Дон-Аминадо - один из самых блистательных русских сатириков. Даже его настоящие имя и фамилия - Аминодав Пейсахович (Аминад Петрович) Шполянский (1888-1957) - кажутся ироничным псевдонимом. И уж настоящей находкой для сатирика стали перипетии с названием города, где он родился, - Елисаветград в честь императрицы был последовательно переименован большевиками в Зиновьевск, Кирово, Кировоград, а затем майданными властями Украины в Ингульск (по имени реки). Но поскольку в малороссийском "хакающем" произношении это звучало неприлично, власти сделали окончательный "ребрендинг" - и город стал именоваться Кропивницким в честь украинского драматурга...
От "Сатирикона" до "Поезда на третьем пути"
Окончив в Кропивницком гимназию, Дон-Аминадо учился в университетах Одессы и Киева. Известность получил как автор знаменитого журнала "Сатирикон". В годы Первой мировой войны был солдатом и после ранения вернулся в Москву. Тогда же опубликовал свою первую книгу лирико-патриотических стихотворений "Песни войны".
Как и многие представители русской интеллигенции, Дон-Аминадо восторженно воспринял февральскую революцию 1917 года (хотя остроумно заметил: "Без царя в голове и республиканцам плохо"), но резко негативно отнесся к октябрьской, что привело к эмиграции. Свою позицию выразил в блистательном афоризме:
"История русской революции - это сказание о граде Китеже, переделанное в рассказ об острове Сахалине".
В парижской эмиграции и раскрылся незаурядный талант Дона-Аминадо - фельетониста и поэта-сатирика. Французы произвели его в кавалеры ордена Почетного легиона. А соотечественники заслужено "короновали" званием нового Козьмы Пруткова.
Вот несколько афоризмов Дона-Аминадо, ставших крылатыми:
Борьба за существование, которая ничего не дает, считается идейной.
Бросить в женщину камень можно только в одном случае: когда этот камень драгоценный.
Бухгалтерия двойная, а камера одиночная.
Волосы - как друзья: седеют и редеют.
Девушка, прозевавшая несколько партий, считается беспартийной.
Для памятников нужны герои, для отвинчивания памятников нужна толпа.
Отказывать легче всего по телефону. Помогать - тоже
Смысл долголетия заключается в том, чтобы пережить своих кредиторов.
Сплетня - это плата за гостеприимство.
В годы Второй мировой войны из-за "неарийского происхождения" Дон-Аминадо вынужден был скрываться в подполье. Воспоминания "Поезд на третьем пути" вышли в Нью-Йорке в 1954 году. И это, пожалуй, единственный в литературе пример сатирических мемуаров. Умер писатель в 1957 году в Париже.
Отрывки публикуются на правах цитирования по тексту "Поезд на третьем пути" (Нью-Йорк, 1954). Подзаголовки для удобства расставлены редакцией.
О детстве и родном городе
Столицами восторгаются, восхищаются, гордятся.
Умиляет душу только провинция.
Небольшой городок, забытый на географической карте, где-то в степях Новороссии, на берегу Ингула, преисполняет сердце волнующей нежностью, сладкой болью.
- Потерянный, невозвращенный рай!
Держался город на трех китах: Вокзал. Тюрьма. Женская гимназия.
Шестое чувство, которым обладал только уезд, было чувство железной дороги.
Достопримечательностью города была, конечно, деревянная каланча, венчавшая старое, унылое здание городской Думы, выкрашенное безнадёжной охрой николаевских времён.
Об учебниках к 1 сентября
А 23-го или 25-го августа, смотря по календарю, начиналась учебная страда.
За несколько дней до великой даты в книжных магазинах Золотарёва, Фонарёва и Красногубкина нельзя было протолкнуться.
А какой таинственный смысл был в словах и сочетаниях, в именах авторов, в названиях книг и учебников!
- Вторая часть хрестоматии Смирновского. История Иловайского. Учебник арифметики Малинина и Буренина. География Елпатьевского. Задачник Евтушевского.
Алгебра Киселёва. Физика Краевича. Латинская грамматика Ходобая.
А Записки Цезаря о Галльской Войне, с предисловием Поспишиля!
А Метаморфозы Овидия Назона, в обработке для детей и юношества, под редакцией Авенариуса!
Энеида. Одиссея. Иллиада.
А словари и подстрочники к Виргилию и Гомеру!
И все это не так, на воздух, на фу-фу, а с допущения цензурой и с одобрения учёного Комитета при Святейшем Правительствующем Синоде.
Что и говорить, крепкая была постройка, основательная.
А вот, поди же ты!
Пришел ветер с пустыни, и развеял в прах.
Об участнике Первой мировой войны
Сергей Кречетов, поэт и основатель утонченного "Грифа", писал впечатления с фронта и отлично рассказывал, как, чудом уцелев в штыковом бою, вернулся в свою офицерскую палатку, смыл с себя ледяной водой окопную грязь, опрыскался тройным одеколоном и, чтоб не потерять образа человеческого, всю ночь напролет читал "Манфреда" Байрона.
