Особенности национального правосудия в XIX веке на примере убийства зарвавшегося помещика

Уголовка или классовая борьба?

Особое внимание убийствам "душевладельцев" начали уделять советские историки, в особенности те, кто писал о крепостнических порядках. Им удалось выявить немало подобных историй, которые служили непременным доказательством активной борьбы крестьян против "помещичьего гнета" и яркой иллюстрацией "загнивания" дореформенной социально-экономической системы². Сегодня каждый факт насилия в отношении помещиков больше не ассоциируется с классовой борьбой, но и наличие социального протеста не отрицается, хотя в отдельных случаях мотивы совершения преступления могли быть совсем иными.

Двуликая статистика

Статистика по убийствам помещиков отрывочная, неполная и не отражает масштабы распространения этого явления в первой половине XIX в. Так, в 1838 г. МВД сообщало о трех убийствах помещиков и управляющих имениями, а жандармерия зафиксировала восемь, в 1844-м - 7 и 23 соответственно, в 1855-м - 16 и 39 (включая покушения на убийство)³. Всего, по данным МВД, с 1838 по 1851 г. было совершено 125 убийств и 69 покушений, по данным III Отделения за тот же период⁴ - 227 и 102 соответственно.

В пореформенное время Е.Н. Анучин опубликовал результаты статистического анализа материалов Тобольского приказа о ссыльных, но при всей многоплановости собранных показателей численность преступников, сосланных за убийство помещиков, особо не рассматривалась. Конечно, автор упоминал об этих лицах в том или ином контексте, но каждый раз с разными цифрами. Так, в одном случае он указывал, что с 1835 по 1841 г. за убийство помещиков были сосланы 288 мужчин и 92 женщины, в другом, за 1835-1846 гг., - 473 и 146 соответственно, в третьем (1835-1843) - 368 и 149, в четвертом (1835-1843) - 298 и 119⁵.

В советское время исследователи предпринимали попытки на основе делопроизводства центральных учреждений составить Хронику крестьянского движения, которая, увы, оказалась неполной. В частности, удалось обнаружить 50 убийств и покушений на убийство помещиков и управляющих за 1796-1825 гг.⁶, 207 - за 1826-1849 гг.⁷ При этом за первую четверть XIX в. не выявлено ни одного случая по Вологодской губернии, тогда как в 1809 г. произошло громкое убийство коллежского советника А.М. Межакова, а в 1813 г. - помещика П.М. Суровцова, о котором далее и пойдет речь.

Убийство Суровцова

Происшествие случилось в 1813 г. в деревне Ерихино Кадниковского уезда. Здесь проживали крестьяне, принадлежавшие калужской помещице коллежской асессорше Д.А. Суровцовой. Известно, что она не относилась к крупным помещикам, а в Вологодской губернии имела во владении не более 100 ревизских душ (в 1820-е гг. ей принадлежало 75 душ м.п.⁸).

Ее сын, П.М. Суровцов, с начала 1813 г. пребывал в Вологодской губернии. Переезжая из одной деревни в другую, собирал с крестьян матери оброк, причем непомерно высокий. Прибыв в Ерихино 17 апреля, он потребовал в течение двух дней собрать 2000 руб. Эта сумма явно превышала разумные пределы, если учитывать, что среднегодовые доходы вологодских помещиков составляли от 10 до 20 руб. с души⁹, а в деревне насчитывалось не более 30 крепостных, принадлежавших его семье.

Староста Андреев, услышав такую новость, "озлобился" на барина, в течение всего дня оказывал "всякие грубости и произносил брани, а по наступлении ночного времени, придравшись к нему, ударил его кулаком по лицу и, тем ударом повергши на пол, лежащего на полу топтал и пинал его ногами, после же, схватив за горло, давил минуты с три и задавил"¹⁰. При этом злодеянии присутствовали и другие крестьяне (всего 8 человек, вместе со старостой), которые помогли переодеть помещика в "самое ветхое крестьянское белье и сапоги", завернуть "в старую фризовую шинель и, положа в гроб", отвезти тело, "с поруганием на дровнях", к их приходской церкви. Убийца договорился со священником, дьячком и пономарем о погребении, за что отдал им "господской суммы" 300 руб. и господскую лошадь. "Зарывали тело в землю без церковного чиноположения два раза...": первый раз закопали в неглубокой могиле второпях, отчего развалился гроб, сколоченный "из самого ветхого тесу"; второй - через несколько дней, выкопав яму поглубже и налив в нее воды, "чтобы тело скорее предалося тлению"¹¹.

Закончив "сие злодеяние", староста собрал мирской сход, на котором объявил, что помещик заболел и умер естественной смертью, и "по согласию мирских людей" составил к матери убитого письмо, где написал, что барин перед смертью был "христиански напутствован и маслом особорован" и захоронен. Затем, получив от священника подтверждающее все это свидетельство, Андреев отправился в Калужскую губернию к помещице.

