Солдаты располагались биваками на площадях и в парках, куда к ним стекались горожане и представители местных властей. "Как же люди толкались, чтобы зазвать к себе кого-нибудь на ночлег, как же спешили патриоты ради того, чтобы принять и накормить своих спасителей! Это было священное удовольствие, повеление благодарности, которая в первые дни заставляла забыть все экономические расчеты", - вспоминал немецкий писатель Виллибальд Алексис, наблюдавший все эти сцены собственными глазами.
Столица Пруссии была освобождена почти без боя. Французы еще ночью передали городские заставы местным ополченцам и начали отходить на юго-запад - к Эльбе. Стычки были только между последними отступающими французскими батальонами и настигавшей их на окраинах города и в пригородах русской кавалерией. "Русские преследовали противника по нескольким дорогам и повторяли свои атаки, особенно в районе деревень Шенеберг и Штеглиц, в результате чего французы потеряли убитыми и взятыми в плен около четырех с половиной сотен человек", - писала Berlinische Nachrichten.
Командовавший остатками некогда Великой наполеоновской армии Эжен де Богарне решил, что пытаться оборонять Берлин не имеет смысла. Удержать стратегически важную линию по Одеру французам не удалось, и расположенный за ней город все равно пришлось бы сдавать. Кроме того, велика была вероятность, что берлинцы поднимут восстание против оккупантов. Антифранцузские и антинаполеоновские настроения в Берлине и Пруссии, как, впрочем, и в других германских землях к тому моменту достигли своего пика.
Но все же так легко, как может показаться на первый взгляд, Берлин русским войскам не дался. Менее чем за две недели до торжественного входа в прусскую столицу, 20 февраля, отряд Чернышева вместе с отрядом полковника Фридриха Теттенборна уже прорывались в центр города, и в тот раз - с самым настоящем боем, причем против превосходящих сил противника. Встретив на Александрплатц и на мостах через Шпрее плотный огонь французской пехоты и артиллерии, легкая казачья кавалерия вынуждена была отступить.
Пока французы отбивали атаки казаков, берлинские полицейские пытались огнем сдержать толпы горожан, рвавшихся на помощь русским. Именно на берлинцев рассчитывали Чернышев и Теттенборн заходя в город с малыми силами, но этот расчет не вполне оправдался. "Если бы доброе расположение жителей, покушавшихся подать нам руку помощи, не было остановлено неприязненными распоряжениями городской полиции, то могу уверить, что подвиги кавалерии в сей день не ограничились бы нанесенным неприятелю вредом", - докладывал по итогам рейда Чернышев.
Впрочем, в немецкой истории эта неудачная попытка Чернышева и Теттенборна выбить французов из Берлина осталась как начальный эпизод национальной Освободительной войны против Наполеона. По крайней мере, первым погибшим в этой войне считается перешедший годом ранее на русскую службу прусский капитан Александр фон Бломберг - 20 февраля 1813 года в составе отряда казаков Чернышева он вошел в Берлин и был смертельно ранен в бою у городских Королевских ворот. Столетием позже, в 1913 году, на месте его гибели был установлен памятник с соответствующей мемориальной табличкой.
Хотя, строго говоря, в тот момент, когда Чернышев и Теттенберг пытались взять наскоком Берлин, Пруссия все еще была союзником Наполеона. В 1806-1807 годах она вместе с Россией воевала против Франции, но та война закончилась для нее тяжелым поражением. По итогам заключенного в Тильзите мира Пруссия потеряла более половины своей территории и была оккупирована французскими войсками. В 1812 году Наполеон вынудил прусского короля Фридриха Вильгельма III подписать с Францией союзный договор и предоставить свои войска для похода на Россию. В феврале 1813-го Фридрих Вильгельм, несмотря на разгром наполеоновской армии, все еще продолжал колебаться, не решаясь окончательно порвать с французским императором, хотя при этом покинул Берлин, перебравшись на восток - в Бреслау, и начал переговоры с Александром I.
Разрыв Пруссии с Наполеоном произошел только 27-28 февраля, когда российский генерал-фельдмаршал Михаил Кутузов и прусский канцлер Карл фон Гарденберг подписали Калишский союзный договор, по условиям которого была сформирована объединенная русско-прусская армия. Передовые части правого крыла этой армии, которым командовал Витгенштейн, и вошли в Берлин 4 марта. Однако даже после освобождения Берлина король не спешил обнародовать свой новый союз с Россией, желая убедиться, что французы действительно отброшены за Эльбу. Официально войну Франции Фридрих Вильгельм объявил только 16 марта.