Всё это было очень свежо и неожиданно.
Об убийстве Распутина
16-го декабря, во дворце князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона, бесхребетной, зелёноглазой гадине придет конец.
Глухой ночью окровавленное тело будет сброшено в холодную, чёрную Неву.
А на утро Петербург, Россия, мир - узнают правду:
- Распутина нет в живых.
Остальное будет в учебниках истории.
Неучи Иловайского, ученики Ключевского, каждый расскажет её по-своему.
Именно про это время Дон-Аминадо напишет:
- А как пили! А как ели! И какие были либералы!..
О Февральской революции
Пребудут неизменными только числа и даты.
2-го марта на станции Дно в вагон царского поезда, стоящего на запасных путях, войдут тучный А.И. Гучков и остроконечный В.В. Шульгин. Всё произойдет с потрясающей простотой.
Никто не потеряет самообладания.
Ни барон Фредерике, последний министр Двора, ни худощавый, подвижной генерал Данилов, ни господа уполномоченные Государственной Думы.
Николай Второй, Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, подпишет акт отречения, напечатанный на пишущей машинке.
И не пройдет и нескольких дней, как во главе Гвардейского экипажа, предшествуемый знаменосцем с красным знаменем, великий князь Кирилл Владимирович, будущий зарубежный монарх не Божьей милостью, а самотёком одним из первых явится на поклон, присягать на верность новой власти.
Матросы Шекспира не читают, и монолог Гамлета им неизвестен.
"Еще и башмаков не износили"...
***
Легенда кончилась, началась заварушка.
Одна длилась столетия, другой отсчитано восемь месяцев.
Избави нас Бог от жалких слов, любительских суждений, неосторожных осуждений.
А пуще всего - от безответственного наездничества и кавалерийского наскока.
И все-таки, надо сказать правду: заварушка превратилась в драму, драма - в трагедию, а учредительное собрание разогнал матрос Железняк. Почему и как всё это произошло, объяснит история...
Которая, как известно, от времени до времени выносит свой "беспристрастный приговор".
Князь Львов был человек исключительной чистоты, правдивости, благородства.
Павел Николаевич Милюков был не только выдающимся человеком и великим патриотом, но и прирожденным государственным деятелем, самим Богом созданным для английского парламента и Британской Энциклопедии.
А когда старая, убелённая сединами, возвратившаяся из сибирской каторги, Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская взяла за руку и возвела на трибуну, и матерински облобызала, и на подвиг благословила молодого и напружиненного Александра Федоровича Керенского,- умилению, восторгу, и энтузиазму не было границ.
- При мне крови не будет! - нервно и страстно крикнул Александр Федорович.
И слово своё сдержал.
Кровь была потом.
Об Октябрьской революции
На утро 25 Октября заговорили пушки.
Распропагандированные полки вышли из казарм.
На крышах вагонов прибыли с фронта накалённые добела дезертиры.
Уличный плакат стал золотой Грамотой.
Из трёхцветных флагов вырвали синее и вырвали белое, и с красными полотнищами, развевавшимися на ветру, прошли церемониальным маршем по вымершим, безмолвным московским улицам. Защищались до конца юнкера Алексеевского училища.
***
В Феврале был пролог. В Октябре - эпилог.
Представление кончилось. Представление начинается.
В учебнике истории появятся имена, наименования, которых не вычеркнешь пером, не вырубишь топором.
Горсть псевдонимов, сто восемьдесят миллионов анонимов.
Горсть будет управлять, анонимы - безмолвствовать.
Свет с Востока. Из Смольного - на весь мир!
Космос остаётся, космография меняется, меридианы короче.
От Института для благородных девиц до крепости Брест-Литовска рукой подать.
Несогласных - к стенке:
Прапорщиков - из пулемёта, штатских - в затылок.
Патронов не жалеть, холостых залпов не давать. Урок Дубасова не пропал даром.
Всё повторяется, но масштаб другой.
В Петербурге - Гороховая, в Москве - Лубянка.
Мельницы богов мелют поздно.
Но перемол будет большой, и надолго.
На годы, на десятилетия.
Французская шпаргалка - неучам и приготовишкам, русская Вандея - для взрослых и возмужалых.
Корнилов, Деникин, Врангель, Колчак -всё будет преодолено, расстреляно, залито кровью.
Рыть поглубже, хоронить гуртом.
Социальная революция в перчатках не нуждается.
На Западе ужаснутся. Потом протрут глаза.
Потом махнут рукой, и станут разговаривать.
- О марганце, о нефти, о рудниках, о залежах.
Картуз Ильича превратился в корону Сталина.
О "незалежной Украине"
Вместо Кистяковского - Саликовский.
Тот самый. Александр Фомич. Старый журналист, редактор "Приазовского Края".
Из Ростова-на-Дону в первопрестольный Киев, из радикального либерализма - в зоологическую гущу.
