Он взял бы Пушкина в разведку. Неизвестные факты о Петре Вяземском

Разносторонний жизненный опыт и многогранность имевшихся у Вяземского дарований обусловили его непростые и запутанные отношения с пушкинской эпохой.

Выразитель "другого" мнения

В первых числах октября 1992 года, когда в подмосковном Остафьево отмечали 200-летие со дня рождения князя Петра Андреевича Вяземского, присутствующим участникам научной конференции был зачитан доклад гениального Юрия Михайловича Лотмана "Аутсайдер пушкинской эпохи"¹.

Как только ни называли раньше Вяземского - "памфлетером", "поэтом пушкинской плеяды", "декабристом без декабря", - стремясь как можно точнее уложить многогранную личность юбиляра в прокрустово ложе строгих научных определений, но только Лотман ухитрился поразить цель:

"Принципиальная позиция Вяземского заключалась в том, чтобы быть "либералом среди реакционеров", "реакционером среди либералов", всегда аутсайдером, всегда выразителем "другого мнения"².

Именно эта принципиальная неслиянность со временем, в которое ему довелось жить, и породила парадоксальную ситуацию, при которой князь "то подымается на щит, как один из ведущих выразителей эпохи, то безнадежно забывается, чтобы через некоторое время быть "открытым" снова. Сейчас мы приближаемся ко времени "нового" открытия Вяземского. Какие из граней его сложного литературного существования будут высвечены новой эпохой, сейчас сказать трудно, но событие это приближается"³.

Спустя тридцать лет настало время высветить новую, совершенно неожиданную грань в жизни и судьбе князя Петра Андреевича, стоявшего у истоков создания Службы внешней разведки государства Российского.

Героический офицер

Князь Вяземский был храбрым офицером. Во время Бородинской битвы он под ожесточенным артиллерийским огнем неприятеля на своем плаще вынес из боя генерал-майора Алексея Николаевича Бахметева, которому ядром оторвало правую ногу ниже колена. В этот день адъютант генерала Милорадовича поручик князь Вяземский неоднократно рисковал жизнью, но на склоне лет о своем личном участии в кровопролитном сражении вспоминал с известной долей иронии:

"Я так был неопытен в деле военном и такой мирный Московский барич, что свист первой пули, пролетевшей надо мной, принял я за свист хлыстика. Обернулся назад и, видя, что никто за мной не едет, догадался я об истинном значении этого свиста.

Вскоре потом ядро упало к ногам лошади Милорадовича. Он сказал: "Бог мой! видите, неприятель отдает нам честь". Но, для сохранения исторической истины, должен я признаться, что это было сказано на французском языке, на котором говорил он охотно, хотя часто весьма забавно-неправильно"⁴.

Вспоминая о Бородинской битве, князь ни слова не сказал о полученной боевой офицерской награде - ордене Св. Владимира 4-й степени с бантом, которым его наградил фельдмаршал князь Кутузов по представлению Милорадовича, но посчитал нужным отметить одну выразительную деталь. Под Вяземским во время сражения были убиты две лошади, и князь счел долгом уточнить: лошади были даны ему сослуживцами. "...Павшие подо мной лошади не мне принадлежали. Стало быть, в эти достопамятные дни самоотвержения, частных и общих жертв, я ни собою, ни крепостной собственностью моею не пожертвовал"⁵.

В этом отчетливо проявился характер Петра Андреевича, чрезвычайно щепетильного, когда речь шла о чужой собственности или казенных деньгах, и в высшей степени безалаберно относившегося к своему состоянию. Запомним эту красноречивую подробность - она нам еще пригодится.

Петр Андреевич происходил из русского княжеского рода, восходящего к смоленской ветви Рюриковичей. Его отец, князь Андрей Иванович, нижегородский и пензенский генерал-губернатор, сенатор и действительный тайный советник, оставил сыну значительное наследство. Жена Вера Федоровна, урожденная княжна Гагарина, принесла мужу изрядное приданое - родовое имение в Костромской губернии, в котором проживало 1025 крепостных крестьян. Казалось бы, живи да радуйся.

