Как давно мы не писали письма детям - нет, не по строчке, не грозные послания, иди туда, возьми то в мобильном или в электронной почте, а длинные письма с советами, да такие, чтобы их хранили десятилетия и даже, может быть, передавали внукам. Неужели они были, эти письма, неужели кто-то, мать или отец, покрывал строчками страницу за страницей?
В надежде передать - что? Самого себя?
Екатерина II - незаконному сыну
Вот пишет любящая мать, по совместительству всероссийская самодержица Екатерина II, своему незаконному сыну, графу Бобринскому, 26 лет, когда он разорился в юношеских безумствах:
"Я предаю забвению прежнее поведение ваше... У вас доброе сердце; вы умны и одарены бодростию духа... Вы любите справедливость и уважаете истину. Вы принимаете горячее участие в общественном благоденствии и ревностно желаете служить вашему Отечеству. В сущности, вы бережливы, но не бережете порядком и часто действуете без оглядки... В настоящую минуту безучастное равнодушие и отчаяние попеременно владеют вами, потому что вы страдаете некоторою необузданностью... Дела ваши, как вы знаете, очень расстроены, и нельзя еще сказать, наверное, как и насколько можно будет спасти значительное состояние, которое вы имеете (от меня)".
Похвалить, пожалеть, наставить на путь истинный - затем сослать в Ревель (Таллин), дать еще капиталу, но опеку над ним отдать в чужие руки. Пусть живет тихо, смирно и вразумляется. "Я очень хорошо знаю, что Ревель не то что Париж или Лондон и что вы в нем скучаете; но вам полезно пожить так. Придите в себя и несколько поисправьтесь, и вам будет лучше"1.
Он так и сделал, прожив потом вполне благополучную жизнь.
Кстати, а как он отвечал матери? "Удостойте принять пожелания многих лет, питаемые сердцем, которое проникнуто сознанием ваших милостей и бьется только для того, чтобы постоянством и усердием заслужить их вновь. С чувствами совершеннейшей преданности и глубочайшего почитания..."2.
Вряд ли мы получим от наших детей подобные письма. Мы просто отучились так писать и разговаривать. А может быть, никогда особенно не умели, ибо кого только нет в корнях наших семей - крепостные, разночинцы, священники, люди Востока, иммигранты из бедной тогда Европы и даже графы-князья, но эти - в большой редкости.
Михаил Сперанский - дочери
Михаил Сперанский - выскочка, реформатор, вдовец, великий. То взбирался на самые вершины Российской империи, то падал в ссылку, чуть ли не в казнь. Кого он желал сделать из своей единственной дочери Елизаветы, оставшейся у него на руках после смерти жены - тоже единственной, любимой?
Кажется, что просто человека.
Он писал ей множество писем, они были сохранены с любовью и - донесены до нас:
"...Как глупо наряжаться без цели, для себя: так же глупо иметь ум, не обращая его на добро; а добро сие состоит в том, чтобы приводить людей к миру и взаимной любви, смотреть на все с лучшей и доброжелательнейшей стороны, извинять слабости и исправлять заблуждения, не оскорбляя заблуждающих: словом, представлять правду и добродетель в самом привлекательном виде без злословия и пересудов. Злословие есть зараза нашего времени и величайшая язва истинного разума..."3.
Добро, любовь к людям, лучшие стороны жизни! Пусть судьба приведет к этому наших детей! "Наука различать характеры и приспособляться к ним, не теряя своего, есть самая труднейшая и полезнейшая на свете". Этим заполнены его письма - учить, успеть сказать, создать человека, образовать, любить.
"Господь с тобой!" - так он заканчивал ей письма. Или нет, вот так: "Да благословит тебя Господь, любезное дитя, всеми своими небесными благословениями..." Что нам стоит взять клочок бумаги и вывести на нем вслед за ним: "Да благословит тебя жизнь, дитя мое!" Поймет это наше дитя? Не рассмеется? Не знаем, даже предполагать не можем.
А вдруг - не рассмеется, и запомнит, и так же напишет своим детям?
