Как в партийном и советском аппарате Украины по приказу из Москвы внедрялась мова

Личный пример Кагановича

В УССР решения XII съезда РКП(б) дали старт политике украинизации, в основе которой лежал протекционизм по отношению к "укрязыку", как выражались в тогдашних официальных документах. Украинский не только определялся как язык подавляющего числа населения, но и избирался "в качестве преимущественного для официальных сношений"².

Однако от объявленной цели до реальных действий по ее достижению прошло целых два года. Вот что говорил в апреле 1925 г. на украинском партийном пленуме в Харькове, тогдашней столице республики, нарком просвещения УССР Александр Шумский:

"Стоящая во главе советского аппарата партийная верхушка не украинизировалась [...], для украинизации того или иного советского органа приглашается в качестве переводчиков какой-нибудь Петренко, Карпенко или Ковбаса, который и переводит на украинский язык все то, что входит в свет из недр данного учреждения"³.

Язык Тараса Шевченко и Ивана Франко был неведом подавляющему большинству советских чиновников. Например, "в Киеве произведенная проверка знаний украинского языка показала, что в 26 учреждениях из 6000 сотрудников знают украинский язык лишь 28%"⁴. Были и такие "ответственные товарищи", которые открыто называли украинизацию петлюровщиной или контрреволюцией и учить язык категорически отказывались, заявляя, что "в случае давления они бросят работу на Украине и переедут в Москву"⁵.

Ситуация стала меняться с 7 апреля 1925 г., когда во главе компартии Украины был поставлен верный соратник Сталина 31-летний Лазарь Каганович. Он сразу же приступил к украинизации партийного и советского аппаратов, которая предусматривала и обучение украинскому языку "старых" работников. Каганович постарался убедить подчиненных и широкие массы, что сам тоже украинизируется. Молодому партийному лидеру владение украинским словом давалось совсем не просто: в конце 1926 г. очередная проверка показала, что только 14 из 45 членов украинского ЦК владели украинским языком, и самого Кагановича сочли слабо знающим язык⁶.

Казалось бы, у Лазаря Моисеевича, родившегося в деревне Кабаны Киевской губернии, не должно было возникнуть больших проблем с украинской словесностью. Но в родных местах сталинского соратника общались отнюдь не на литературном украинском, а на одном из вариантов суржика, вследствие чего Каганович "говорил по-украински с примесью белорусских слов"⁷. Сам он рассказывал писателю Феликсу Чуеву: "Мы жили в деревне Кабаны. Триста дворов. И еврейская колония - шестнадцать семей. Остальные украинцы, белорусы. Смешивались с белорусами..."⁸.[ ]

В итоге даже на пике украинизации вождь местных коммунистов говорил на "мове" далеко не всегда, а только когда очень требовалось, как, например, при чтении отчетного доклада на Х съезде КП(б)У в 1927 г. А уже в следующем, 1928 г. Каганович в непубличной аудитории выпускников курсов окружных работников призывал собравшихся изучать украинский язык, сам при этом выступая по-русски. Когда же с места раздался голос, призывавший оратора перейти на украинский, Лазарь Моисеевич честно признался: "Я сегодня не выступаю по-украински исключительно потому, что страшно устал и голова болит... Я украинский язык знаю, но не настолько, чтобы думать по-украински"⁹.

Уволить без выходного пособия

Уже через десять дней после избрания Кагановича генеральным секретарем ЦК КП(б)У, 17 апреля 1925 г., харьковское политбюро предметно рассматривало вопрос "О конкретных мероприятиях по проведению постановлений пленума ЦК об украинизации".

Предстояло ускориться небывалыми темпами и обучить служащих украинскому языку за оставшиеся восемь месяцев текущего 1925 г. Уже 30 апреля ВУЦИК и Совнарком УССР издали совместное постановление "О мерах срочного проведения полной украинизации советского аппарата". В нем не только продолжался курс на спешную украинизацию (не позже 1 января 1926 г. следовало повсеместно перейти на делопроизводство по-украински), но и содержались нешуточные угрозы:

"Сотрудники государственных учреждений и государственных торгово-промышленных предприятий, у которых замечено будет отрицательное отношение к украинизации, выражающееся в том, что за истекший период они не принимали никаких мер к изучению украинского языка, могут быть администрацией этих учреждений и предприятий уволены без выдачи выходного пособия"¹⁰. Правда, уже в 1920-х гг. советские люди хорошо знали, что планы партии далеко не всегда планы народа, а посему заветный рубеж окончательного торжества украинизации переносили дважды и надолго, в первый раз на 1 января 1927 г., а во второй - на 1 июня 1929 г., когда Кагановича уже отозвали с Украины в Москву¹¹.

Но в 1925-м Каганович и соратники размахнулись не на шутку. Появившаяся тогда же комиссия политбюро ЦК КП(б)У по украинизации повелела "организовать при учреждениях курсы украинского языка"¹². О чем-то подобном украинские большевики вели речь уже без малого пять лет, с сентября 1920 г. Курсы при учреждениях существовали на грани показухи, "потрачено на них сотни тысяч рублей государственных денег, а итоги имеем незначительные"¹³.

