С. А. Косову
- Помню! Синявинские высоты
- Брали курсанты три раза подряд.
- Еле уволокли пулеметы.
- А три батальона - там и лежат.
- Помню! Расстреливали перед строем
- Солдатика девятнадцати лет
- За то, что парнишка не был героем.
- Бежал. А этого делать не след.
- Помню! Мальчик простерт на талом
- Снегу с простреленным животом.
- Помню еще - о большом и малом,
- Об очень сложном и очень простом.
- И все же были такие минуты,
- Когда, головой упав на мешок,
- Думал, что именно так почему-то
- Жить особенно хорошо.
- И ясно мне все без лишних вопросов,
- И правильно все и просто вокруг.
- А рядом - Семен Андреевич Косов,
- Алтайский пахарь, до смерти друг.
- Да, он был мне друг, неподкупный
- и кровный,
- И мне доверяла дружба святая
- Письма писать Пелагее Петровне.
- Он их отсылал не читая.
- - Да что там читать, - говорил Семен,
- Сворачивая самокрутку на ужин, -
- Сам ты грамотен да умен,
- Пропишешь как надо - живем, не тужим.
- Семен Андреич! Алтайский пахарь!
- С тобой мы полгода друг друга грели.
- Семь раз в атаку ходил без страха.
- И пули тебя, как святого, жалели.
- Мы знали до пятнышка друг о друге,
- И ты рассказывал, как о любви,
- Что кони, тонкие, словно руки,
- Скачут среди степной травы.
- И кабы раньше про то узнать бы,
- Что жизнь текла, как по лугу, ровно,
- Какие бывали крестины и свадьбы,
- Как в девках жила Пелагея Петровна.
- Зори - красными петухами.
- Ветер в болоте осоку режет.
- А я молчал, что брежу стихами.
- Ты б не поверил, подумал - брешет.
- Ты думал, что книги пишут не люди,
- Ты думал, что песни живут, как кони,
- Что так оно было, так и будет,
- Как в детстве думал
- про звон колокольный...
- Семен Андреич! Алтайский пахарь!
- Счастлив ли ты? Здоровый? Живой ли?
- Помнишь, как ты разорвал рубаху
- И руку мне перетянул до боли!
- Помнишь? Была побита пехота,
- И мы были двое у пулемета.
- И ты сказал, по-обычному просто,
- Ленту новую заложив:
- - Ступай. Ты ранен.
- (Вот нынче мороз-то!)
- А я останусь, покуда жив.
- Мой друг Семен, неподкупный и кровный
- Век не забуду наше прощанье.
- Я напишу Пелагее Петровне,
- Выполню клятвенное обещанье.
- Девушки в золотистых косах
- Споют, придя с весенней работы,
- Про то, как Семен Андреич Косов
- Один остался у пулемета.
- И песни будут ходить, как кони,
- По пышным травам, по майскому лугу.
- И рощи, белые, как колокольни,
- Листвою раззвонят на всю округу.
- И полетят от рощи к роще,
- От ветки к ветке по белу свету.
- Писать те песни - простого проще
- И хитрости в этом особой нету.
10 января 1946
Вышел из боя живым
После того боя у красноармейца Давида Кауфмана были другие сраженья... Он дошагал до Победы, а потом стал знаменитым поэтом Самойловым. Очень хотелось верить, что выжил и наводчик пулемета Семен Косов. Увы, никакой информации о герое я долго не могла найти: не числился он ни среди живых, ни среди павших. Но внушал надежду факт: медаль "За отвагу" Косов получил за тот бой в марте 1943-го, как и его юный друг, не посмертно.
Поиск незавершенный - всего лишь отложенный. Однажды взгляд зацепился за две короткие записи Давида Самойлова в дневнике 1980 года:
"16 января. Вчера трогательные гостинцы от Анастасии Косовой".
"9 апреля. Трогательное письмо от Анастасии Косовой".
Почему поэта тронули эти послания? Не от дочери ли друга они?
Оказалось, от сестры...
