И 23-летний поручик Николай Голеевский "углублялся в свои раздумья, уходя на время от мрачной действительности. Он вспоминал недалекое, но невозвратное прошлое или просто мечтал о несбыточном будущем"1.
Выбор офицерского сына
"Тихое зимнее утро" 6 (19) января 1917 года. Воспитанники Симбирского кадетского корпуса вернулись с рождественских каникул.
"Кругом все лежало под покровом ярко сверкавшего от солнца снега. С ветвей деревьев свисали небольшие белые грозди. При дуновении ветра из них сыпались, блестя, серебряные искры. Воздух был чист и прозрачен. Дышалось им легко. Беззаботно и весело звенели молодые голоса обменивавшихся своими рождественскими проказами, раскрасневшихся от крещенского мороза кадет"2.
"Русская армия готовилась к большому весеннему наступлению. В Закавказье громили врага. Турки отступали по всему фронту. Был виден скорый конец ужасной войны. Кадеты старших классов даже немного волновались, что им не удастся попасть на фронт и проявить свою доблесть на полях сражений, защищая родину"3.
И тут, меньше, чем через два месяца, - обвал. Революция. Февраль 17-го, который обесценил все, чем жили носители "идей долга и служения государству на совесть"4 - профессиональные военные и готовившиеся стать таковыми кадеты (почти сплошь сыновья кадровых офицеров). Выполнять приказания начальников - не обязательно. Воинская дисциплина - унижение "солдата-гражданина"...
Конец войны обернулся не победой, а позорным Брестским миром.
Утвердившаяся в октябре власть, подписавшая этот мир, отвергала уже и понятие "родина", исповедуя интернациональные ценности марксистов. Потому летом 1918-го сын артиллерийского офицера, кадет выпускного класса Николай Голеевский оказался среди белых добровольцев, в созданной в Среднем Поволжье Народной армии. Осенью она влилась в белые войска Урала и Сибири, возглавленные адмиралом А.В. Колчаком.
В июне 1919 года Николай поступил в 1-е Артиллерийское училище в Омске, в сентябре перебрался с ним из Западной Сибири в Приморье, в военный городок близ станции Раздольное. Здесь 31 января 1920 года* он был произведен в подпоручики. А не позднее декабря 1921-го надел малиновые с белым кантом и белым офицерским просветом погоны Волжской батареи.
Выгоревшая душа
"Мрачная действительность", о которой Голеевский будет вспоминать через много лет, начнется уже в Омске, в училище, где не хватало элементарных учебников. Главным источником знаний - словно в первой половине XIX века - стали записи лекций. Вообще карьера юнкера и офицера Голеевского - это сплошное опровержение тезисов советской пропаганды о сытых, одетых, обутых и до зубов вооруженных империалистами белых армиях.
В Волжской батарее до ноября 1921 года не было ни одного орудия.
А в 1922-м было лишь два (вместо 4-6).
К лету последнего года Гражданской войны батарейцы привыкли и к тому, что им не платят жалованья (денег в казне нет!), а питались в основном соленой кетой и свежевыловленной горбушей. Даже на товарищеском ужине офицеров Волжского генерала Каппеля пехотного полка (куда пригласили и офицеров батареи) "ничего особенно вкусного и обильного, кроме разведенного спирта, не было".
Мечтой молодых офицеров были сигареты "Пират" (других не присылали) и "где бы достать что-нибудь сладкое к чаю? Купить - денег не было, а очень хотелось"5...
Попытка белой армии Приморья пробиться зимой 1921/22 годов в Приамурье захлебнулась за первым же приамурским городом - Хабаровском. А после контрудара красных под Волочаевкой в феврале 1922-го армия откатилась обратно, в южное Приморье.
Здешние крестьяне (за исключением старообрядцев) и уссурийские казаки белым отнюдь не сочувствовали: "Вы ребята хорошие, но те [красные. - Авт.] - все же наши", говорили они белым артиллеристам, мы ждем "нашу народную власть"6.
(Устроенной "народной властью" продразверстки они не знали: в Приморье тогда Советской власти не было. А о грядущей коллективизации, о том, что только из-за раскулачивания в Приморье исчезнут 3937 крестьянских хозяйств, что население некоторых районов сократится в два-три раза7, и помыслить не могли.)
К лету 1922 года офицеры Волжской батареи стали откровенно апатичны, "безразлично" относясь к любым новостям.