16 июля 1925 г. харьковское начальство разразилось постановлением "О практических мерах по украинизации советского аппарата". Создавалась очередная комиссия, на сей раз Центральная всеукраинская по украинизации советского аппарата, возглавил ее сам председатель Совнаркома УССР Влас Чубарь. Эта комиссия для начала размножила комиссии поменьше, их срочно организовывали во всех советских учреждениях. Задача у комиссий была триединая:

1) проверять у всех знание украинского;

2) организовывать курсы по обучению украинскому;

3) проводить аттестацию после окончания курсов¹⁴.

Избавить от вредных русизмов

Уже через две недели, к 1 августа 1925 г., во всех учреждениях полагалось организовать курсы изучения украинского языка с обязательным посещением для всех сотрудников вплоть до сторожей и уборщиц. Охватить намеревались две категории украинизирующихся:

"а) лиц, которые совсем не владеют украинским языком или знают его неудовлетворительно [...];

б) лиц, которые более-менее владеют украинским языком, но нуждаются в более глубоком знании его"¹⁵.

Слушателям курсов, посещать которые нужно было три раза в неделю по два академических часа, предлагалось, как в известной песне, сказку сделать былью. Тем, кто вообще не знал украинского, полагалось его выучить всего за пять месяцев, а тем, кто знал кое-как, давалось на более глубокое овладение и вовсе три месяца. А ведь курсы включали в себя не только занятия языком, но и занятия по литературе, истории и географии Украины. Поэтому название курсов постепенно меняли на "курсы украиноведения".

Программы курсов были составлены масштабно: преподавателей нацеливали "на ясное понимание курсантами фразеологических особенностей украинского языка, что должно избавить их от вредных русизмов как в отдельных словах, так и в словосочетаниях"¹⁶. В программе по истории XIX в. значился и "украинский национализм как отпечаток аграрного и мелко-промышленного капитализма", но уже после упоминания "революции 1648 г.", "присоединения к Москве" и "русификации Украины"¹⁷. В харьковских газетах отмечали, что украинский на курсах по большей части преподавали оказавшиеся на советской Украине уроженцы Галиции, а также недавние деревенские жители, знавшие украинский язык, поскольку "выросли в селе и много читали", но "научно никогда его не изучали"¹⁸.

Желающих трижды в неделю ходить на курсы поначалу было немного. Так, в октябре 1925 г. не желали учить украинский язык 65% служащих наркоматов, 59,2% - центральных хозяйственных учреждений, 58,1% - центральных торговых учреждений, 53,85% - окружных учреждений УССР¹⁹.

Но отступать было некуда: итог ускоренного украинизаторства прямо влиял на служебное положение. По результатам обучения на курсах комиссия по украинизации делила сотрудников на три категории. Первая предполагала полное овладение литературным языком. Вторая была самой распространенной: считалось, что ее обладатель владел украинским в рамках, необходимых для повседневного общения в своем учреждении. Третья означала, что прошедший курсы так и не овладел языком в достаточной степени.

Там и до увольнения было недалеко: по данным на сентябрь 1927 г., в УССР "за злостное нежелание учиться украинскому языку по центральным учреждениям было уволено 263 работника, 3,2% всех служащих"²⁰.

Сказке былью не бывать

Сопротивлялось украинизации учреждений и само их начальство: оплачивать работу преподавателей курсов изначально должна была приглашающая сторона. В дальнейшем курсы все чаще становились платными. 6 июля 1927 г. ВУЦИК и СНК УССР постановили, что обучение сотрудников государственных учреждений, "не вполне хорошо" усвоивших украинский язык, должно проводиться "только за их собственные средства"²¹.

Нехватка средств сочеталась с халтурой и показухой. В рабоче-крестьянской инспекции подметили, что украинизация приняла "характер узко формальный": "Язык украинизированной корреспонденции - дубовый... В губернских учреждениях по-украински пишутся главным образом небольшие отношения, более серьезные и обширные доклады поручается писать по-русски"²².

Уже летом 1926 г. центральная комиссия по украинизации советского аппарата отметила, что "сотрудники, которые окончили курсы украинского языка и получили удостоверение о знании языка первой категории, бросили работу по совершенствованию знания украинского языка и частично забыли его"²³. Получить первую категорию иногда было совсем не сложно, были бы деньги. Так, в Славянске на Донбассе "служащий брал 6-7 уроков у преподавателя, который входил в состав экзаменационной комиссии, по 3-4 рубля за занятие, а потом с его помощью сдавал экзамен и получал первую категорию без глубокого знания предмета"²⁴.

Пылкий сторонник украинизации вице-президент республиканской Академии наук Сергей Ефремов писал в дневнике: "Учат не так язык, как грамматику и всякие хитрости грамматические, пишут диктанты, забивают головы орфографическими мелочами, к тому же не устоявшимися. В результате какое-то буквоедство получается, которое дает основание сетовать совершенно справедливо. Сам по себе целесообразный подход - чтобы служащие знали народный язык - приобретает уродливые формы"²⁵.

