Много-много лет спустя русский сказочник, поэт и бард Юрий Алексеевич Кукин мимоходом заметит в одной из своих песен: "А король, он и голый - король". И это была уже совсем другая история, русская сказка о тщете публичного свержения и развенчания. В свое время меня эта строчка потрясла и что-то во мне перевернула. Я понял, что даже у раздетого и униженного короля есть шанс не стать просто одним из подданных, потому что на его стороне не утраченные в мгновение ока происхождение и воспитанное годами благородство мысли. Оттого и свергнутый он остается королем. Но как быть публично раздетому и униженному подданному королевства? Кукин убеждал меня, что и у подданного есть свое происхождение, которое способно его спасти и уберечь от падения в чернь. Это происхождение, эта аристократическая кровь - великая поэзия родного языка.
Кукин привел мое поколение в тайгу. Сначала мы ехали туда за туманом, потом стали убегать от советского и партийного удушья, подобно героям "Территории" Куваева. Кое-кто спасался так от собственных несовершенств и неразрешимых проблем: "Лучше я возьму ружье и в тайгу./От себя убегу". Это ранний Кукин. Тогда он убегал от себя. А вот Кукин поздний и зрелый:
- "Ну убежишь, ну убежишь за горизонт,
- А ведь уже не тот азарт.
- Какой, скажи, какой, скажи тебе резон,
- Когда не держат тормоза?
- Когда другим глядеть в глаза,
- Как раньше, просто нету сил, -
- И от себя не убежать,
- И остается только ждать
- И жить как жил".
От себя не убежать. Ни в тайгу, ни в другую страну, ни на Луну. Надо научиться быть собой и жить с собой. И быть интересным прежде всего себе самому.
Мое поколение выходило из тайги этой кукинской тропой.
А когда-то в начале семидесятых мы только вставали на его тропу. Ваш покорный слуга - спецкор молодежной газеты в дальневосточном Хабаровске узнал, что в город приехал Юрий Кукин. Разведка доложила, что он остановился в гостинице "Амур" на улице Ленина. С моим закадычным другом Юрой Шмаковым мы отправились в гостиницу "Амур", постучали в дверь на втором этаже. Дверь отворил взлохмаченный и заспанный человек в трусах. Но это был Кукин!
Мы со Шмаковым даже не подумали, что он должен привыкнуть к разнице во времени между Хабаровском и Ленинградом (семь часов, между прочим).
- Вам чего? - хрипло спросил Кукин.
- Нам нужен Кукин, - объяснили мы.
- Это я, - устало сказал он и сел на постель.
Мы рассказали, что пришли из редакции, что пришли за ним, поскольку все мы воспитаны на его песнях и просим спеть эти песни у нас и поговорить.
Кукин слушал, глядя в пол, потом встал и сказал: "Ладно, пошли. Только дайте время одеться".
Идти было минут двадцать. Шмаков развлекал его рассказами про Хабаровск, а я бережно нес кукинскую гитару в матерчатом чехле.
Это был счастливый день. Кукин пел, рассказывал про Высоцкого, спрашивал про местную жизнь. И поскольку на дворе был сентябрь, поставил точку песней "А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето". Я до сих пор помню тот день и ту песню.
А все-таки жаль, что кончилось лето...