Михаил Викторович - сын подполковника Виктора Андреева, совершившего в Великую Отечественную войну 86 боевых вылетов на истребителях Як-7 и Як-9.
После Победы Виктор Михайлович служил летчиком-испытателем Государственного Краснознаменного научно-испытательного института ВВС и погиб 31 октября 1962 года, выполняя полет на первом серийном сверхзвуковом истребителе-перехватчике Су-11. Посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза.
Логично, что разговор с сыном мы начали с воспоминаний об отце.
О родителях-фронтовиках
Сколько вам было, Михаил Викторович, когда отец ушел в небо и не вернулся?
Михаил Андреев: Я родился 17 декабря 1950-го. Вот и считайте: неполных двенадцать лет...
Мы жили в подмосковном Чкаловском, папа часто уезжал в командировки. И в тот раз улетел в Новосибирск на испытания нового самолета. Детали произошедшего в тот трагический день я узнал позже, восстанавливал картину катастрофы по рассказам очевидцев и отцовских однополчан.
Папа возвращался с задания, когда в первый раз отказал двигатель. Как и положено по инструкции, передал информацию на землю. Ему скомандовали: "Прыгай!" Отец сообщил, что попытается запустить заглохший мотор. Это удалось, однако вскоре самолет опять замолчал и стал падать. Внизу находились корпуса порохового завода, катапультироваться было нельзя, это могло привести к мощному взрыву, способному разрушить окружающие жилые кварталы Новосибирска. Вот отец и попробовал оттянуть Су-11 в сторону колхозного поля. Удар при приземлении получился очень сильным, перегрузка - колоссальной... Свидетели рассказывали: пару часов отец еще был жив, но в сознание уже не приходил. Самолет повредился при посадке, тем не менее двигатель уцелел. По сути, ценой жизни папа спас и машину, и людей на земле.
Испытания Су-11 потом завершал Георгий Береговой, в будущем - летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза, а тогда - товарищ отца и его коллега по институту ВВС.
Помню, как Георгий Тимофеевич приходил к нам в гости. Другие космонавты тоже бывали - Павел Попович, Владимир Комаров, Василий Лазарев... Они дружили с папой, вместе служили летчиками-испытателями. Сейчас на нашем доме в Чкаловском установлена мемориальная доска в память об отце, а во Владимировке в его честь названа улица.
Это где?
Михаил Андреев: В Астраханской области. Второе название - Ахтубинск. Там находится аэродром летно-испытательного центра имени Чкалова Минобороны России. Отец служил в тех местах.
У меня есть и его фото в компании с космонавтами, и снимки с фронта. Он рвался на передовую, даже приписал год, чтобы раньше оказаться там. Сначала служил авиамотористом, потом выучился на летчика-истребителя, в боях участвовал с ноября 1944-го, успел сбить два немецких самолета. В марте 1945-го получил первый орден Красного Знамени, еще через три месяца - второй. А всего у него было пять боевых орденов. Героический батя!
Награды сохранились?
Михаил Андреев: Тогда полагалось все сдавать после смерти орденоносца. В том же 1962 году пришли из военкомата и забрали ордена, оставили только отцовские медали. Их взял себе Вовка, мой младший брат. Когда он умер, я связывался с его женой, пытался вернуть, но без толку. Из отцовских наград у меня есть лишь грамота Героя Советского Союза. Такая красная, большая. И все...
Правда, я сберег много папиных вещей. Например, шлемофон, в котором он летал. И белый ЗШ - защитный шлем. Такие и сейчас носят. Есть офицерский кортик. Иногда думаю: случись со мной что-нибудь, кому достанется все? Надо бы передать в надежные руки...
Еще храню несколько статей об отце, стихи, ему посвященные. Тогда об аварии Су-11 писали мало, информация была строго засекречена.
Как именно вы узнали о случившемся?
Михаил Андреев: 31 октября 1962 года выпало на среду. Середина недели, обычный рабочий день. Вернулся домой из школы, а у нас полно народу. Так было принято: знакомые, друзья пришли поддержать семью. По лицам взрослых без лишних слов понял: приключилась беда...
На этом прежняя жизнь закончилось. Понятное дело, тяжелее всего переживала мама, оставшаяся одна с тремя сыновьями. Наверное, в глубине души она испытывала отчаяние, но виду не подавала, держалась.
