Первое, что помню - тетя Валя сидит на краю ванной и плачет. Мне ее жалко, я стою в коридоре, потом вижу маму, которая из кухни делает грозное лицо, означающее, видимо: "Не лезь во взрослые дела, лучше уйди". Не помню, что довело тетю Валю до слез...
Мама - яркая, энергичная, хлопотливая. Опекунша и контролер. Взрывной характер. Тетя Валя полная противоположность. Она жила с нами, чтобы закончить десятилетку, заодно была моей няней и крестной. Маленьким часто называл ее крестной, потом тетей Валей, последние лет 40, когда я на голову выше, просто Валей.
Накануне 60-летия с ней случилась удивительная история. Прожив несчастливо с мужем-алкоголиком половину жизни, она бросила его и разыскала свою старую любовь, мужчину, которого полюбила в молодости, когда они оба лежали в больнице с переломанными руками. Он ушел из семьи и теперь эти двое счастливы. История поразила меня. Никогда не поздно решиться на серьезные шаги, изменить серую грязь рутины на яркие цветы любви. Так рад за тебя, Валя!
Однажды, когда мне было четыре или пять, а крестная ненадолго уехала, откладывал для нее кости от соленой селедки - раньше видел, как она с наслаждением обсасывала их и хотел порадовать, отложить побольше. Родители объясняли, что время не пощадит кости и лучше оставить затею, но я все же бережно заворачивал их в бумагу. Память не сохранила окончание этой истории.
Квартира наша на втором этаже двухэтажного дома с удобствами - двухкомнатная, с деревянными полами, с широкими подоконниками, на которых я любил сидеть, наблюдая деревенскую жизнь. Трактор проехал, прошел человек, где-то лает собака. Интересного мало, но на подоконнике было удивительно хорошо, как в отдельной уютной комнатушке.
Дома интересно, когда по черно-белому "Горизонту" мультики (обычно полчаса в день). Или пришли журналы, "Веселые картинки", "Мурзилка". На всю жизнь осталась у меня любовь к перелистыванию журнальных страниц и медленному выборочному чтению. Еще дома интересно, когда папа играет со мной в морской бой, шахматы, настольный хоккей.
О, настольный хоккей, пик моего счастья! Огромная радость разрывала меня и не давала спокойно сидеть в шесть лет в рейсовом автобусе Бугульма - Петровка, когда я обнимал коробку с настольным хоккеем. Огромную, неудобную, но я не отдавал ее маме, чтобы весь салон мне завидовал! Я знал, что впереди было столько захватывающих матчей, а еще целая жизнь размером почти с бесконечность.
Видимо, тогда впервые сложились мои предпочтения в профессии - когда папы не было дома, я играл в хоккей сам с собой и комментировал матчи.
В этой игре воссоздан мир хоккея, его яркая динамичная вселенная - похожая на настоящий лед площадка, борта вокруг нее, ворота, шайба. Число хоккеистов каждой команды (пять полевых плюс вратарь) точно копирует настоящий хоккей, и расставлены они так, что можно проводить игровые комбинации в атаке, блокировать нападающих, делать красивые голевые передачи. Да этот настольный хоккей максимально похож на тот, что по телевизору!
Думаю, примерно в этом же магическая привлекательность другой мальчишеской забавы, железной дороги - целый мир, живущий по своим законам. Один знакомый, которому хорошо за пятьдесят, недавно отыскал железную дорогу из детства и собрал заново. Я тоже не прочь сейчас сыграть матч-другой в настольный хоккей.
Вернемся в Петровку, во двор и его окрестности, где мы играли в прятки, догонялки, войнушку, штандер, вышибалы, клёк, казаки-разбойники, футбол, хоккей (в валенках на снегу), гигантские шаги и многое другое.
В этих играх с друзьями и отцом, который мне не поддавался, и сложился мой характер, взгляды на мир, я научился ладить с людьми, преодолевать кризисы, которых случалось немало!
