Пушкинский музей изменил ее судьбу. Но и она изменила судьбу ГМИИ им. А.С. Пушкина.
Кем была эта талантливая и волевая женщина? О чем мечтала, что любила, как открывала безграничный мир искусства - и почему прислушивались к ней и сильные мира сего, и Шагал, и семья Матисса? Ирина Антонова начала писать книгу воспоминаний и размышлений. Увы, закончить ее не успела. Написано сто с лишним страниц - из них составлена книга "Воспоминания. Траектория судьбы", вышедшая в издательстве АСТ. Читать ее - будто вести душевный разговор с этой невероятной женщиной.
Антонова о своих корнях
Мама родилась в Литве, но позже с родителями переехала на Украину, в Харьков. Семья по тем временам была не слишком большой: моя мама, ее отец и мать, братья и сестра Мина. Кстати, ее я почему-то запомнила очень хорошо - славная, милая, с прекрасным характером женщина, которая работала детским врачом.
Мама училась в гимназии. Потом, так как была очень музыкальна, поступила в Харьковскую консерваторию. Это случилось уже в годы Гражданской войны, поэтому мама не завершила обучение и не получила никакого документа, подтверждающего музыкальное образование. Главное, что она всю жизнь любила и прекрасно исполняла классику - Бетховена, Шопена, Шуберта. <…> Под мамину игру, под звуки мазурок и вальсов прошло все мое детство. Музыка заполняла все пространство нашей комнаты, все время звучала в нашем доме. И продолжает звучать в моей памяти.
Мой отец - уроженец Смоленской области. Ко времени знакомства с мамой он уже довольно долго жил вместе с отцом в Петербурге. Во время Гражданской войны отец служил в Красной армии. Вместе с ней он оказался на Украине. И однажды в Харькове познакомился с моей мамой, которая работала секретаршей в одном из многочисленных совучреждений, название которого в моей памяти не сохранилось…
О заветной мечте
Я, увы, поздно поняла, что хочу заниматься искусствоведением. С самого детства моей заветной мечтой было стать балериной. Я даже с мамой об этом поговорила. Но она сразу довольно жестко оценила мои возможности: "Ира, у тебя не те ноги, не то сложение. Какая из тебя балерина?" … Я, конечно, обожала балет, но про свои данные все уже поняла. Не получится из меня балерины - ладно. Но тогда, может, получится цирковая наездница? Не та, что просто скачет на лошади по кругу и выполняет всякие акробатические трюки, а та, которая танцует, стоя на спине у скачущей лошади! Мне почему-то казалось, что там - в цирке - не надо так хорошо танцевать, как в Большом.
О тех, кто творит Историю
Я хорошо помню начало войны. Я только окончила первый курс института. Счастливейшее время! У меня были пятерки по всем предметам, и я даже стала сталинским стипендиатом… Мы, студенты, собрались большой компанией и пошли смотреть фильм "Наш двор". Помню, что это была комедия с участим знаменитого клоуна Карандаша. И в приподнятых чувствах, в радости от того, что год учебы уже позади, что все сдано успешно, что впереди долгое и прекрасное лето, что фильм такой смешной и веселый, а Карандаш талантливый, я пришла домой и легла спать. А наутро началась война.
… Сейчас, через столько лет, трудно выразить словами, что я тогда испытала. Помню, что мама очень испугалась и выбежала на балкон: ей показалось, что уже летят самолеты, чтобы нас бомбить. А я, по-моему, почувствовала внутренний душевный подъем: настало время творить Историю! Не изучать исторические события, а самой стать их участником. И такая реакция была не только у меня: чувство подъема испытывали и многие другие люди. И они - эти люди - сразу кинулись во всякого рода учреждения просить, чтобы их взяли на фронт воевать, защищать Родину.
О первой встрече с Пушкинским музеем
Мои первые впечатления от музея были, если можно так выразиться, очень суровыми. Он был просто закрыт: только огромные залы и пустые стены. Экспонаты прибыли в самом конце 1944 года. Их еще не достали, не рассортировали, не расставили и не развесили. Все покоилось в заполонивших пространство нераспечатанных ящиках. Распаковывать их работники музея не решались, потому что здание было в ужасном состоянии: промерзшее, холодное, с разбитыми стеклянными перекрытиями. Застекление крыши музея началось на моих глазах, когда я в апреле 1945 года была принята туда на работу. А пока я могла видеть только разбитые окна, стены со следами протечек да кучу ящиков с экспонатами, вернувшимися из эвакуации в родные стены.
У меня сохранились фотографии, где видно, что в музее - прямо на полу - лежит снег, а в Итальянском дворике стоит вода, потому что снег, который падал через пробитые плафоны, уже растаял…
О Сикстинской мадонне
Я занималась Дрезденской галереей все время ее пребывания у нас в музее.