Тем более что и "писем они ни от кого" давно уже не получали8. Родные остались за тысячи верст, на территории врага, а отец поручика Голеевского - полковник Николай Николаевич Голеевский-старший, инспектор артиллерии Южной армии колчаковцев - погиб в начале 1920 года.
Характерно, что в своих воспоминаниях Голеевский-младший не упоминает о том, что в августе 1922 года вернулся в свой родной город - Никольск-Уссурийский (ныне Уссурийск). Там он родился, там вместе с матерью (тоже уроженкой Приморья) ждал отца с японской войны и лишь в семилетнем возрасте переехал оттуда в "Расею". И вот теперь сюда перебросили его батарею.
Симбирск 1910-х ему помнился и полвека спустя - изобильным, радостным, а вот Никольск 1922-го - нет.
Поручик эмоционально выгорел.
Прощальный залп
Тем не менее приказы каппелевцы выполняли четко. И в октябре батарея ушла на север - где началось новое наступление красных, их песенные "штурмовые ночи Спасска".
Силы Приамурской Земской Рати (как назвал белую армию Приморья возглавивший ее в августе православный мистик и славянофил генерал-лейтенант М.К. Дитерихс) и красных были примерно равны, но у белых не хватало патронов. Под станцией Свиягино, поселком Духовской и городом Спасск юнкера Корниловского военного училища шли в бой, имея по 40 патронов, а стрелки Пластунского стрелкового полка, под селом Монастырище, - по 159.
Так снабдили "ставленника японских империалистов" Дитерихса эти самые империалисты, уже начавшие эвакуацию своих войск из Приморья.
Белым пришлось отступать. 18 октября "воевода Приамурской Земской Рати" объявил, что прекращает борьбу и уводит всех, кто согласен остаться с ним, в Китай.
Для чинов Волжской батареи (или, по-дитерихсовски, Волжской артиллерийской дружины) вопрос выбора не стоял. Больше половины из 42 рядовых, унтер-офицеров и подпрапорщиков были со средним образованием10 - то есть интеллигентной молодежью, добровольно ушедшей к белому командиру В.О. Каппелю еще в 1918 году и воевавшей с "интернационалистами, повергшими в прах наши русские идеалы"11, больше четырех лет.
Об офицерах и говорить нечего.
Душевных сил уже не было, "ни радости, ни особенного горя никто не проявлял". Но за кордон, за исключением двух мобилизованных местных, пошли все. "Куда идти - было все равно. В Китай, так в Китай - только не оставаться у красных"12...
14 октября батарея прошла через Никольск-Уссурийский и вместе с другими частями Поволжской и Сибирской казачьей групп ("ратей", по-дитерихсовски) двинулась в последний уголок Приморья - Посьетский район.
18 октября батарея выпустила здесь свои последние в Гражданскую войну снаряды: орудие, огнем которого управлял поручик Коршенюк, разметало одиннадцатью 76,2-мм шрапнелями передовой эскадрон красных.
Это был "последний салют русской трехдюймовой пушки Белой артиллерии Родной Земле".
19 или 20 октября, близ села Барабаш, еще один или два снаряда (но из французской 75-миллиметровки) послала по красным Сибирская казачья батарея (Сибирско-Енисейская казачья артиллерийская дружина), и "больше Белая артиллерия никогда и нигде не стреляла"13.
"Борьба за последний, уцелевший от красного ига, уголок России была окончена. [...] Кто о чем думал, не знаю, я - ни о чем"14...
Исход
25 октября 1922 года белые ушли (морем) из Владивостока.
Но до половины их войск оставалось на русской земле еще неделю.
Вечером 1 ноября белые части подошли по разбитой и размокшей от дождей дороге к китайской границе у крепости Хунчун. Поручик Голеевский хорошо запомнил эти последние вечер, ночь и утро на русской земле.
Дул холодный северный ветер.
После десяти часов вечера повалил густой снег; "засыпаемая мокрым снегом земля постепенно размокала и появились лужи".
К утру температура резко понизилась, "снег перестал идти. Только ветер сильнее завыл. Все заметно начало подсыхать и подмерзать, и мне, да и всем, как-то стало легче".
Затем "совсем рассвело и наступил день - 2 ноября 1922 года - наш последний на Русской земле"15.
Орудия сдавали китайцам, но панорамы с обеих своих пушек Голеевский унес с собой, в солдатском ранце.