Взять хоть кражу из подвала под нашим домом катафотов и запчастей моего велика. Мама решила, что это сделали старшие ребята - Серега и Саня. Те обиделись и перестали со мной играть, сейчас это называется - заигнорили. Мне же хотелось дружбы, совместных игр и я сказал им, что это только мама так считает, а не я, за что она назвала меня предателем. Чудовищная ситуация, я так страдал!
Лето само собой подразумевало проведение времени на улице, зимой же часто приходилось просить родителей отпустить меня гулять. Видимо, их, трусов, пугали морозы и ветер. Вымолив разрешения покинуть квартиру, ходил по подъездам, собирая друзей для хоккея или строительства крепости.
Снегу порой наметало до второго этажа! В этих огромных сугробах мы рыли ходы, укрепляя их изнутри старыми автомобильными покрышками. Внутри было теплее, чем на улице, но тесновато, страдающим клаустрофобией не понравилось бы.
Игрушек у меня было много, но мне очень нравилось, когда папа выстругивал из дерева самодельные - пистолет или меч. Чудо рождения игрушки из обычной доски, потраченное папой на меня время, тепло и шершавость пистолета, запах оструганного дерева - все это создавало очарование, недоступное покупным игрушкам.
Помню, как сломался один такой пистолет. Воспитательница детского сада взяла его за дуло и ударила по голове какого-то хулигана. Дуло отвалилось. Ни педагогического эффекта, ни пистолета! Зато балбес-однокашник сиял.
Всегда гордился отцом. Неторопливый, основательный, добрый, по хозяйству он умел все: чинил обувь, краны, мои велосипеды, рубил дрова, косил сено, резал скотину, мог и носки зашить, и полы вымыть - не делил работу на мужскую и женскую.
Все он делал размеренно и аккуратно. Казалось, не траву косил, а через косу и ступавшие по траве ноги постигал саму суть природы и того, как к ней относиться. А как он ел! Если у меня не было аппетита, то глядя на уминавшего хлеб с салом отца, я чувствовал голод и мне хотелось так же, как он, отломить кусок серого хлеба и медленно основательно жевать его, постигая таким образом хлеб, сало, характер отца и саму жизнь.
Отец, конечно, такими категориями не мыслил. Обыкновенный деревенский мужик, он жил просто и правильно. Ангелом не был - и напивался порой, и ругался, и наказывал меня, иногда ни за что, не разобравшись. Но в основе своей, в самом стержне - настоящий русский мужик, такими людьми всегда жива будет наша страна.
Так вот, о гордости. Поводов для нее была целая куча. Папа работал на самом большом в колхозе тракторе К-700 высотой почти три с половиной метра и длиной больше семи. Понятно же, что управлять такой махиной мог только сильный и смелый человек. На тракторе я лазил как на огромной горе, мог, не ступая на землю, проползти вокруг него по капоту, вкруг кабины, через заправочный бак сзади, хотя затея была опасной - не столько вероятным падением, сколько тем, что можно было перепачкаться грязью и мазутом и потом получить от матери. Маму я боялся. И побаиваюсь до сих пор.
Второй повод для гордости - комбайн, на который отец пересаживался в уборочную страду. Вкалывал он от рассвета до заката и в эти месяцы я его почти не видел. Однажды, мне было лет 10-11, уговорил его оформить меня помощником комбайнера, но сил хватило буквально на пару дней - работа в поле на жаре, когда в воздухе постоянно пыль и сор от молотилки, быстро выбила из меня желание помогать, я бежал.
При этом даже не испытывал угрызений совести, как не испытывал их, если бы, скажем не пошел на войну - дети же в 10-11 лет обычно не воюют. Вот и я не способен вынести испытание полем, жарой, пылью и грязью, усталостью. Зато понял, почему отец так бережно относился к хлебу и не позволял его выбрасывать.