Работы было много - принять, распаковать… Все картины были упакованы в ящики. Материалов, которые мы сегодня используем, в то время не было. Сейчас ящик с музейными ценностями будет обладать максимальной степенью защиты. Но и тогда все
было сделано по максимуму - реставраторы превосходно поработали. Отличные были специалисты. Я их всех знала лично. Они где-то достали тонкие белые шерстяные одеяла, в них все и заворачивали. Когда развернули "Сикстинскую мадонну", она была словно в белых одеяниях. Мы относились к работе со всей ответственностью, и все равно что-то пропало. Я уверена, что люди, которые были в той группе, украсть ничего не могли. Но когда коллекцию перевозили из галереи в запасники…
О Джоконде
"Ну какая еще "Джоконда""! Можно себе представить, во сколько это обойдется. Безумные деньги. Где они у государства?.." - думаю, примерно так я в то время и размышляла. А в 1974 году промелькнула в прессе информация, что "Джоконда" экспонируется в Японии. И тут я сообразила, что, наверное, летела картина через Москву. … И как только эта здравая мысль пришла мне в голову, я, не раздумывая и не тратя времени, отправилась к Фурцевой и говорю ей: "Екатерина Алексеевна, великое произведение - "Мона Лиза" - показывается в Японии. А назад будет возвращаться через Москву. Что, если ее остановить, чтобы она наш музей на какое-то время посетила, а? Сделайте такое чудо. Вы же все можете"…
… "Вы даже не представляете, Екатерина Алексеевна, какой это может иметь резонанс", - заключила я. Она выслушала и говорит: "Я попытаюсь". Но если уж быть совсем честной перед историей, то она выразилась так: "Французский посол в меня влюблен. Поговорю с ним, может, во имя любви договорится со своими". Слово Фурцева сдержала. К "влюбленному" французскому послу сходила и поговорила. И он, судя по всему, прекрасной даме не отказал - тоже поговорил с кем требовалось. И все получилось. Через месяц Екатерина Алексеевна позвонила и сказала: "Ирина Александровна, все сложилось. Будет вам ваша "Джоконда"".
Открытие мемориальной доски Ирины Антоновой в музее им. А. С. ПушкинаО выставке "Москва - Париж"
1981 год. Выставка "Москва - Париж" проходила в Центре Помпиду и уже заканчивалась. Я присутствовала в Париже на заседании, посвященном проекту, была одним из его организаторов. Встал вопрос, где она будет показана в Москве?
Директор Третьяковки Поликарп Иванович Лебедев на этот вопрос ответил сразу и однозначно: "Через мой труп". Отказалась и Академия художеств в лице Петра Матвеевича Сысоева. Никто не жаждал показать народу "буржуазное" искусство. Мало ли что может стрястись…
Тогда я, чтобы смягчить ситуацию, улыбнулась и говорю: "А знаете, у нас уже вполне подпорченная репутация. Давайте сделаем выставку у нас, в Пушкинском". Что тут случилось!.. Все так обрадовались: "О, как хорошо. Да, Пушкинский. Правильно, у них". И все. Вот так это решалось. Даже в 1981 году.
О Шагале
Мы в тот день долго разговаривали. И приняли окончательное решение, что выставке быть. Шагал очень хотел, чтобы его картины увидели в Москве. Но, к сожалению, тогда выставку мы так и не сделали.
Не дали. Даже в 80-е годы кто-то все еще чесал голову: "Делать Шагала или нет?". Какова сила запрета на то, что, как считалось, "советскому человеку не нужно". Как это? Я не могла понять, что происходит. Да мы к тому времени уже "Москву - Париж" сделали и еще многое из того, что раньше было немыслимо. А "эти" в своих кабинетах все еще сидели и раздумывали, давать ли разрешение на выставку Шагала… Мы, конечно, Шагала в Россию привезли, выставку сделали, но позже.
Советский и российский ученый-искусствовед Ирина АнтоноваОб авангарде в искусстве
В самом начале революция поощряла авангардистов, считала их "своими", это искусство было частью революции, революция совершалась и в искусстве. Потому что и Кандинский, и Малевич - это революция в искусстве. И происходила эта революция у нас в России. "Черный квадрат", ставший символом века, написан в 1915 году, до революции, это ее предвестник. А первая абстрактная работа Кандинского вообще датируется 1907 годом.
Вот что происходило! В России! Которая после передвижников, после периода сугубо реалистической живописи вдруг вырвалась вперед - на передовые рубежи, и не просто на уровень, которого достиг европейский авангард, но и вперед смотрела посерьезнее и подальше, чем европейцы. Эти художники-авангардисты, эта передовая колонна революционеров в искусстве существовала до конца 1920-х годов. А потом началось движение в другую сторону… Революция оказалась не нужна, стала лишней. Революция в искусстве - тоже. Искусство в таких крайне революционных формах было сочтено вредным, неполезным, так сказать, для нового строя. И постепенно все многообразие свелось к одному - к соцреализму, призванному в едином порыве и с помощью утвержденных партией художественных приемов прославлять восторжествовавший режим.
О России, которая была и будет
Сейчас идет очень важный разговор о том, какой быть стране. И оценки того, что происходит, куда движется Россия, есть как положительные, так и негативные. В этой ситуации мне просто негоже промолчать. Я не собираюсь пропеть что-то "во славу", чтобы кому-то понравиться или кого-то разочаровать.
Я люблю свою страну. Это моя страна, и ни в какой другой я жить не буду. Больше того, я приняла многое, что на моем веку в стране произошло, и при этом далеко не всегда согласна с тем, как дело движется сейчас. Но это всего лишь моя жизнь и моя оценка. Что из того, что я обо всем этом думаю?!
Страна была до меня, страна будет и после меня. Я это прекрасно понимаю.