А кем стала Елизавета Сперанская? Писательница, Фролова-Багреева в замужестве, фрейлина, хозяйка литературного салона в доме Сперанского в Петербурге, блестяще образована. Издала больше 15 книг на русском, французском и немецком языках. Пушкин, 30 июля 1830 года, своей невесте: "Вчера m-me Багреева, дочь Сперанского, присылала за мной, чтоб вымыть мне голову за то, что я не исполнил формальностей, но в самом деле, у меня не хватает сил. Я мало езжу в свет".
Николай Лесков - будущему писателю
Мы тоже мало ездим в свет, но еще и писем детям не пишем - таких, которые могли бы остаться в семье и передаваться из рук в руки. Семен Лесков, чиновник из духовных, опытнейший уголовный следователь, написал в 1836 году своему сыну, Николаю Лескову, будущему знаменитому писателю, письмо, в котором, как было отчеркнуто, "хотел бы излить в тебя всю мою душу".
"Выслушай меня и, что скажу, исполни:
1-е. Ни для чего в свете не изменяй вере отцов твоих.
2-е. Уважай от всей души твою мать до ее гроба.
3-е. Люби вообще всех твоих ближних, никем не пренебрегай, не издевайся.
4-е. Ни к чему исключительно не будь пристрастен; ибо всякое пристрастие доводит до ослепления...
5-е. Вообще советую тебе избирать знакомых и друзей, равных тебе по званию и состоянию, с хорошим только воспитанием.
6-е. По службе будь ревностен, но не до безрассудства, всегда сохраняя здоровье, чтобы к старости не быть калекою.
7-е. Более всего будь честным человеком, не превозносись в благоприятных и не упадай в противных обстоятельствах.
8-е. Между 25 и 35 годами твоего возраста советую тебе искать для себя подруги, в выборе которой наблюди осторожность, ибо от нее зависит все твое благополучие. Ни ранее, ни позднее сих лет я не желал бы тебе вступать в супружеские связи.
9-е. Уважай деньги, как средство, в нынешнем особенно веке, открывающее пути к счастию; но для приобретения их не употребляй мер унизительных, бесславных.
10-е. Будь признателен ко всем твоим благотворителям. Черта сия сколько похвальна, столько ж и полезна.
11-е. Уважай девушек, дабы и сестра твоя не подверглась иногда какому ни есть нареканию".
Нет ничего особенного в этих правилах, нет в них какой-то запредельной мудрости, но главное - желание, главное - прямое обращение к ребенку, к сыну, как к "существу", которое "более прочих" занимало все "помышления". И еще - это письмо не сожжено, не выброшено, не исчезло. Оно сохранилось, чтобы Андрей, внук, опубликовал его в биографии отца, Николая Лескова, которая называется ясно и понятно - "Жизнь Николая Лескова".
Владимир Короленко - о матери
Что сказать? Пора, кажется, сесть и написать письмо сыну и дочери, желательно на листе бумаги, прочной, плотной, и начать его так: "Любезные друзья, дети мои! Все мысли мои - только о вас! Берегите себя, берегите других, не причиняйте другому того, что не хотите для себя. Ничего лучше этих слов не придумано для того, чтобы выразить любовь к людям. Будьте в движении, думайте о будущем, стройте будущее, будьте для себя и для всех, никогда никого не умаляя. И еще - будьте счастливы, получайте наслаждение от каждого дня бытия".
Что бы еще совершить, чтобы детям своим запомниться только на светлой стороне? Чтобы нам настойчиво не предъявлялся счет ошибок и погрешностей, список всего на свете, в чем мы были не правы как отец или мать? Просто любить детей? Спасать от страхов, которых так много в детстве? Что сделать, чтобы о тебе думали так, как Короленко:
"Я очень любил свою мать... это чувство доходило у меня до обожания".
"Когда я теперь вспоминаю мою молодую красавицу мать в этой полутемной кухне, освещенной чадным сальным каганчиком, в атмосфере, насыщенной подавляющими душу страхами, то она рисуется мне каким-то светлым ангелом, разгоняющим эти страхи уже одной своей улыбкой неверия и превосходства..."4.
"Мать, которая часто клала меня с собой, услышала мой тихий плач, проснулась и стала ласкать меня. Я схватил ее руку, прижался к ней и стал целовать. Ощущение ее теплого, живого тела и ее любящая ласка меня успокоили, и я вскоре заснул".