Какие угрызения совести, если я сделан из другого теста - изнеженный, не расположенный к физическому труду, я больше любил книжки и журналы, телевизор и радио. Тяжелую ломовую работу брал на себя отец, а по хозяйству - мать.
Были, конечно, и у меня обязанности - сходить за хлебом, вымыть полы, подмести палас, но это такая легкотня, что с работой в поле сравнивать смешно. Самая моя тяжелая работа была весной и осенью, когда вся семья ходила по улице в сапогах - грязь же кругом. Каждый вечер наливал таз горячей воды, ставил его в коридоре на пол и мыл сапоги всей семьи. Мать следила за тем, чтобы все были одеты чисто и аккуратно, это был вопрос ее личного престижа и чести.
Ну и один из самых весомых поводов для гордости - в молодости отец служил в десанте. Войск круче я не знал. В семейном альбоме были его армейские фото - на одном из них он с противотанковым ружьем. Какие вам еще нужны доказательства, что отец крутой?
Мы почти не вели с ним долгих задушевных бесед, он вообще не воспитывал меня словами, больше личным примером. Говорил отец мало и некоторые его фразы я запомнил на всю жизнь. Как-то спросил, почему у него получается такая вкусная жареная картошка. "Все надо делать с душой", - сказал отец.
Мама говорит, я был капризен. Мол, однажды, не желая спать один в комнате, я расшвырял с кровати подушку, одеяло и кричал, стоя среди этого хаоса. Я же запомнился себе совсем другим, хозяйственным и заботливым: мыл полы, подметал, ходил в магазин за хлебом, присматривал за младшим братом.
Почему память не сохранила мои выходки? Сейчас я вряд ли задам семье перца и устрою нечто подобное с подушкой и одеялом, а жаль…
Детство в Петровке совершенно не подсвечено любовью ни к какой девочке. Может, поэтому оно было счастливым? Как только в 12 лет меня перевезли в Ульяновск, сразу же влюбился, но это другая история.
Девочек я воспринимал только как людей, с которыми можно играть, остальное не интересовало. Некоторые дразнили меня, называли либо Косточкой (Коля - Косточка), либо Рейганом, по первой букве фамилии Роганов. Второе было обиднее, ведь США - империя зла и я носился, чтобы наказать девчонок. Потом мама научила не обращать внимания на обзывания и они прекратились. Марина Абрамова, Венера, Зуля - вот девчонки, которых помню.
Один-два раза за лето во двор привозили машину песка. Его сгружали посреди двора и тогда дети бросали другие дела и набрасывались на эту кучу. Мы делали дороги, мосты, переходы, запруды, дома и шалашики, куличи и пирожки - песок принимал на себя всю нашу энергию. Через день-два песок расползался, крутая остроконечная куча превращалась в небольшой холмик и мы возвращались к прежним играм.
Я любил строить дороги. Дома на полу расставлял фишки, шахматы, шашки, костяшки домино, бочонки из "Лото" - они были столбиками на обочине дороги, которая тянулась, петляя, из комнаты в комнату. Материала для столбиков вечно не хватало, приходилось использовать кубики, карандаши, игральные карты, словом, все. Строить такие дороги, развязки, мосты было гораздо интереснее, чем потом водить по ним машинки.
Я обожал игры! Любые, главное, чтобы было интересно. Сейчас так же страстно детским забавам отдается моя девятилетняя дочь. Особенно ей нравятся ролевые - я продавец, она покупатель, или она босс и принимает меня на работу. Я соглашаюсь на такие через раз, мне больше подошла бы "Уложи папу спать".
Кстати, один коллега, отец шумных близнецов, говорил, как важно привить детям любовь к удобным для родителей играм. Он практиковал затею "Ленин в мавзолее", роль вождя всегда брал на себя и порой за игру ему удавалось немного подремать.
Лет с семи в мои обязанности входила покупка хлеба, четырех или пяти буханок черного, не помню, чтобы в наш деревенский магазин привозили белый. Одну мы съедали сами, а остальными кормили свинью, которую в ноябре-декабре отец закалывал, чтобы зимой было мясо. Его в Петровку тоже не привозили.