Пришли к нему целой депутацией, ходатайствовали, убеждали:
- Как же так, Александр Фомич? У вас свобода печати, а вы закрываете, штрафуете, грозите казнями египетскими...
Ответ краткий:
- По-российску не баю. По-москальску не розумию...
***
Про перипетии украинской политики: "Зачем изменять идеалам, когда можно перей-ти в оппозицию?" или "Во всякой лжи можно сознаться, только в святой необходимо упорствовать".
О русском исходе из Крыма
В ожидании событий кто-то предложил свой корабельный журнал, на страницах которого каждый из присутствующих должен был кратко ответить на один и тот же ребром поставленный вопрос:
- Когда мы вернёмся в Россию?..
Корреспонденты с мест немедленно откликнулись.
Один писал:
- Через два года, с пересадкой в Крыму.
Последующие прогнозы были еще точнее и категоричнее, но сроки, в зависимости от темперамента и широты кругозора, всё удлинялись и удлинялись.
Заключительный аккорд был исполнен безнадёжности.
Сам Дон-Аминадо напишет: "Эмиграция стареет оптом, а умнеет в розницу".
О критиках эмигрантского Белого движения
- Могу ли ждать от тучных генералов,
- Чтоб каждый раз в пороховом дыму,
- Они своих гражданских идеалов
- Являли блеск и в Омске, и в Крыму?
- Когда в поход уходит полк казацкий,
- Могу ль желать, чтоб каждый на коне,
- Припоминал, что думал Златовратский
- О пользе грамоты в безграмотной стране?
- Ах, милые! Вам надо до-зарезу,
- Я говорю об этом, не смеясь,
- Чтоб даже лошадь ржала Марсельезу,
- В кавалерийскую атаку уносясь...
О русском Париже
Эмигрантский быт был темой неисчерпаемой, и если не всё в этом быту подлежало высмеиванию и осмеянию, то смягчающим вину обстоятельством могло послужить старое и не одной земской давностью освященное двустишие:
- Смеяться, право, не грешно
- Над тем, что кажется смешно.
И, может быть, Тэффи была и права.
И смешным могло ей искренно казаться всё, без исключения.
Ее "Городок" - это настоящая летопись, по которой можно безошибочно восстановить беженскую эпопею.
"Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной.
Поэтому жители городка так и говорили:
- Живем худо, как собаки на Сене...
Молодежь занималась извозом, люди зрелого возраста служили в трактирах: брюнеты в качестве цыган и кавказцев, блондины - малороссами.
Женщины шили друг другу платья и делали шляпки, мужчины делали друг у друга долги.
Остальную часть населения составляли министры и генералы.
Все они писали мемуары; разница между ними заключалась в том, что одни мемуары писались от руки, другие на пишущей машинке.
Со столицей мира жители городка не сливались, в музеи и галереи не заглядывали, и плодами чужой культуры пользоваться не хотели"...
***
Не всё было весело в русском городке, через который протекала Сена.
Но смешного, чудовищно-нелепого, было немало.
Короновался на царство и вступил на осиротевший российский престол великий князь Кирилл Владимирович, объявивший себя Императором.
Царскосельские скачки были перенесены в Сэн-Брийак, куда переехали на жительство оставшиеся в живых шуаны, камергеры с ключами, и весь Двор.
Городок был объявлен столицей, а в гостинице "Мажестик" на Av. Kleber состоялся Зарубежный съезд, устроенный на шальные деньги А.О. Гукасова, мечтавшего на белом коне и лихим галопом вернуться в Россию.
Богатый нефтепромышленник, получивший баснословные суммы от сумасшедших англичан на эту самую нефть, которая осталась на Кавказе и которую эти самые англичане, после падения большевиков,-"большевики кончатся через две недели!" - собирались эксплуатировать, - Гукасов развлекался как мог.
Издавал орган национальной мысли, который назывался "Возрождение", и устраивал собственную палату депутатов, которая именовалась Зарубежным съездом.
Появилась даже своя собственная зарубежная азбука, которая, по имени нового императора Кирилла Владимировича, получила название Кириллицы.
***
Весь этот русский Ампир подавлял изобретательностью, роскошью, игрой воображения, оригинальностью, новизной, пробуждал умы и веселил души.
Ничего подобного история Европы до сих пор не видела.
Никакой параллели между французской эмиграцией, бежавшей в Россию, и русской эмиграцией, наводнившей Францию, конечно, не было.
Французы шли в гувернёры, в приживалы, в любовники, в крайнем случае в губернаторы, как Арман де-Ришелье или Ланжерон и де-Рибас.
А русские скопом уходили в политику и философию, а главным образом, в литературу.
P.S. В завершение еще один афоризм Дон-Аминадо для тех, кого наша публикация подвигнет прочитать "Поезд на третьем пути" - и поделиться со знакомыми. Ибо "друг, который взял книгу и зачитал ее, - это и есть друг-читатель".