То, что формы уродливые, в конце концов признал и Каганович, причем в Москве на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) 14 февраля 1927 г., где обсуждалась украинизация в Одессе. Инструктор ЦК В.В. Птуха искренне возмущался: "При проверке знаний украинского языка [...] к служащим предъявляются невыполнимые требования. Например, уборщице предъявляется требование написать, "как отразилась революция 5-го года в украинской литературе". (Смех.) Причем нужно отметить, что это делается под страхом исключения из учреждения". Каганович, которого эта критика прямо касалась, не растерялся и привел другой пример: "В Киеве уволили 70-летнего старика, сторожа еврейского кладбища, за незнание украинского языка"²⁶.

Критика дала результат, и уже в марте 1927 г. из запрета принимать на работу не знавших украинский язык на уровне первой или второй категории были исключены уборщицы, сторожа и другой обслуживающий персонал (истопники, конюхи и пр.), работники, не имевшие прямого отношения к делопроизводству (например, трамвайные вагоновожатые), а также приглашенные из других союзных республик специалисты²⁷.

В итоге добиться полной украинизации городской языковой среды в 1920-е гг. так и не удалось, а с декабря 1932 г. национальная политика в УССР была скорректирована в сторону борьбы с "принудительной украинизацией". Ушли в прошлое и принудительные занятия на производстве. 25 сентября 1933 г. бюро Днепропетровского горкома партии постановило, что курсы украиноведения являются "очагом националистической контрреволюционной пропаганды"²⁸.

• 1. Сталин И.В. Cоч. Т. 5. М., 1947. С. 257.
• 2. ЗбЄрник узаконень та розпоряджень робЄтничо-селянського уряду України за 1923 рЄк. ХаркЄв, 1923. Вiд. 1. N 29. Арт. 435.
• 3. Центральний державний архЄв громадських обЄднань Украни (ЦДАГОУ). Ф. 1. Оп. 1. Д. 160. Л. 44 об.
• 4. ЦК РКП(б) - ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 1. 1918-1933. М., 2005. С. 275.
• 5. "Укра нЄзацЄя" 1920-30-х рокЄв: передумови, здобутки, уроки. Київ, 2003. С. 82.
• 6. Там же. С. 64.
• 7. Мартин Т. Империя "положительной деятельности". Нации и национализм в СССР, 1923-1939. М., 2011. С. 123.
• 8. Чуев Ф.И. Так говорил Каганович: Исповедь сталинского апостола. М., 1992. С. 106.
• 9. РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 115. Л. 159.
• 10. ЗбЄрник узаконень та розпоряджень робЄтничо-селянського уряду України за 1925 рЄк. ХаркЄв, 1925. ВЄд. 1. N 26. Арт. 202.
• 11. "УкраїнЄзацЄя" 1920-30-х рокЄв: передумови, здобутки, уроки. С. 83.
• 12. ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 20. Д. 1976. Л. 97.
• 13. Укра нЄзацЄя радянських установ (декрети, ЄнструкцЄ Є матерЄали). ХаркЄв, 1925. С. 24.
• 14. ЗбЄрник узаконень та розпоряджень робЄтничо-селянського уряду України за 1925 рЄк. ХаркЄв, 1925. Вiд. 1. N 56. Арт. 332.
• 15. УкраїнЄзацЄя радянських установ (декрети, ЄнструкцЄ Є матерЄали). С. 14.
• 16. Там же. С. 19.
• 17. Єпик Л.ї. Документи Державного архЄву Сумсько областЄ про укра нЄзацЄю партЄйного Є державного апарату на початку 20-х рокЄв ХХ ст. // Сумський Єсторико-архЄвний журнал. 2013. N 20. С. 17.
• 18. Шпакович К.В. Мовна полЄтика та укра нЄзацЄя нацЄонально-державного апарату на сторЄнках харкЄвських перЄодичних видань 1920-х рокЄв // НауковЄ працЄ Єсторичного факультету ЗапорЄзького нацЄонального унЄверситету. 2014. Вип. 40. С. 113.
• 19. Єпик Л.ї. Указ. соч. С. 13.
• 20. ЦК РКП(б) - ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 1. 1918-1933 гг. С. 513.
• 21. ЗбЄрник узаконень та розпоряджень робЄтничо-селянського уряду України за 1927 рЄк. ХаркЄв, 1927. N 34. Арт. 157.
• 22. ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2894. Л. 53-54.
• 23. Нацiональнi вiдносини в Українi у XX ст. Збiрник документiв i матерiалiв. Київ, 1994. С. 157.
• 24. Дмитрик И.А. Украинизация Донбасса в 1923-1938 гг.: общественное мнение // Советские нации и национальная политика в 1920-1950-е годы. М., 2014. С. 109.
• 25. Єфремов С.О. Щоденники. 1923-1929. Ки в, 1997. С. 155.
• 26. Григорьев Е. История коренизации // Историк. 2015. N 7-8. С. 78-83.
• 27. ЗбЄрник узаконень та розпоряджень робЄтничо-селянського уряду України за 1927 рЄк. ХаркЄв, 1927. ВЄд. 2. Ч. 11. Арт. 57.
• 28. ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 20. Д. 6214. Л. 67.