Воевал на подступах к столице и был награжден медалью "За оборону Москвы". Уже в статусе корреспондента "Красной звезды" участвовал в Ржевской битве и в сражении на Курской дуге, был под легендарной Прохоровкой, партизанил в Белоруссии...
В рубрике представлены отрывки из записных книжек и писем писателя за 1941-1944 годы. Отрывки публикуются на правах цитирования по текстам: Платонов А. "Записные книжки. Материалы к биографии" (Публ. М.А. Платоновой. Составление, подготовка текста, предисл., примечания Н.В. Корниенко. М.: Наследие, 2000. 424 с.) и "Письма с фронта. "Я видел страшный лик войны"" (М.: Родина, 2021. 240 с.).
Подзаголовки для удобства расставлены редакцией.
Первая бомбежка
29 августа 1941 года. Тихвин - Бабаево. Стан[ция] Дыми. Эстон[ский] паровоз, горячий, помогал. Бригада ушла в лес; кричала машинисту: беги в лес. Стал к шуровке. На 8 метров. 4 бомбы. Засыпало землей, стекла, ящики - все на машиниста. Затянуло сцепку с эстон[ского] паровоза. Свисток перекрыли пробкой.
4 шпалы порвало, рельсы вырвало. Саперная команда (снаряд не взорвался). Вспомогательный поезд. Эстон[ский] паровоз: паровоз в одну сторону, тендер в другую.
Часть крыши сорвана, двери, окна, часть состава повреждена, рамы...
Беженцы
Один беженец у другого:
- Дальше-то лучше будет с харчами?
Другой:
- Откуда? СССР везде одинаков. Раз тут нет, значит там - еще хуже.
"Да весь СССР-то весь одинаков... что тут, что там"...
Беженец в беспрерывной работе-суете: кипяток, хлеб, очередь за талоном, дрова, сортир, утепление теплушки, борьба с отцепкой и пр. и пр.
Особое состояние - живешь, а нельзя, не под силу, как будто прешь против горы, оседающей на тебя.
Смерть
Смерть. Кладбище убитых на войне. И встает к жизни то, что должно быть, но не свершено: творчество, работа, подвиги, любовь, вся картина жизни несбывшейся, и что было бы, если бы она сбылась. Изображается то, что, в сущности, убито - не одни тела. Великая картина жизни и [душ] погибших душ и возможностей. Дается мир, каков бы он был при деятельности погибших, - лучший мир, чем действительный: вот что погибает на войне - там убита возможность прогресса.
Быт
27 сентября 1942 г.
Жел[езнодорожный] мост в Т[оржке], ставший "бомбоубежищем": в него ни разу не попали почти за 1,5 года, а кругом все порушено, хотя мост-то и был объектом попадания. Жители при бомбежке стоят на мосту - в безопасности. "Они хотят попасть дюже метко, вот у них и прицелы-то дрожат - и не попадают", - говорят жители.
Фронту нужны книги для чтения - это сборные хрестоматии лучше всего: библиотека в одной книге.
Нужен непрерывный поток книг из тыла - фронту.
Ротные библиотеки; библиотекарь - писарь.
Уборка урожая под обстрелом. Смелость и выдержка крестьянок. Цепкость за дворы. Красноармейцы иногда, оставшись в деревне без населения, разбирают постр[ойки] на топливо, на землянки. Без населения некому постирать белье, истопить, прибрать избу.
Вывезенное за 25-35 км население при первом случае возвращается. Вывозить дальше - нужен гигантский транспорт. Проблема трудная. Насел[ение] обожает красноармейцев. И одновременно - сами красноарм[ейцы] понимают и чувствуют, что много шпионов на фронте. Документы, проверка людей на фронте поставлены хуже, чем в ближайшем тылу (в 1 и 2 эшелоне). Можно ходить без документов.
Совесть
В храбрости есть высшее самолюбие: на глазах товарищей.
Не пушками лишь решится война, но и смертью тысяч... Тут побеждаем мы.
В предсмертный миг часто бывает у солдата: проклятье всему миру-убийце и слезы о самом себе, слезы разлуки навек. Слеза одна, на две не было силы.
По смерти миллионов людей - живых замучает совесть об умерших.
Героизм
27 июля 1943 года. Я только что вернулся - несколько дней не был в Москве, был на фронте. Я видел грозную и прекрасную картину боя современной войны. В небе гром наших эскадрилий, под ними гул и свист потоков артиллерийских снарядов, в стороне хриплое тявканье минометов. Я был так поражен зрелищем, что забыл испугаться, а потом уже привык и чувствовал себя хорошо. Наша авиация действует мощно и сокрушительно, она вздымает тучи земли над врагом, а артиллерия перепахивает все в прах.
Наши бойцы действуют изумительно. Велик, добр и отважен наш народ!