Так, "2-го ноября 1922 года, оставив, с тоскою в сердце, свою Родину, мы перешли китайскую границу и ушли в неизвестность"16.
Последние из скопившихся у Хунчуна белых сделали это 3 ноября.
Отряд 28-летнего войскового старшины Григория Бологова (42 енисейских казака при двух пулеметах) партизанил в тылу красных еще три недели - и перешел китайскую границу лишь в 20 числах ноября17.
После этого на русской земле осталась лишь одна белая часть - 1-я Сибирская добровольческая дружина 31-летнего генерал-лейтенанта Анатолия Пепеляева, в тайге между Охотским морем и Якутском. Она продержалась до июня 1923 года.
Два берега океана
Дальнейший путь Николая Голеевского был таким же, что и у многих русских, ушедших в 1922 году в Китай: коммунисты вытеснили их и оттуда. Когда в 1949 году стало ясно, что красные взяли верх в китайской гражданской войне, Голеевскому пришлось перебраться из Шанхая на филиппинский остров Тубабао. А в ноябре 1950 года - в США.
- Океан...
- Этот мертвый простор...
- Эти тихие, синие дали...
- Несмолкаемый грохот машин...
- Плеск волны у железных бортов...
- День за днем,
- День за днем - в неизвестность!
- И мысли устали,
- И на сердце тоска,
- И так жаль пролетевших годов!
- На этапах
- Мы прожили жизнь.
- Лиходейка-судьба посмеялась
- Над мечтами, над призраком счастья,
- Раздавила, развеяла в пыль
- Как-то склеенный быт...
- И опять ничего не осталось,
- И опять лишь дорога, как сон,
- В неизвестную новую быль, -
написал в январе 1951 года, покинув Тубабао, другой русский эмигрант, художник Сергей Уралов18.
Родившийся в 1899 году на одном берегу Тихого океана, Николай Николаевич Голеевский-младший умер 3 декабря 1968 года на другом, в Сан-Франциско.
- 1. Голеевский Н.[Н.] На мирном положении (конец Белого Приморья, лето 1922 г.) // Военная Быль (Париж). N 124. 1973. Сентябрь. С. 8.
- 2. Голеевский Н.[Н.] Симбирский Кадетский Корпус до и в дни революции // Военная Быль (Париж). N 92. 1968. Июль. С. 12.
- 3. Там же. С. 14.
- 4. Будберг А.[П.] Дневник // Архив русской революции. Т. XII. Берлин, 1923. С. 279.
- 5Голеевский Н.[Н.] На мирном положении. С. 8-9.
- 6. Голеевский Н.[Н.] Глуткинская батарея в боях за село Ивановку. (Конец Белого Приморья, 1922 год.) По рассказам участников боев и запискам поручика Б. Филимонова // Военная Быль (Париж). N 81. 1966. Сентябрь. С. 6.
- 7. Мильбах В.С. Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (Краснознаменный Дальневосточный фронт). Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937-1938 гг. СПб., 2007. С. 11.
- 8. Голеевский Н.[Н.] На мирном положении. С. 8.
- 9. Еленевский А.[П.]. Военные училища в Сибири (1918-1922) // Военная Быль (Париж). N 63. 1963. Октябрь. С. 41.
- 10. Филимонов Б.Б. Конец Белого Приморья. Б.м., 1971. С. 180; Голеевский Н.[Н.] На мирном положении. С. 10.
- 11. Цит. по: Филимонов Б.Б. Указ. соч. С. 61.
- 12. Голеевский Н.[Н.] Последние одиннадцать выстрелов. (К 40-летию ухода белых из Приморья) // Военная Быль (Париж). N 65. 1964. Январь. С. 19.
- 13. Там же. С. 20. Даты уточнены по дневнику поручика Б.Б. Филимонова. По сведениям последнего, белые орудия работали еще и за Барабашем, близ поселка Славянка. (Филимонов Б.Б. Указ. соч. С. 324-354).
- 14. Голеевский Н.[Н.] Последние одиннадцать выстрелов. С. 20.
- 15. Голеевский Н.[Н.] Последняя ночь на родной стороне // Военная Быль (Париж). N 67. 1964. Май. С. 38-39.
- 16. Там же. С. 39.
- 17. Филимонов Б.Б. Указ. соч. С. 357-362.
- 18. Цит. по: Моравский Н.В. Остров Тубабао. 1949-1951. Последнее пристанище российской дальневосточной эмиграции. М., 2000. С. 64.