Расследование

Каждый случай внезапной смерти подлежал расследованию, чтобы установить, не имели ли место преступные действия. Следствие входило в обязанности уездной полиции - земского суда. Естественно, скоропостижная кончина помещика привлекла особое внимание полицейских. На место отправились глава Кадниковского земского суда исправник П.И. Дубровский и "депутат с духовной стороны" священник И.С. Чевский.

Дубровский незамедлительно приступил к допросам. В отсутствие старосты Андреева крестьяне не предпринимали попыток его подкупа и твердили о скоропостижной смерти. Возможно, самонадеянно полагали, что в показаниях не выявятся расхождения и следы убийства не будут обнаружены. В свою очередь, Чевский опрашивал священно- и церковнослужителей, которые оказались более дальновидными и заплатили за утверждение выгодных для них показаний.

Чевский, понимая, что крестьяне предпочли "запирательство" взятке, попытался отстраниться от дальнейших следственных действий: "скрытным образом удалился и ... объявил, что он будто бы за болезнью при деле быть не может"¹². Тогда у всех на слуху было дело по убийству помещика Межакова, и Чевский понимал, что если преступление откроется, то он предстанет пред судом вместе с соучастниками и будет отправлен на каторгу. Потому и решил, взяв деньги, тихо удалиться, сложив с себя ответственность.

Подозрительное поведение Чевского насторожило Дубровского и убедило копнуть поглубже, в прямом и переносном смысле. После открытия могилы кадниковский штаб-лекарь М.О. Симентовский засвидетельствовал, что смерть Суровцова наступила от "удавления". После этого последовали добровольные признания с попыткой оправдаться "устращиванием, будто бы их, убийцей". По итогам следствия и преступление старосты Андреева, и действия всех причастных к этому лиц в полной мере открылись.

Суд первой инстанции

Материалы дела поступили в первую судебную инстанцию - Кадниковский уездный суд. Казалось бы, для обвинительного приговора не оставалось сомнений, однако рассмотрение дела приняло неожиданный поворот: вместо того чтобы осудить каждого по мере содеянного, суд попытался оправдать преступников, для чего предпринял следующее.

Во-первых, без видимых оснований инициировал "передопросы" подсудимых. По закону такая процедура допускалась для приведения показаний "в надлежащую ясность". Она стала излюбленным приемом чиновников, позволявшим аннулировать результаты изобличающего допроса, поскольку второй допрос приводил к утрате доказательной силы первого. Но в данном случае уездный суд не просто "передопросил", но еще и доставил подсудимым "средство к стачке между собой", так как допрашивал не порознь, а всех вместе, "дав им случай узнать о содержании показаний друг друга". В результате чего прежние допросы и очные ставки были заменены новыми, в которых уже не было чистосердечных признаний, а показания оказались настолько размытыми, что и виновность уже не просматривалась.

Во-вторых, в нарушение закона суд не пригласил священника, который перед допросом должен был "увещевать" подсудимых о показании истины.

В-третьих, отпустил подсудимых на поруки, оставив под стражей только старосту Андреева.

В приговоре уездный суд совместно с депутатом от духовной стороны на основании "ложных показаний, сделанных преступниками в их передопросах", постановил "не только всех их оставить без всякого по законам взыскания, но даже и убийцу, которого и сами присутствующие не могли уже оправдать, сослать не в заслуженную им каторжную работу, но на поселение, написав... определение ему той ссылки на почищенном месте"¹³. Несмотря на то что закон определял месячный срок для рассмотрения "дел толикой важности", оно пролежало в уездном суде долго (с 9 июня 1813 по 17 февраля 1815 г.), причем большую часть времени без всякого движения.

Судя по всему, работа суда щедро оплачивалась.

Суд второй инстанции

В соответствии с порядком судопроизводства решение уездного суда поступило на ревизию в вышестоящий суд - Вологодскую палату уголовного суда, которая обратила внимание на "приметное послабление преступникам" и инициировала пересмотр дела: "мнение уездного суда, яко с обстоятельствами дела не согласное и законам противное, отставить во всех его частях"¹⁴. По новому приговору и старосте Андрееву с соучастниками, и лицам, знавшим о преступлении, но не сообщившим о нем куда следует (всего 17 человек, включая священно- и церковнослужителей), назначили "вечную" каторжную работу на Нерчинских рудниках.

К ответственности за "преступление должностей" привлекли членов Кадниковского уездного суда: судью Г.И. Лодыгина, дворянских заседателей А.И. Нестерова и И.А. Наумова, секретаря Д.М. Рабанского. Рассмотрение их действий было вынесено в особое производство, но приговор последовал только 30 декабря 1820 г.