В 1820 году Пушкин написал четверостишие "К портрету Вяземского":

Судьба свои дары явить желала в нем,

В счастливом баловне соединив ошибкой

Богатство, знатный род - с возвышенным умом

И простодушие с язвительной улыбкой.

Бесшабашный игрок

Вяземский был не только храбрым офицером, но и чрезвычайно азартным игроком. "...У нас краеугольный камень, связь и ключ общества - карты. Они за зеленым сукном уравнивают звания, возрасты, полы, глупость и ум, образованность и невежество, честность и корыстолюбие. Одно условие, одно отличие - курс игры, кто почем и кто во что играет: по этому сходятся и не расстаются. ... Тут не увидите вы поэзии страсти, имеющей всегда, и в безобразии своем, драматическую сторону: нет, тут одна холодная, машинальная страсть, проза страсти во всей плоскости своей"⁶.

О том, сколь беспорядочно и быстро князь Петр Андреевич, увлеченный "прозой страсти", промотал в карты свое наследственное богатство, сам он чистосердечно поведал в письме, 21 октября 1823 года отправленном из Остафьево другу и многолетнему корреспонденту Александру Ивановичу Тургеневу:

"Когда я расстраивал свое состояние, я еще не думал о том, что у нас таковое расстройство сопряжено с цепью многих нравственных и политических начал. Мне нужно было в то время кипятить свою кровь на каком огне бы то ни было, и я прокипятил на картах около полумиллиона..."⁷

Чтобы оценить баснословность проигранной в карты суммы (671,5 млн рублей образца мая 2022 года) применительно к реалиям 1823 года, следует знать, что в это время содержание вдовствующей императрицы Марии Федоровны и ее двора составляло один миллион рублей в год, что равнялось годовому бюджету столичного города Санкт-Петербурга, а само подмосковное Остафьево было куплено в далеком 1792 году всего-навсего за 26 тысяч рублей.

Стремясь свести концы с концами и хоть как-то поправить расстроенное карточным проигрышем состояние, князь Вяземский продал в казну несколько подмосковных деревень. И его бывшие крепостные крестьяне стали заниматься строительством храма Христа Спасителя. Однако возвращаться на государственную службу пребывавший в отставке с 1821 года князь не торопился. Он прекрасно осознавал всю сложность своего материального положения: "лета, семейные обстоятельства, ограниченность моего состояния препятствуют мне в свободном избрании службы"⁸.

Ситуация изменилась лишь весной 1830 года, когда Вяземский, имевший прочную репутацию либерала и оппозиционера, после девяти лет отставки решил положить конец своему затянувшемуся конфликту с властью и определился чиновником особых поручений в Министерство финансов.

Лазутчик от науки и техники

Тогдашний министр финансов генерал от инфантерии граф Егор Францевич Канкрин был первоклассным государственным деятелем, прекрасно осознававшим, что государство Российское нуждается не только в могучей армии, но и в образцово организованной разведке - как военной, так и политической, экономической, финансовой и научно-технической. Министр Канкрин прозорливо разглядел в наблюдательном и остроумном "памфлетере" будущего разведчика. Профессию журналиста с профессией разведчика роднит одно весьма существенное обстоятельство - умение извлекать закрытую информацию из открытых источников. Сам князь Вяземский отлично осознавал это родство, назвав современных журналистов лазутчиками "во стане живых и мертвых"⁹. (В 1830-х годах слово "разведчик" еще не употреблялось. Когда заходила речь о разведке, предпочитали использовать слова "шпион" и "лазутчик".)

Канкрин быстро ввел энциклопедически образованного Вяземского в круг его служебных обязанностей. Князю не потребовалось много времени на раскачку. Он быстро освоился с новым родом деятельности. "...В хорошо образованной голове истинно умного человека есть место всему: и теплой и признательной любви к прошедшему, и требованиям от настоящего, и упованиям на будущее"¹⁰. 9 августа 1830 года, через четыре месяца после определения на службу по Министерству финансов, князь был командирован в Москву и назначен членом Комитета для устройства выставки российских изделий¹¹. Ему надлежало не только должным образом организовать саму выставку и продемонстрировать публике состояние российской промышленности, подведомственной Министерству финансов, но и составить каталог выставки и написать о ней в журналах.