До гибели отца мама была домохозяйкой, потом устроилась кассиром в продовольственный магазин, чтобы хоть какую-то копейку зарабатывать. Ей доплачивали пенсию за потерю кормильца несовершеннолетних детей, но совсем небольшую сумму. Мама, кстати, прошла войну, служила шифровальщицей в Главном разведуправлении. Долго этого не знал, выяснил уже после маминой смерти в 2010 году. Оказывается, она несколько раз выезжала к линии фронта, работала там, принимая и отправляя шифровки. Этого требовала оперативная обстановка. Под немецкие бомбежки попадала. Кто-то сообщал о прибытии на передовую шифровальщиц, и по ним били целенаправленно...
Откуда узнали такие подробности?
Михаил Андреев: Из маминого личного дела, которое мне показали в военкомате. Она никогда не рассказывала про разведку, а я и не спрашивал, поскольку ни о чем подобном не подозревал. Мама прожила долгий век...
О суровых буднях суворовцев
Вы средний сын?
Михаил Андреев: Да, старший - Николай, младший - Вовка.
Через месяц после гибели отца я уехал в суворовское училище в город Орджоникидзе. Теперь это Владикавказ, столица Северной Осетии - Алании.
Решение было ваше?
Михаил Андреев: Ну, меня спросили: "Поедешь?" Ответил, что не против. Сами понимаете, маме пришлось бы управляться с тремя пацанами, а это не самая простая задача. Так на следующие семь лет я стал суворовцем. С пятого и по одиннадцатый класс.
И как воспоминания?
Михаил Андреев: Смешанные. Покажу потом фотографию: стою несчастный, маленький, щупленький, в шинельке. Дитенок-цыпленок.
Учились хорошо?
Михаил Андреев: Да как вам сказать... Раздолбаем был, если честно. Спасало то, что папа - Герой Советского Союза. Это хоть немного прикрывало часть моих глупостей.
Например?
Михаил Андреев: Однажды ночью пошли на спортплощадку - поиграть в футбол. Понимаете, да? Другого времени не нашли... Нас застукали. Потом сбежали в самоволку. Опять задержали. Меня стыдили, говорили, мол, позоришь фамилию, но, честно говоря, в молодости о таком не слишком задумываешься.
Хотя на Кавказе я вел себя более-менее прилично, дисциплину не нарушал, с территории училища не вылезал. Запоем читал книжки, даже по ночам. По выходным ходил в клуб. По субботам там показывали один художественный фильм, а по воскресеньям сразу два - после обеда и вечером. Вот я и смотрел.
Жизнь в училище была нормальная, кормили всегда хорошо, что называется, от души. Правда, в Орджоникидзе столкнулся с дедовщиной. Вот это неприятно, даже ужасно, если называть вещи своими именами.
В чем это выражалось?
Михаил Андреев: Все банально: старшекурсники начинали ерундой заниматься, по-разному задевая малолеток. Обзовут, что-нибудь заставят делать унизительное, пирожные отнимут. Нам в воскресенье давали сладости, а эти лбы отбирали...
Не пробовали сопротивляться?
Михаил Андреев: Как? Я учусь в пятом классе, а они в одиннадцатом, в два раза сильнее... В общем, случались нехорошие эксцессы, вот мама и попросила перевести меня в Москву. Объяснила, дескать, поближе к дому, сможем чаще встречаться. Дед еще был жив, работал начальником отдела в газете "Правда", тоже слово замолвил.
Про деда, наверное, надо пару слов сказать. Михаил Григорьевич Андреев. В войну был комиссаром летной школы и лично перевозил раненых на По-2. Как-то показал свою летную книжку, а в ней сверху красным карандашом написано: "Объявляю благодарность за проявленное мужество. И. Сталин". Меня этот автограф поразил до глубины души. Спрашиваю: "Дед, как?! Откуда?" Он отмахнулся, мол, было дело.
Не рассказал?
Михаил Андреев: Умел держать язык за зубами! Его же чуть не посадили в 1937-м. Длинная история. Деталей не знаю, дед не то княжеского, не то знатного дворянского рода, бежал на Дальний Восток, пять лет строил Комсомольск-на-Амуре, новую биографию зарабатывал. А когда-то у нас имелся свой дом в Москве, большой особняк. Правда, дед так и не назвал мне точный адрес. В советское время подобными вещами не принято было щеголять...