Но жители Пруссии, в отличие от своего короля, никаких колебаний и сомнений в большинстве своем не испытывали. Они еще в начале февраля начали массово записываться в армию и ополчение, намереваясь дать бой войскам Наполеона. Средства на вооружение добровольцев собирали по всей стране народными пожертвованиями. На борьбу с французами люди отдавали все, вплоть до золотых обручальных колец - взамен они получали железные с выбитой надписью "Золото я отдал ради железа". По словам Хосе Писарро, занимавшего на тот момент пост посла Испании в Берлине, такие патриотические кольца тогда носили многие прусские дамы в качестве единственного украшения, обменяв на них все свое золото и серебро.
Не менее решительно был настроен и офицерский корпус. Значительная часть прусских офицеров, как тот же Александр фон Бломберг, еще в 1812 году перешла на сторону России, не желая воевать за Наполеона. А те, кто остались, в январе и феврале 1813-го, указывая на на подъем народного патриотизма, уговаривали короля заключить наконец-то союз с Александром или просили хотя бы развязать руки армии - чтобы она могла помочь русским. "Повергаясь к стопам Вашего Величества, прошу: дать нам волю действовать", - писал Фридриху Вильгельму 17 февраля 1813 года генерал кавалерии Людвиг фон Борстель.
Некоторые, впрочем, не спрашивали королевского разрешения и действовали на свой страх и риск, меняя историю русско-германских отношений, а вместе с тем и всей европейской политики. В декабре 1812 года генерал Людвиг Йорк, командующий прусским вспомогательным корпусом, который осаждал Ригу и прикрывал северный фланг армии Наполеона, вступил в переговоры с представителями русской стороны. Результатом этих переговоров стала подписанная 30 декабря Таурогенская конвенция - соглашение о прекращении огня и взаимном нейтралитете между прусским корпусом и русской армией.
Конвенцию Йорк подписывал самостоятельно, не ставя в известность короля, и этим своим шагом он фактически вывел прусскую армию из войны против России, а заодно открыл русским войскам путь в Восточную Пруссию. Формально, Йорк совершил государственную измену, поскольку Пруссия все еще оставалась союзником Франции, но о содеянном генерал нисколько не жалел. "Я готов принять смерть, но сделаю это с радостным пониманием, что умираю как верноподданный и настоящий пруссак. Сейчас или никогда - настало время, когда Ваше Величество может порвать с выдвигающим непомерные требования Наполеоном, чьи планы в отношении Пруссии были покрыты взывающим неподдельную тревогу мраком", - писал королю Йорк в своем сообщении о подписании конвенции.
Никакого наказания Йорк в итоге не понес. После подписания в конце февраля Калишского договора с Россией Фридрих Вильгельм счел действия генерала "не подлежащими какому-либо упреку", а корпус Йорка был объединение с русскими силами под командованием Витгенштейна. С русской стороны Таурогеннскую конвенцию подписал генерал Иван Дибич - 4 марта он вошел в Берлин в составе русского авангарда. Главным же переговорщиком от Дибича был известный военный теоретик Карл фон Клаузевиц, перешедший в 1812 году вместе с другими прусскими офицерами на русскую службу.
В немецкой истории Таурогенская конвенция считается прологом к окончательному отказу Пруссии от союза с Наполеоном и последующей национальной Освободительной войне. Но для многих в Германии она стала еще и символом возможности, желательности и выгодности тесного российского-германского союза. Таким же, каким через 110 лет, в апреле 1922 года, стал подписанный в Раппало советско-германский договор. Правда, в текущем веке эта традиция не нашла своего продолжения, если не считать не слишком удачную попытку сформировать в 2003 году в ответ на планы американского вторжения в Ирак ось "Москвы, Берлина и Парижа".
Но надо заметить, что и отношение к своей истории в Германии за последнее время существенно поменялось. Несколько лет назад немецкие "Зеленые" потребовали переименовать улицы Берлина, названные в честь прусских генералов и сражений времен Освободительной войны, в том числе и улицу Йорка. В рамках "демилитаризации общественного пространства" улицам предлагалось придумать новые названия - желательно, в честь женщин. Инициатива тогда не прошла, но события уже последнего года показали, что милитаризация в Германии имеет совсем другие причины, чем исторические названия улиц.
Более того, те, кто сегодня выступает за мир с Россией, опираются именно на историю, а те, кто требует продолжения конфликта, эту историю либо не знают, либо стараются поскорее забыть. И если стирание исторической памяти будет продолжаться дальше, то рано или поздно вполне может встать вопрос о переименовании центральной площади Берлина - Александерплатц. В конце концов, она названа в честь русского императора, освободившего когда-то Пруссию и другие германские земли от французского владычества.