Так ребенок, ставший взрослым, всем известным писателем, ребенок, который, когда писал эти слова, уже все на свете испытал, видел все счастье, горе и муку, - именно так он помнит свою мать. Никто уже не изменит эти слова, никто больше о ней ничего не скажет - только то, что сказал сын, оставив ее нам как образец совершенства.
Дочь Петра Столыпина - о реформаторе
Так что нам делать? Создавать в их памяти, в сильной детской памяти счастливые события, которым они будут рады и через 50-60 лет. Столыпин - жесткий, честный, великий, пытавшийся изменить ход истории. Он - тот, кто пытался создать другую Россию - стоящую на сильных мелких собственниках, избежавшую "великих потрясений". А вот что пишет его дочь:
"Самым чудным временем дня были вечерние часы, после обеда, когда можно было пойти в кабинет, влезть на мягкую оттоманку, прижаться к папа и слушать чудные сказки, которые он рассказывал... Были они так занимательны, что моя мать, с работой в руках, тоже всегда приходила их слушать. Да как было и не увлечься приключениями "Девочки с двумя носиками" (это для самых маленьких) или жизнью детей в "Круглом доме"?"5.
Каждый ли ребенок напишет книгу в 200 с лишним страниц, полностью посвященную отцу? Или просто детству, в котором было много счастья? "Чем дальше, чем вдохновеннее и страстнее становятся слова моего отца, тем больше разгораются лица и глаза слушателей, тем горячее льются слезы"6. Господи, хотя бы кто-то сказал что-то подобное о наших речах и мечтах! Ведь есть же у нас мечты, которые мы хотим передать детям!
Но, может быть, все проще? Просто быть в жизни правильным, со всей честью и достоинством, понимая, что, если поступаешь так, как должен, твой ребенок будет следовать тебе во всем, не может не следовать, будет делать это автоматически, еще и вспоминая, что и как ты делал правильно у него на глазах.
Александра Бруштейн - об отличном папе
Жила-была писательница Александра Бруштейн, и, когда ей было за 70, она издала записки о своем детстве "Дорога уходит в даль". Ими зачитывались в 1960-х. За этой книгой стояли огромные детские очереди.
В ней живет, дышит, любит свою дочь - и, самое главное, показывает ей, как жить, ее отец:
"- Яков Ефимович, ну зачем вы это делаете? Такой доктор, господи... Вам бы генерал-губернатора лечить, а вы с нищими возитесь. На что они вам дались?
- ...Я присягу приносил!
- Прися-а-гу? - недоверчиво переспрашивает Владимир Иванович, высоко поднимая гусеницу своих бровей.
- Присягу, да! - подтверждает папа. - Когда Военно-медицинскую академию кончал. Торжественную присягу: обещаю поступать так-то и так-то. И был в той присяге пункт. Слушайте! - Папа поднимает вверх указательный палец, заляпанный йодом палец хирурга с коротко подстриженным ногтем: - "...И не отказывать во врачебной помощи никому, кто бы ко мне за ней ни обратился". Вот!
Я все еще сижу в уголке дивана, обо мне забыли. Я смотрю на моего папу. Он стоит между супругами Шабановыми, худой, подвижный, с печальными и насмешливыми глазами, с поднятым вверх разноцветным указательным пальцем...
Отличный папа!"7.
Отличный папа, чудесная мама, семья, которую потом никогда не предашь. И - память, ее не отнимешь, она даже может передаться всем нам. "Папа мой, папа!.. Через пятьдесят лет после этого вечера, когда мы с тобой "кутили", тебя, 85-летнего старика, расстреляли фашисты, занявшие наш город. Ты не получил даже того трехаршинного домика, который тебе сулила Юзефа, и я не знаю, где тебя схоронили. Мне некуда прийти сказать тебе, что я живу честно, никого не обижаю, что я тружусь и хорошие люди меня уважают... Я говорю тебе это - здесь"8.
И мы говорим здесь - низкий поклон, Александра Яковлевна, за Вашу память, за то, что Вы так подробно и с таким сердцем написали, как Вас любили когда-то, как нужно любить детей, как нужно жить семье, чтобы дети их были - теплыми, настоящими всю жизнь.