Но сталинскую подпись, сделанную карандашом, я видел своими глазами.
Сберегли?
Михаил Андреев: Бабушка говорила, что сожгла. Не знаю, взаправду ли. Может, где-то припрятала...
О месте политрука в строю
С однокашниками по суворовскому училищу поддерживаете отношения?
Михаил Андреев: Раньше встречались, а сейчас уже многих нет на этом свете. Сами понимаете, возраст... Был у меня близкий друг. Володя. Долго общались. Хороший парень. Окончил академию, живет в другом городе, общаемся редко, а когда-то были не разлей вода. И в Курганское высшее военно-политическое авиационное училище поступили вместе.
Почему вы пошли в политработники, Михаил Викторович, а не в летчики, как отец?
Михаил Андреев: Забраковали по здоровью. Такие вот парадоксы случаются в жизни: летать не разрешили, а в испытатели потом взяли - и нормально...
Конечно, я мечтал о небе. Как, наверное, и все мальчишки. С детства буквально грезил транспортной авиацией. В Чкаловском же стоит авиационная бригада, и я надеялся, что когда-нибудь буду там служить. Но вот не сложилось.
А что за медицинские проблемы у вас выявили?
Михаил Андреев: Нашли шумы в сердце, когда был пацаном. На первой же медкомиссии в суворовском училище сказали, что авиация для меня закрыта, мол, выбирайте что-нибудь другое. А через несколько лет при наборе в отряд испытателей крутили по-всякому, ничего не обнаружили, хотя конкурс был жесткий, десять кандидатов на место.
Выпускников-суворовцев в любое высшее военное училище зачисляли без экзаменов. Такое правило было. Вот и выбрал Курган. Хоть какое-то отношение к небу. Дедушка поддержал, сказал: "Я всю жизнь был политработником, пусть и Миша побудет".
Володя, друг по суворовскому училищу, поступил со мной, его тоже не взяли в летчики из-за здоровья. Но он не особо переживал, парень был очень способный, схватывал все на ходу.
Мне такого таланта бог не дал. Приходилось зубрить основные предметы. Тем не менее благополучно отучился, получил погоны лейтенанта вместе с направлением в Московский военный округ.
Сначала распределили в Марфино, где располагался авиационный санаторий, но там не задержался, на полтора года командировали в Бутурлиновку, райцентр в Воронежской области. Глухомань дикая! Честно говоря, благодарен судьбе, что забросила туда. Понял суровую армейскую жизнь. Это здорово помогло в будущем.
А как вы в испытатели попали?
Михаил Андреев: Вернулся из Бутурлиновки, поступил в распоряжение отдела кадров Главного штаба ВВС, а мне и говорят: будешь кандидатом на должность замполита отряда испытателей Института авиационно-космической медицины. Я о таком никогда и не слышал, сказать по совести.
Но сначала нужно было пройти отбор. Из десяти претендентов в первую очередь убрали женатиков. Уж не знаю, по какой причине. Затем забраковали тех, кто курит. Ну и нарушителей дисциплины, имевших взыскания в личном деле. В итоге остался только я. Некурящий, непьющий, холостой.
Генерал Артамошин, начальник политотдела, выдал на руки предписание, сказал: езжайте на станцию метро "Динамо", институт там. Ну, я и поехал. С тех пор в нем работаю. С 1975 года. Скоро рассчитываю полувековой юбилей отметить.
Вы только политически мотивировали испытателей, наставляя на путь истинный, или наравне участвовали в исследованиях?
Михаил Андреев: Штатная должность - замполит отряда. Но я не смог бы убеждать других рисковать жизнью и здоровьем, продолжая сидеть в теплом кресле. Не имел бы на это морального права. Вы же наверняка знаете призыв, звучавший на фронтах Великой Отечественной: "Коммунисты, вперед!" Это не пустой звук. По крайней мере для меня. Надо показывать пример, вести за собой. Так полагалось.
Сколько человек было в отряде?
Михаил Андреев: Когда попал туда, около шестидесяти. Три офицера, десять прапорщиков и солдаты. Потом пошла более интенсивная работа, и численный состав увеличился до ста десяти. Каждое утро начиналось с общего построения и распределения, кто на какое испытание идет сегодня. Всем хватало дел, в части фактически никого не оставалось, лишь дневальный старшина на тумбочке стоял.