Однако особое поручение не ограничивалось пиаром. Граф Канкрин решил использовать князя Вяземского именно в том уникальном качестве, в котором сам Петр Андреевич мыслил себя на государственной службе. Чиновнику надлежало стать при министре тем самым "термометром, которым мог бы и ощущать, и сообщать" не только об успехах, но и о недостатках и живейших потребностях отечественной промышленности, срочно нуждавшейся в модернизации.

Выставка произвела фурор. 2 ноября 1831 года сам Николай I с императрицей Александрой Федоровной и наследником Александром Николаевичем побывали на ней, более двух часов с интересом рассматривали экспонаты, а затем император пригласил на званый обед 50 московских фабрикантов и именитых купцов, во время которого оживленно беседовал с ними о мануфактурном производстве.

"Московская выставка продолжает обращать на себя всеобщее внимание, - свидетельствовал Вяземский. - Каждое утро она сборное место многочисленных посетителей: на бирже, на площадях, в гостиных, в смиренных жильях простолюдина, в кабинетах ученых, она предмет общих разговоров, наблюдений, пересудов. Москва более нежели когда-нибудь столица мануфактурная. Вельможи, дамы, чиновники, светская молодежь, не говоря уже о мануфактуристах, промышленниках, торговцах, все только и толкуют, что об изделиях, все как будто из-за станков, из мастерских, все вольноопределяющиеся в члены Технологического Института.

...Ныне, благодаря правительству, выставки обнародывают богатства государства, дают права гражданства в России Русским изделиям, знакомят нас с самими собою, указывают в чем мы более успели, чего нам не достает, дают живой отчет в настоящем и предсказывают усовершенствования в будущем"¹².

Отныне сам князь Вяземский, обстоятельно изучивший состояние российской промышленности, хорошо знал, "чего нам не достает", и мог конкретно ставить заграничной агентуре задания по добыванию необходимой информации. Проявленное князем служебное рвение было отмечено и вознаграждено. 5 августа 1831 года он был пожалован придворным званием камергера. 21 октября 1832 года назначен исполняющим должность вице-директора Департамента внешней торговли, а 6 декабря 1833 года произведен в чин статского советника и утвержден в должности вице-директора и в этом качестве возглавил заграничную агентурную сеть Министерства финансов.

"Агенты следили за новыми изобретениями, за положением промышленности; доставляли описание наиболее совершенных фабрик, присылали новейшие образцы изделий, чертежи, модели и даже экземпляры машин. ...Кроме того, агенты Министерства финансов, так же, как некоторые посольства и консулы, оказывали помощь фабрикантам в приискании иностранных мастеров. Присылаемые агентами большие и полные коллекции образцов, а также модели машин выставлялись для обозрения всех желающих в особом зале в департаменте, о чем публиковалось в газетах; затем такую выставку отправляли в Москву и другие города; доставляемые же агентами министерства новые машины передавались для опытов на фабрики"¹³.

Инспектор заграничной агентуры

Вице-директор Департамента внешней торговли князь Вяземский ежегодно получал значительные денежные награждения - по 3000 рублей ассигнациями. По существовавшим в то время правилам, даже "за отличие по службе" награду можно было получить лишь один раз в два года, а Вяземский получал их ежегодно: столь ценными были добытые его агентурой сведения. Ему несколько раз жаловали аренды, в течение многих лет позволявшие получать фиксированный доход с казенных имений. Князь неоднократно совершал продолжительные заграничные поездки в то самое время, когда большинство его современников были "невыездными". Заграничный паспорт выдавался чрезвычайно редко и крайне неохотно, да и заплатить за него надо было немало - 500 рублей в год.