Рассказ внучки
Да, Семен Косов выжил. Почему же они не встретились? В интервью 1980 года Самойлов вспоминал: "Военная судьба развела нас; мы потеряли друг друга, осталось только стихотворение. Стихотворение это более тридцати лет доходило до далекого степного села на Алтае. Когда оно дошло, Семена Андреевича в живых уже не было".
А ведь в августе 1948-го Давид Самойлов был совсем недалеко от своего друга - в Рубцовске, Барнауле. Наверняка расспрашивал о нем. Но видно не судьба. Не мог и Семен Андреич включиться в поиски...
- На войне дед потерял глаз, зрение на втором было слабое. Демобилизовали его в 1944-м. А затем он и вовсе ослеп, - рассказала мне его внучка Людмила. - Я, маленькая, его за тросточку алюминиевую водила по селу. Сестры деда, Анастасия и Варвара, говорили бабушке: "Елена, что вы разрешаете ей его водить? Она же его куда-нибудь заведет!" Мне было пять лет...
Почему поэт назвал жену друга Пелагеей Петровной? Может, забыл, может, так в строку легло. Семен и Елена поженились в 1936-м, она была старше на три года. До войны родились дочь Вера и сын Иван. Жили в землянке. Когда Семен ушел на фронт, Елена пасла коров и брала с собой Верочку.
- Бабушка мне рассказывала, что Верочка все время плакала, есть просила, - вспоминает Людмила. - А есть нечего, только травка. Поплачет-поплачет да и уснет. Тогда бабушка начинает плакать, что детей кормить нечем. Даже картошка почему-то не родилась тогда.
Помнит внучка, как соседская девочка Валя Симахина всегда ходила к слепому деду решать задачки - уж очень он был силен в математике. Прочитает условие, он решает в уме, она записывает. Помнит, как деда-гармониста звали на все деревенские проводы и посиделки...
- После войны родился у Семена Андреевича и Елены Прокопьевны сын Миша. Лет в пятнадцать на покосе с друзьями решили покататься на конях наперегонки, упал и лошадь его затоптала. Родственница мне рассказывала, что на похоронах дед его всего ощупывал: "Миша, Миша..."
Ненадолго пережил сына наш герой. Семен Андреич ушел в 1966 году, всего лишь 54-летним...
Слово о друге
- А мы в болоте жили недели,
- Спали, не раздевая шинели,
- Не снимая гранатной сумки,
- Все думали солдатскую думку
Возможно, кто-то удивится: что могло объединять студента легендарного ИФЛИ и алтайского пахаря? Давид Самойлов сам ответил на этот вопрос.
- Единственным человеком в расчете, для которого духовные начала и знания были предметом постоянного уважения и восхищения, был Семен Андреевич Косов, алтайский пахарь, - вспоминал Самойлов. - Мужик большого роста и огромной силы, он испытывал особую нежность ко всем, кто слабей его, будь то зверь или человек. Пуще других его мучил голод, и я иногда отдавал Семену обеденный суп, а он зато приберегал для меня огрызочек сахару. Но не из-за этого обмена состоялась наша дружба, а из-за взаимной тяги сильного и слабого. Семен, как и большинство солдат горно-болотной бригады, принадлежал к русской народной культуре, которая в наше время почти стерлась с исчезновением ее носителей - крестьян.
Эта культура пережила многие века и стала органической частью национальной культуры, в ней исчезнув и растворившись - в гениях XIX века, прежде всего - в Пушкине.
Эта культура уже не соответствовала нашему времени...
Мудрость Семена была не от чтения, а от опыта, накопленного в народной речи.
- Мне порой казалось, что у него нет собственных мыслей, а только готовые штампы на все случаи жизни. Теперь я понимаю, что мы тоже говорим штампами, но цитируем неточно и небрежно, наши знаки, может быть, индивидуализированы, но бледны по речи. Народ купается в стихии речи, отмывая в ней мысли. Мы же речью только полощем горло, - отмечал Самойлов.