Где все происходило территориально?
Михаил Андреев: Как уже говорил, институт - в Петровском парке у метро "Динамо". А на эксперименты ездили в Подмосковье. В Чкаловское, например.
В каких программах вы лично участвовали?
Михаил Андреев: Знаете, их было много, все и не упомнишь. В память врезались наиболее сложные типа катапультирования из вертолета не вверх, как обычно, а в сторону или падения с высоты внутри боевой машины десанта.
О падении с высоты и катапультировании в сторону
По официальной информации, первый сброс на парашютах БМД с экипажем был совершен 5 января 1973 года. В нем участвовал и сын легендарного командующего ВДВ Василия Маргелова. Все так?
Михаил Андреев: Верно. Отрабатывалась тактика, при которой диверсионные группы находятся в БМД и их сбрасывают в тыл противника. Действительно, в январе 1973-го с военно-транспортного самолета десантировались старший лейтенант Александр Маргелов и подполковник Леонид Зуев.
Но есть существенный нюанс: этому событию предшествовали испытания в нашем институте. Ребята забирались в БМД, их поднимали подъемным краном и без всяких парашютов бросали на землю.
Сурово.
Михаил Андреев: Так рассчитывали работу тормозной системы, которая должна была смягчить удар при приземлении. Ведь для БМД Маргелова и Зуева соорудили специальную платформу с реактивными тормозами, а те создавали столько шума, что ни о какой скрытности не приходилось вести речь.
Кроме того, внутри БМД смонтировали специальные кресла по типу космических, жестко зафиксировав в них переодетых в скафандры членов экипажа...
Словом, целая история: пока ремни отстегнешь да выберешься... Какая уж тут внезапность?
Михаил Андреев: По-другому нельзя. Слишком велик риск травм. Вот наши испытатели и искали способы упростить операцию. Так и должно быть, суть в ином: какое-то время назад по телевидению показали фильм "Десантный Батя" о Василии Маргелове, где рассказали и об отработке приземления БМД с экипажем. Представьте изумление парней, увидевших, что, по мнению создателей картины, вся подготовка шла... на собаках.
Обидно!
Михаил Андреев: Еще как! Словно в душу плюнули... Ребята возмутились: получается, собаки - герои, а мы опять не при делах! Схожая история была с полетами в космос: испытания сначала проводились на земле, здесь все отрабатывалось, потом на орбиту полетели Белки со Стрелками и лишь затем - люди. А в случае с десантированием БМД животные вообще не использовались. Не знаю, кому и зачем понадобилось сочинять подобную небылицу?..
Вы тоже участвовали в испытаниях?
Михаил Андреев: Когда подключился к программе, экспериментировали с прослойкой из толстого пенопласта и чем-то вроде сот из крупного картона. Их крепили под платформой, на которую устанавливали БМД, а потом эту конструкцию бросали. Экипаж сидел крепко пристегнутый. Приземлялись и тут же старались запустить мотор, начать движение.
Мне казалось, будет разумнее, если десант прыгает отдельно. Для матерого бойца не проблема пробежать километр или полтора от места приземления. Зато больше шансов сохранить технику и личный состав. Представьте, откажут парашюты или не сработает тормозная система, и БМД с людьми шмякнется с верхотуры. Гробанутся так, что костей не соберешь!
Свою порцию падений вы успели собрать?
Михаил Андреев: Разумеется. Приказы командира не обсуждаются. Сказали: "Прыгай!" - и прыгал.
Вопрос дурацкий, но все же: как ощущения?
Михаил Андреев: Попробуйте забраться в железную бочку и шлепнуться в ней на землю. С четырех метров, пяти, шести...
Потихоньку шли вверх, вверх, вверх. Пока не подходили к пределу. Удар по силе получался таким же, как при сбрасывании на тормозной платформе с высоты двух километров.
Перед началом эксперимента я просил об одном: посильнее затягивайте ремни в кресле. В гермошлем мне клали слой мягкого поролона. Честно говоря, не особо помогало, после каждого падения дико болела голова.
Сколько раз вас так уронили?
Михаил Андреев: Шесть. В течение месяца. Пока не решили остановить программу...
Много народу участвовало?
Михаил Андреев: Четыре человека. По двое в каждом экипаже. Моя группа и еще одна.