По закону за умышленное "неправосудие" полагалось, "смотря по степени преступления", лишение всех прав состояния и отдача в солдаты, или ссылка на поселение, или в каторжную работу¹⁵. Палата уголовного суда признала чиновников виновными в пристрастных действиях и умышленном затягивании дела. Кроме того, Лодыгин и Нестеров уже ранее были судимы за должностные преступления, а Рабанский уличен еще и в сокрытии документов суда, грубости по отношении к начальству, прогулах и пьянстве. Однако наказание при неимении смягчающих обстоятельств и обилии отягчающих оказалось более чем гуманным: "Всех их впредь яко неблагонадежных к подобным должностям не определять и не выбирать, о чем посредством Вологодского губернского правления сделать повсеместное распубликование"¹⁶.

Корпоративные интересы

Убийства помещиков, конечно, нельзя признать рядовым явлением, однако расследование и разбирательство по делу Суровцова хорошо иллюстрируют особенности работы полиции и суда в провинции в первой половине XIX в.

Во-первых, при помощи взятки можно было повернуть течение практически любого дела в нужное русло. Очевидно, крестьяне, упустившие шанс вовремя договориться со следователем, потратили немало сил, чтобы добиться "выгодного" приговора в уездном суде. По всей видимости, старания чиновников стоили дорого. Еще дороже обошлось бы утверждение такого приговора в уголовной палате, на что ресурсов уже не хватило.

Во-вторых, дело по убийству помещика, затрагивавшее дворянство в целом, отражает мотивы чиновников, которые были далеки от интересов сословия. Ведь речь шла не просто о служащих. Судья и дворянские заседатели уездного суда являлись выборными от дворянства лицами, которые, казалось бы, по сути своей должности не должны были защищать крестьян, убивших помещика.

В-третьих, обращает на себя внимание приговор в отношении чиновников, по которому, вопреки определенной законом суровой мере наказания, полагалось только увольнение. Конечно, такая кара вкупе с запретом вновь поступать на аналогичные должности и распубликованием означала завершение карьеры и пятно на репутации, но все-таки не лишала дворянского достоинства. И именно в этом прослеживаются корпоративные интересы: по отношению друг к другу чиновники не стремились создавать прецеденты суровых наказаний, ведь, как отмечали современники, "он то судья, то под судом"¹⁷.

• _{1. Русские уголовные процессы. СПб., 1866-1868. Т. 1-4.}
• _{2. Цинман А.З. Классовая борьба помещичьих крестьян Вологодской губернии в 1-й половине XIX века [Ученые записки ВГПИ. Т. 21, исторический. Вологда, 1958] // Вологодская областная универсальная научная библиотека. URL: https://www.booksite.ru/usadba_new/world/16_1_02.htm#88 (дата обращения: 27.01.2021).}
• _{3. Материалы для истории крепостного права в России. Берлин, 1872. Табл. 4. [С. 303]; Крестьянское движение. 1827-1869... С. 27, 61, 103.}
• _{4. Подсчитано по: Материалы для истории крепостного права в России... Табл. 4. [С. 303]; Крестьянское движение. 1827-1869... С. 27, 37, 41, 44, 52, 58, 61, 66, 72, 82, 95. В отчетах III Отделения отсутствуют сведения за 1849 г.}
• _{5. Подсчитано по: Анучин Е.Н. Исследования о проценте сосланных в Сибирь в период 1827-1846 годов: Материалы для уголовной статистики России. СПб., 1873. С. 31, 41, 67, 70, 165.}
• _{6. Подсчитано по: Крестьянское движение в России в 1796-1825 гг. Сб. док. М., 1961. С. 819-911.}
• _{7. Крестьянское движение в России в 1826-1849 гг. Сб. док. М., 1961. С. 817.}
• _{8. Государственный архив Вологодской области (ГАВО). Ф. 32. Оп. 1. Д. 56. Л. 253-253 об.}
• _{9. Плех О.А. Провинциальное дворянство первой половины XIX в. (на материалах Вологодской губернии) // Многогранный талант историка. Сборник воспоминаний и статей памяти доктора исторических наук профессора Авенира Павловича Корелина. М., 2019. С. 177.}
• _{10. ГАВО. Ф. 177. Оп. 1. Д. 64. Л. 544 об.}
• _{11. Там же. Л. 545.}
• _{12. Там же. Л. 546.}
• _{13. Там же. Л. 553 об.}
• _{14. Там же. Л. 554.}
• _{15. Свод законов Российской империи, повелением Государя императора Николая Павловича составленный. СПб., 1842. Т. 15: Свод законов уголовных. С. 69.}
• _{16. ГАВО. Ф. 177. Оп. 1. Д. 82. Л. 1462.}
• _{17. Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998. С. 330.}