У князя был веский повод для получения загранпаспорта: восемнадцатилетняя княжна Полина (Прасковья) Вяземская болела туберкулезом легких и нуждалась в воздухе Италии (11 марта 1835 года княжна скончалась в Риме). Однако лечение дочери было лишь формальным поводом для заграничного вояжа. В действительности князь занимался организацией и инспектированием агентурной сети. Именно по этой причине чрезвычайно безалаберный князь Вяземский, когда дело касалось его собственных денежных дел, на сей раз исключительно скрупулезно фиксировал в записной книжке все свои заграничные расходы, чем спустя столетие весьма озадачил издателя и комментатора записных книжек. Записи дорожных расходов делались для предстоящего авансового отчета. Что касается примечания издателя "причина краткого путешествия Вяземского за границу осенью 1835 г. неясна"¹⁴, то теперь мы эту причину знаем: князь Вяземский выполнял очередное разведывательное поручение.

"Император Николай I внимательно следил за этою стороною деятельности Министерства финансов. Ему докладывали обо всех важнейших изобретениях и успехах техники; поступавшие от агентов образцы новых материй представлялись Их Величествам, причем Государыня Императрица обыкновенно выбирала несколько наиболее отличающихся изящностью вкуса образцов, по которым и заказывались для Ея Величества материи на петербургских или московских фабриках"¹⁵.

Так история внешней разведки причудливо переплелась с историей моды. Реальная жизнь всегда богаче, чем фантазия романиста. Можно только представить, каким новым экспромтом разразился бы Александр Сергеевич Пушкин по поводу головокружительных сюжетов судьбы своего удивительного друга...

Впрочем, гениальный поэт о многом догадывался и в канун дуэли 26 января 1837 года просил Вяземского напомнить их общему приятелю князю Петру Борисовичу Козловскому о заказанной ему для "Современника" статье "Краткое начертание теории паровых машин". В Великобритании уже началась промышленная революция и применительно к обстоятельствам времени и места эта статья была столь же жизненно необходима для безопасности государства Российского, как в грядущем 1945-м разведданные по Атомному проекту...

В декабре 2020 года, в преддверии столетнего юбилея Службы внешней разведки, о ее прошлом и настоящем рассказал директор СВР, председатель Российского исторического общества Сергей Нарышкин. Имя первого председателя Императорского Русского исторического общества князя Петра Вяземского было названо главой СВР первым в ряду наиболее известных имен выдающихся государственных деятелей, еще в XIX веке стоявших у истоков создания внешней разведки¹⁶.

• _{1. Зыкова Г., Максимова М. Из московских записок (Остафьевские чтения к 200-летию П.А. Вяземского) // Новое литературное обозрение. 1993. N 2. С. 355, 358.}
• _{2. Лотман Ю.М. Аутсайдер пушкинской эпохи // Новое литературное обозрение. 1994. N 7. С. 108.}
• _{3. Там же.}
• _{4. Вяземский П.А. Воспоминания о 1812 годе // Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. В 12 т. Т. 7. СПб., 1882. С. 204.}
• _{5. Там же. С. 209.}
• _{6. Вяземский П.А. Из книги "][Фон-Визин][" // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. С. 204.}
• _{7. Остафьевский архив князей Вяземских. В 5 т. Т. 2. СПб., 1899. С. 362.}
• _{8. Вяземский П.А. Записные книжки (1813-1848). М., 1963. С. 163 (Литературные памятники).}
• _{9. Вяземский П.А. Новая поэма Э. Кине // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. С. 130.}
• _{10. Вяземский П.А. Князь Петр Борисович Козловский // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. С. 162.}
• _{11. Шилов Д.Н., Кузьмин Ю.А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801-1906: Биобиблиографический справочник. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 158.}
• _{12. Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. В 12 т. Т. 2. СПб., 1879. С. 175, 176-177.}
• _{13. Министерство финансов. 1802-1902. Ч. 1. СПб., 1902. С. 341.}
• _{14. Вяземский П.А. Записные книжки (1813-1848). С. 441.}
• _{15. Министерство финансов. 1802-1902. Ч. 1. СПб., 1902. С. 341.}
• _{16. Интервью Сергея Нарышкина журналу "Историк". "Есть такая профессия" // https://historyrussia.org/polemika/intervyu-s-istorikami/est-takaya-professiya.html}
•