Травмы случались?
Михаил Андреев: Плечо выбивало, ногу... Но это мелочи. Похромаешь маленько и забудешь. Главное требование - жесткая фиксация тела в ложементе, иначе мог не выдержать позвоночник. Любой зазор, и страшный удар шел туда ...
Вы еще упоминали катапультирование в сторону.
Михаил Андреев: Реально жуткая штука, хотя порой необходимая для вертолетчиков. Чтобы при экстренном покидании кабины пилот не попал под винт, пробовали выстреливать кресло в сторону. Я участвовал в трех таких экспериментах. После последнего сказал, что больше не буду, не могу.
Ужасные ощущения. Боковые удары вызывают дикие перегрузки. Врачи потом рассказали, насколько это опасно.
Как все проходило?
Михаил Андреев: Проложили рельсы длиной метров пятнадцать, ты садишься в кресло вертолетчика, разгоняешься, едешь и со всей дури врезаешься в свинцовый конус, который стоит в конце. Били с такой силой, что конус иногда превращался в лепешку. Имитация удара катапульты. На скорости, с которой она выстреливала.
Во что вы были одеты?
Михаил Андреев: Как обычный пилот - комбинезон, кожаная куртка. А тут - мощный боковой удар и потом сумасшедшая отдача...
Больше всего боялся за ноги. От них волна шла вверх, докатываясь до головы. Доли секунды, но почувствовать хлопок успевал. Бах! И башка невольно отлетала назад.
Мне запомнилось не то, как сердце обмирало или кишки внутри переворачивались, а почему-то удар коленки о коленку. Тяжело было настолько, что решил отказаться. И остальные ребята просили снять их с эксперимента.
О времени пить боржоми
А вы имели право сказать "нет"?
Михаил Андреев: Конечно. Дело-то добровольное. Но не хотелось подводить полковника Корженьянца. Объяснил ему, мол, больше нет сил, Валерий Арамович. Он ответил: Миша, давай сделаем еще заход, и напишу рапорт, что не имеет смысла продолжать. Так и поступили. Прекратили эксперименты после трех моих попыток.
Катапульта в серию не пошла.
Сейчас придумали отстрел винта, хотя и это спорный вариант. Представьте: эскадрилья летит, и винт случайно попадает в соседа. Может начаться цепная реакция, пострадают несколько машин. Поэтому теперь стараются работать в одиночку или парами.
Еще через какие испытания вы прошли?
Михаил Андреев: Недавно с Наташей, моей женой, разбирали архив. Честно говоря, удивился, сколько всего было.
Например, подъем в барокамере на тридцатикилометровую высоту. Костюмы испытывали. Тогда никто не думал о риске. Говорил потом со специалистами, они объяснили: если бы возникла малейшая дырочка в скафандре, меня размазало бы по стенкам. Запросто!
И дышать под высоким давлением трудно. Ведь постоянно поступал поток кислорода. Особенно тяжело давался спуск с высоты.
Эксперименты хорошо оплачивались?
Михаил Андреев: Добавляли буквально копейки. Хорошо заработать можно было на центрифуге. Но это приличная нагрузка для организма. После опыта обязательно на сутки клали в профилакторий, давали еще выходной, лишь потом опять крутили. Получается, два рабочих дня в неделю.
Вас туда не звали?
Михаил Андреев: Я же оставался замполитом и не мог столько отдыхать. Отработал одну серию и закончил с центрифугой.
Какую перегрузку выдерживали?
Михаил Андреев: Девятикратную.
Опишите состояние.
Михаил Андреев: Постепенно темнеет в глазах, потом все чернеет. Абсолютная ночь. Когда отпускаешь тангенту, начинает чуть светлеть. Точки собираются в маленький экранчик, который становится шире, шире, шире... Словно включают лампу, и ты приближаешься к ней, пока не возвращается способность видеть.
Почему так происходит?
Михаил Андреев: Чем быстрее крутят, тем сильнее давление. Будто слепнешь. Тут главное - не испугаться. Некоторые отпускают тангенту, и автоматически центрифуга останавливается. Равнозначно приговору: вы нам не подходите.
Нужно, чтобы человек продержался хотя бы несколько секунд: пять, десять - кто сколько сможет.
Вы задавали себе вопрос: зачем? К чему это издевательство над организмом?
