был виновником того или иного проступка. Распространяться о том, что такого рода меры несправедливы, кажется нам, не представляется необходимости, так как для каждого ясно, что в таких случаях за вину одного отвечают кроме него и двадцать или тридцать других - невиновных.
Надо помнить, что и воспитатель тоже ведь человек. Нельзя запретить ему чувствовать обиду, когда оказывают к нему неуважение, брезгливость к неряхе, расположение к симпатичному юноше, возмущение глупостью, оскорбление, раздражение и проч. и проч. Но ему следует бороться с такими чувствами по отношению к питомцам, не допускать их стать побуждениями к тем или иным действиям, затемнив или отодвинув на задний план более надежного руководителя - разум. В руках воспитателя слишком много средств для того, чтобы выйти непременно победителем из личной борьбы, хотя бы он был и неправ.
Объем понятий о справедливости не представляет чего-либо постоянного, законченного. С усложнением людских отношений и особенно с повышением нравственного уровня и развитием индивидуальности требования эти могут быть очень широко раздвинуты. Средний человек нашего времени требует уважения к себе, доверия к его добросовестности, правильной оценки его мыслей и намерений и считает несправедливостью, когда ему не доверяют, перетолковывают его слова, подозревают его способным на что-либо, что он считает дурным.
Если мы желаем быть справедливыми, то нам обязательно обратить внимание на внутреннюю сторону поступка, считаться с душой. В самом деле, на разные натуры, разные в отношении впечатлительности, совестливости, одна и та же мера действует разно. На одного из двух равно виновных одна и та же мера, наверное, ляжет тяжелее, чем на другого. В вопросе о справедливости центр тяжести лежит не в том, кто произносит суждение, а в том, о ком оно произносится; человека, способного понять и верно судить о нас, мы называем справедливым.
Справедливым человеком признается такое лицо, которое относится постоянно внимательно к внутренней стороне каждого поступка, а не такое, которое воздает равной мерой каждому, кто бы ни совершил данный проступок. Важно не то, что воспитатель считает себя справедливым, а то, считают ли его таковым воспитанники.
Учащийся юноша прежде был обязан повиновением к своим наставникам и не мог входить в суждение о своем наставнике, оттого и наставники часто и не задумывались над вопросом, какое впечатление производят их слова на юношей и детей. Не было поэтому и самопроверки. Теперь мы по-прежнему не даем права юноше высказывать наставнику свое мнение о нем, но признаем это мнение и ставим наставнику в вину неуважение к нему его питомцев, указываем ему, что он должен приобрести авторитет в их глазах, вообще стали требовательнее к личным качествам наставника. Мы верим в воспитательное значение уважаемой личности, и поэтому уважение юноши к наставнику кладем в основу работы последнего. Нельзя требовать от воспитателя, чтобы он был совершенством, но справедливым обязан быть каждый.