А вот и самое главное, тоже из книги Давида Самойлова "Перебирая наши даты". Об отношении людей к правде:
- Правдолюбцы болезненные, лихорадочные, за правду не пожалеют ни себя, ни других...
Правдознатцы хотят о правде дознаться. Правдознатцам не только своя правда нужна, но и чужая. И знание их - несчастливое. Знают, что правда горька есть.
Высший тип - праведники, которые высказывать правду не умеют, да и понять ее не тщатся, они живут правдой. И потому независимы ни от болезни, ни от знания. Живут они правдой по инстинкту, по устройству натуры. Правдолюбцам они кажутся трусливыми, правдознатцам - глупыми. А они готовы, может быть, признать и то, и это. Живут, как умеют жить. Боясь иногда пустяков. Но главного - не боясь: врага, насилия, смерти...
Праведником был Семен Косов.
Проза последнего боя
Шла болотная война. Студент пересказывал Семену Косову в дозоре Брема: его товарищ больше всего из московской жизни любил воспоминания о зоопарке. Еще - как в стихотворении! - писал за него письма жене на Алтай. И записывал за другом народные словечки и приметы. Запомнил поэт посылки - с ним делился гостинцами друг: "Помню рассыпчатые пшеничные лепешки Семеновой жены, чуть горьковатые от полыни..."
За тот увековеченный в поэзии бой в марте 1943-го друзья были награждены столь ценимой фронтовиками медалью "За отвагу".
Красноармеец Кауфман: "Продвигаясь с пулеметным расчетом стремительно совместно с пехотинцами ворвался в немецкие траншеи в рукопашной схватке убил 3-х немцев и тут же был ранен сам и эвакуирован в госпиталь".
Младший сержант Косов: "Выдвинулся с пулеметом на расстояние 50 мтр. от противника и беспрерывно вел огонь по пр-ку. Огнем своего пулемета и в рукопашной схватке в траншеях убил 2-х немцев".
Это из представления к наградам. На самом деле все было будничнее, без рукопашной. И страшнее...
"Дождавшись, когда стрельба чуть поутихла, я оставил Семена у пулемета и пополз за лентами, ибо думал, что немцы собираются контратаковать и ленты нам скоро понадобятся.
Я дополз до коробок и поволок их за собой. Немцы сбросили серию мин, сухо лопнувших рядом... Метров двадцать оставалось до окопа. Следующей миной, как палкой, огрело меня по руке. Рука онемела. Я почему-то встал и тут же свалился, оглушенный взрывной волной.
Очнулся в траншее. Семен тер мне лицо снегом.
- Голова цела, - сказал он.
Я услышал его слова, как сквозь вату.
- Ступай в санвзвод. Может, ты хоть останешься живой.
Жизнь мне спас Семен. Под обстрелом немецких минометов он выскочил из окопа и на руках унес меня. Иначе следующей серией мин я был бы убит.
...Я простился с Семеном, который оставался у пулемета один, потому что солдата из хозвзвода можно было не считать. Он сидел на дне окопа и доедал плитку горохового концентрата из НЗ.
- Больно? - спросил он меня с завистливым участием.
- Пошел ты к такой-то фене, - ответил за меня Семен.
Индпакеты наши были уже израсходованы, и он кое-как перевязал мою руку рукавом нижней рубахи, а выше перетянул поясным ремнем.
Рука моя висела как чужая, не болела, а только мерзла. Кровь понемногу сочилась из раны, и холодные капли, накапливаясь на пальцах, падали в снег.
Опираясь на карабин, я поплелся в тыл вдоль опушки, по которой мы недавно шли вперед, дошел до леска за исходным рубежом атаки. В лесу было пусто и тихо. Светило солнышко..."
P.S. 24 января 1946 года Давид Самойлов записал в дневнике: "Какими тесными сплетениями сосудов и нервов привязаны мы, поэты, к своим биографиям. Как должны мы уметь жить, чтобы уметь писать!"
И как же умел жить мой земляк Семен Андреич, чтобы о нем осталась Память - в сердцах, стихах и прозе...