Михаил Андреев: Всем приходили в голову такие мысли. Я не исключение. Другое дело, что стал задумываться, когда уже было поздно. Поздно пить боржоми...
Сколько лет вы прослужили испытателем?
Михаил Андреев: С 1975-го по 1996-й. Двадцать один год. Единственное, на что мне удалось накопить деньжат, это "Запорожец".
Была цель купить машину?
Михаил Андреев: Нет, иллюстрация к вопросу, хорошо ли нам платили... Личным автотранспортом я обзавелся году в восьмидесятом. Мне уже тридцать лет было.
Многие уходили из отряда по собственному желанию?
Михаил Андреев: Случалось, но редко. Работа испытателем затягивает. Нередко солдаты после срочной службы оставались в части прапорщиками. Увы, большинства уже нет. Недавно умерли Витя Новиньков, Коля Груша, Юра Шевцов, Гриша Оноприйчук... Хорошие ребята. Когда-то служили у меня солдатами, у каждого за плечами серьезные эксперименты.
Помню, на Крайнем Севере морозили. Из одежды - бушлаты, ватные штаны, унты. Сидели в палатке при минус 45-50 градусах.
Костер разводить разрешалось?
Михаил Андреев: Пожалуйста! Только чем ты в тундре топить будешь? Кругом лед...
Как-то группу отправили на Дальний Восток. Ночь провели в построенном наскоро шалаше. Утром проснулись, а вокруг здоровенные звериные следы. Потом старожилы объяснили: "О, ребят, вас навещал тигр". Пришел, понюхал и дальше отправился. Вещмешки из искусственного меха, если бы из натурального - порвал бы в клочья...
Однажды проводили испытания в барокамере, имитируя падение самолета в воду на глубину десять метров. Выдавали небольшой баллончик кислорода. И вот сидишь, сколько выдержишь. Когда становилось совсем невмоготу, делаешь два щелчка, подаешь сигнал, и тебе пускают воздух. Как-то день так терпел... Почему пошел? Солдаты отказывались, теряли сознание. Сначала один, потом второй. Командир говорит: "Делать нечего, Миша. Иди".
"Коммунисты, вперед!"
Михаил Андреев: И я полез в камеру. Часов на двенадцать меня хватило. Потом еще дважды повторил эксперимент. Солдатики увидели, что все нормально, замполит в обморок не падает, и тоже согласились на это испытание.
О встречах у памятника собачке
За все годы ни разу сознание не потеряли?
Михаил Андреев: Однажды на пару секунд отключился, когда проверяли разгерметизацию кабины самолета. Срабатывает система безопасности, костюм надувается, и ты так летишь. Я вырубился в момент перескока. Потом пришел в себя и дальше действовал уже нормально. Причина в чем? Нам на пробу прислали французские маски для летного состава. Французы расписывали, что их товар работает до двадцати двух километров. Какое там! Уже при подъеме на восемь стало ясно, что это полное дерьмо, доказавшее свою непригодность. Через микродырочки уходил кислород.
Мы отказались от этих масок.
Много было всяких испытаний, о некоторых до сих пор не могу рассказывать. Не имею права. Гриф секретности не отменен, а расписок о неразглашении я подписал за жизнь - не сосчитать. Вагон и маленькая тележка! Процентов девяносто того, чем мы занимались, было засекречено, часть разработок и сегодня не утратила уникальность.
Для понимания скажу, что мы первыми стали испытывать дроны. И начали делать это очень давно.
В Афганистане наши сотрудники работали. Группа из пяти человек летала в Кабул. Собрали там необходимые материалы и вернулись. Но чем именно они занимались, не знаю. Информация не разглашалась.
И в Чернобыль ездили. Радиобиологи в институте всегда были сильные, специальный исследовательский отдел трудился.
Правильно понимаю, что после распада Советского Союза необходимость в замполитах отпала?
Михаил Андреев: Но меня же назначили командиром отряда испытателей, а потом, в конце девяностых, перевели на штабную работу. Когда в 1999-м собрался увольняться, предложили должность начальника институтского клуба. Подумал немного и согласился, поскольку здоровье уже пошаливало. После стольких-то перенесенных ударов...