... и о родителях автора
Стоп! А мои родители? Мой отец - уроки мягкости, работы до головокружения, изобретательности, необыкновенной доброты, служения - семье и всем, всем, всем. Еще - любви. - "Жизнь моя", - так он обращался к детям. Он любил мать в любом ее возрасте, он встретил ее, когда ей было 14 лет и в дом ее привела младшая сестра. Всю жизнь вдвоем, всю жизнь быть обращенными только друг на друга - какой это был урок любви! Мой папа, человек в себе, с огромными карими глазами, небольшой, мягкий, с внутренней жизнью, никогда не высказываемой словами, конструктор от Бога, конструктор, всеми ценимый, с орденами за каждый новый самолет. Каждое дитя он лелеял, он молча любовался ими. Он плавал гораздо лучше меня, и когда я смотрел, как он рассекает воды, то понимал, что у него была когда-то другая жизнь, юная жизнь, совсем без меня, до войны, летняя жизнь на берегах Финского залива.
Я появился на свет благодаря классической музыке.
Ей было 13 лет, и она с ума сходила по этим сонатам, этюдам, а уж ноктюрн казался ей лучше смеха.
Ее фортепиано летало выше всех, и тот, чье имя пропало в истории, сказал ее испуганным родителям, что детке нужно учиться и есть место в музыкальном училище, кажется, на Литейном или Моховой, но в старинном особняке с витыми перилами в Ленинграде.
Шел год от рождения Христа 1934-й, дело было в Бобруйске, и Моховая вместе с Литейным были где-то там, в космосе.
Ей было 13 лет, и она трясла родителей, и раскачивала их сердца, как на ветке, пока не отправилась в одиночество, то ли в Петербург, то ли в Ленинград, жить своей музыкой.
И поэтому она выжила.
В бобруйском гетто погибли и те, кто с плачем ее отпускал, и те, кто к ней со смехом цеплялся, и те, с кем я мог быть в детстве не разлей вода. Они просто не родились.
В моей жизни никогда не было Бобруйска. Мы никогда больше не возвращались в этот свет, в эту тьму. Моя мать, полная энергии и любви, не могла просто говорить об этом, но я всегда знал, что появился на свет только потому, что в один прекрасный день 1934 года она вытрясла душу у тех, кто любил ее больше жизни, и отправилась в одиночестве, в смешном детском состоянии, в город, полный неизвестности, на шаг от голодного обморока, но в путь, в путь к своей музыке.
И поэтому мне всю жизнь кажется, что я в дороге, что ничего не закончилось и что все только начинается, и единственное, что нужно, это быть в пути.
Что еще сказать? Мы все идем по острию ножа, когда занимаемся своими детьми, когда их любим - безотчетно, по-сумасшедшему. Мы знаем все законы: сначала дитя полностью твое, потом - почти твое, а затем с каждым днем оно все удаляется, пока не обретет свою независимость, свое мышление, свою точку зрения - на каждого из нас. Главное - кто мы в его голове? Кого мы вылепили вслед за природой? Можем ли мы удержать связь с ним, конечно, не такую глубокую, как в детстве, это было бы противоестественно, но связь душ, связь радостную, связь, когда мы - не растрата времени юного существа, а часть его времени, которую он хочет, без которой он жить не может?
Кто мы - в его памяти? Какие слова он произнесет о нас? Какими мы останемся - через него - когда уже сами не сможем защитить себя?
- 1.Собственноручные письма Императрицы Екатерины II к графу А.Г. Бобринскому. Русский архив, 1876. N 9. С. 13-16.
- 2.Там же. С. 16-17.
- 3.Русский архив, издаваемый при Чертковской библиотеке. 1868. N 7-8. Письмо Сперанского дочери Елизавете от 11.11.1816. С. 1111-1112.
- 4.Короленко В. История моего современника. Кн. 1 // Собр. соч. в 8 т. Т. 6. М., 1953.
- 5.Бок М. П.А. Столыпин: Воспоминания о моем отце. М., 1992. С. 10.
- 6.Там же. С. 77.
- 7.Бруштейн А. Дорога уходит в даль... М., 1959. С. 24-25.
- 8.Там же. С. 48.