Перед закалыванием свинья громко визжала. Мама закрывала уши руками и уходила подальше. Я не уходил, но истерика свиньи мне не нравилась, мне вообще сложно переносить яркие проявления чувств, особенно негативных. Люди, которые чересчур бурно ведут себя и этим ранят окружающих, мне кажутся свиньями. Кто-то назовет свиньей меня - мол, совсем не жаль бедных хрюшек. Видит бог, я не мог спасти их, а вот мои нервы они могли бы пощадить. Хотя кто знает, как я буду вести себя перед смертью, возможно, тоже завизжу.
Где-то читал, что в Японии принято заботиться о чувствах окружающих, высказываться тихо, корректно и максимально вежливо, соблюдать чужие границы, не смотреть слишком пристально собеседнику в глаза. Если это так, я был бы счастлив в Японии, к тому же в Токио живет мой школьный друг Виталя.
Магазин. В продуктовом ничего, кроме хлеба, купить было нельзя, если вам не нужны трехлитровые банки березового сока и зеленых помидор, а также центнеры консервированной морской капусты. А вот в промтоварном ассортимент интереснее: галоши, посуда, расчески, ручки, ведра, лопаты, грабли!
Нескольких копеек сдачи от хлеба обычно хватало на какую-нибудь мелочь типа стержня для авторучки, но дело было не в нем, а в самом акте покупке, которую я делал для себя. Вовсе не факт, что я потом использовал тот стержень, но деньги потрачены и удовольствие получено. Я как большой взрослый человек (мама говорила "как путная сволочь") сам себе покупал стержень. Что это, если не первые проявления шопинга?
К еде я был равнодушен, а к сладкому нет. Конфеты годились любые, вплоть до карамелек-подушечек, родители называли их "Дунькина радость". Мороженое случалось редко, когда мы выбирались в райцентр, в Бугульму, и приравнивалось к счастью. Иногда туда привозили уфимское, в широких низких бумажных стаканчиках. Оно было вкуснее бугульминского и его не портило даже вечное мамино "Ешь понемногу, согревай во рту!" Я послушно согревал, хотя происходящее во рту вряд ли было подконтрольно маме.
Однажды, когда я еще не умел толком разговаривать, извел ее в Бугульме, просил купить "полог". Мама пыталась понять, что это, заводила меня в магазины игрушек, продуктовый, промтоварный, подводила к киоску "Союзпечати". Все не то. И тут я заорал: "Вон полог!", показывая на мужчину, который ел кусок пирога. Оказывается, полог - это пирог. Мамины мучения кончились в ближайшей кулинарии.
Было еще какое-то растение, которое ели все петровские дети. Мы называли его дикаркой. Срывали, очищали стебель, в пищу годился только он - сочный, чуть сладковатый. Потом мне рассказали, что называется оно свербига восточная.
Заросли ирги в старом школьном саду. Тут, конечно, надо разделить. Вкус ирги - отдельно, и отдельно - заросли, в которых мы играли, устраивая веревочные парки.
Почему мне так дороги воспоминания о детстве? Оно воспитало меня. Всю жизнь мне помогает умение ладить с людьми, общаться и договариваться. Его не было бы, если бы не игры во дворе с десятком разных друзей и приятелей, если бы не мой класс и такие разные одноклассники.
А еще детство дорого потому, что его надо сохранить. Описать как можно подробнее, чтобы мои дети ощутили его, почувствовали. Чтобы они почуяли запах новенького журнала "Пионер", который я достаю из почтового ящика на двери квартиры. Хрустящую упругость огурца с грядки под нашими окнами. Волнение и азарт при виде прыгающего поплавка удочки. Услышали утробное жалостливое мычание возвращающегося в деревню стада коров, мечтающих о вечерней дойке.
Милые приметы места и времени, которое не вернуть...