Сейчас числюсь научным сотрудником, по факту продолжая заведовать клубом. Скоро будет четверть века. Он у нас шикарный: фойе просторное, зал большой - четыреста человек помещаются. Там проходят совещания, ученые советы.
Вы сказали о проблемах со здоровьем. Расшифруете?
Михаил Андреев: Не люблю жаловаться. Зачем?
Да и я не прошу слезу выжимать. Расскажите как есть.
Михаил Андреев: Особенно похвастать нечем. Букет разных хворей. Из самых заметных - болезнь Паркинсона. Третья стадия из пяти существующих. Скажем так, на середине пути... Профессор Смоленцева, у которой я консультировался, говорит, это результат многочисленных ударных перегрузок. То в бок, то сверху, то снизу...
На жизненно необходимые лекарства, на которых сижу, ежемесячно трачу треть пенсии, даже больше. Флакона хватает на двадцать дней, в обычной аптеке его не достать, а по спекулятивной цене обходится в шесть тысяч рублей.
А получаете сколько?
Михаил Андреев: Пенсия - тридцать девять тысяч. С учетом выслуги лет как подполковник в отставке...
У однополчан, подозреваю, картина похожая?
Михаил Андреев: Да их почти не осталось! С теми, кто сохранил силы и память, по телефону созваниваюсь. А видимся только 12 апреля, в День космонавтики. Кого еще держат ноги, приходят к институту. Собираемся у памятника собаке Лайке у проходной, там общаемся.
О Родине, которая не забудет. Но и не вспомнит
У вас был свой тост? Специальный?
Михаил Андреев: Вторую рюмку всегда поднимаем за тех, кого уже нет. Третью - за космонавтику. Ну и за родной институт обязательно выпивали чарку.
Вот вы спрашивали: ради чего все, стоило ли здоровьем так рисковать?
Всегда отвечал: мы не для себя, мы за страну. Как говорится, дело чести. Знали одно слово: надо. Ничего не боялись, шли на самые тяжелые испытания...
Но в последнее время ребята все чаще горько шутят: да, Родина нас не забудет. Но и не вспомнит...
Мне вот дали третью группу инвалидности. Чтобы оформить вторую, надо бегать по кабинетам, оформить кучу бумаг, пройти обследования, а у меня уже сил не осталось, ноги отказывают.
Хорошо, что рядом близкий друг, моя Наташка, Наталья Николаевна Сарычева. Без нее, наверное, помер бы. Она пришла в институт студенткой микробиологического факультета в 1973-м, даже раньше меня. Так на всю жизнь здесь и осталась.
Понимаете, прикипели мы душой к этому месту. Какая-то магия. И люди необыкновенные, и работа. Несмотря на все трудности и сложности.
Дело ведь не только в физических перегрузках.
Скажем, постоянные заборы крови. Помню, как-то поехал в санаторий по путевке, а у меня все вены исколоты. Перед этим десять дней подряд участвовал в эксперименте, после которого брали кровь на анализ. Начал проходить медосмотр в санатории, сестричка мои руки увидела, ойкнула и убежала. Решила, видимо, что перед ней наркоман. Пришел главврач, потребовал объяснений. Я предвидел подобную ситуацию и заранее подготовил справку из института. Но, кажется, мне так до конца и не поверили, поскольку строго предупредили, мол, никаких гулянок и прочих нарушений режима...
Похоже на забавный анекдот, а это лишь эпизод из жизни. Были эксперименты, когда подолгу заставляли голодать. Вот приземлился ты в тайге, до цивилизации далеко, а из съестного - только шоколадка и пара конфеток в кармане. Как поведет себя организм, сколько испытатель сможет продержаться? Знаете, через пару суток некоторые мужики буквально зверели, готовы были броситься на тех, кто проводил исследования. Как говорится, голод - не тетка...
Или моделировали в лабораторных условиях подобие невесомости, укладывали человека в постель так, чтобы голова находилась на десять градусов ниже туловища. Если лежать долго, распределение крови идет по-другому, мышечная атрофия появляется. После опытов физически крепкие люди на ногах стоять не могли, ноги не держали.
Что-то я разговорился сегодня, но вы сделайте поправку на то, что это первое мое интервью в жизни...
Впрочем, дело ведь не в конкретных примерах или фактах чьей-то биографии, а том, что мы честно служили Родине и даже сейчас многого для себя не просим. Только официального признания, что сделанное нами было не зря...