Представь себе - в земле укрыты тысячи людей, тысячи пар глаз глядят вперед, тысячи сердец бьются, вслушиваясь в канонаду огня, и поток чувства проходит в твоей груди, и ты сам не замечаешь, что вдруг слезы странного восторга и ярости текут по твоим щекам. Я привык к машинам, а в современной войне сплошь машины, и от этого я на войне чувствую себя как в огромной мастерской среди любимых машин.
Ночью я видел пылающий в небе самолет врага. От скорости полета и ветра огонь распускался за ним, как космы у ведьмы.
Творчество
10 августа. Самая важная моя работа сейчас: я пишу повесть о пяти моряках-севастопольцах. Помнишь - о тех, которые, обвязав себя гранатами, бросились под танки врага. Это, по-моему, самый великий эпизод войны, и мне поручено сделать из него достойное памяти этих моряков произведение. Я пишу о них со всей энергией духа, какая только есть во мне. И это произведение, если оно удастся, самого меня хоть отдаленно приблизит к душам погибших героев. Мне кажется, что мне кое-что удается, потому что мною руководит воодушевление их подвига, и я работаю, обливая иногда слезами рукопись, но это не слезы слабости.
...
Я сказал как бы маленькую речь, где вспомнил такой факт из фронтовой действительности: один наш командир поднимал своих бойцов в атаку, был сильный огонь противника, у командира оторвало миной левую руку; тогда он взял свою оторванную руку в правую, поднял свою окровавленную руку над своей головой, как меч и как знамя, воскликнул: "Вперед!" - и бойцы яростно пошли за ним в атаку. И первый мой тост был за здоровье, за победу великого русского солдата.
Этот факт - с рукой - я описал в рассказе "Реквием" (памяти пяти моряков-севастопольцев)...
Слезы
В десятых числах сентября я, видимо, поеду на воронежское направление, как военный корреспондент, и уже надену шинель. Посмотрю, что стало с моей родиной. Схожу на могилы, поплачу надо всеми мертвыми.
Я видел на фронте храбрейших людей, которые, однако, не могли ни слушать музыку, ни видеть цветы, - плакали.
Сталинград
25 ноября. Лишь вчера узнал о нашей победе под Сталинградом и очень обрадовался. Здесь все торжествуют по этому случаю. Я старательно вникаю в войну, вижу много людей, целый день занят, много хожу (десятки километров иногда), очень устал, но сплю плохо, вижу часто тебя и сына во сне.
Юмор
28 мая 1943 год. Воронеж. Два "Ла"1 взяли в клещи "Мессера". С земли:
- Чего медлишь?
- Пусть он пропотеет!
Концлагерь
Росл[авльский] лагерь для наших военнопленных.
200 гр. эрз[ац]-хлеба с отруб[ями], 300-400 гр. баланды.
Людоедство.
50-60 трупов ежедневно съедались (нежные части).
400-500 [человек] в день умирало. Из-за пайка хлеба удушали друг друга.
Евреев всех расстреляли.
Голод, эпид[емические] заболевания. Тиф...
6 000 кв. м - пл[ощадь] могил.
40 792 м[3] - объем могил близ Вознесен[ского] кладбища ~ 120 000 чел[овек],
и еще не считаны несколько могильников: евреи.
Дом
28 мая. По воле обстоятельств я сейчас под Воронежем - тут мы с тобой и Тошей2 давно когда-то жили на даче. Я ищу возможности ехать дальше, одновременно остановился на два-три дня для работы. Вчера был в Воронеже немного (проехал его на грузовике). У дома, где мы жили, и у дома отца не был. Завтра, наверно, поеду или пойду туда, чтобы посетить родные места.
Вчера мне было очень тяжело. Город стал призраком, как дух, - таким он мне представился. Я даже плакал. Вот какое тут было сражение, родная моя...
Курская битва
6 июня. Я под Курском. Наблюдаю и переживаю сильнейшие воздушные бои. Однажды попал в приключение.
На одну станцию немцы совершили налет. Все вышли из эшелона, я тоже. Почти все легли, я не успел и смотрел стоя на осветительные ракеты. Потом я лечь не успел, меня ударило головой о дерево, но голова уцелела. Дело окончилось тем, что два дня болела голова, которая у меня никогда не болит, и шла кровь из носа. Теперь все это прошло; взрывная волна была слаба для моей гибели. Меня убьет только прямое попадание по башке.
1 июля. Смерть несколько раз близко проходила возле меня, но чаще она минует тебя столь быстро, что замечаешь ее тогда, когда она уже прошла. Трудно мне было в Курске. А в общем, я уже привык. Гораздо труднее всего - это тоска по сыну и желание увидеть тебя.
Лошади
Январь 1944 года. Лошади усталые, битые, немощные - бросаемые на войне. Они стоят одиноко в полях при смерти. Одна очутилась на ничейной земле - и спокойно стояла под огнем. Ее долго не убивало.
Ребенок
Не так давно я видел одно семейство. В опаленном бурьяне была зола от сгоревшего жилища, и там лежало обугленное мертвое дерево. Возле дерева сидела утомленная женщина, с тем лицом, на котором отчаяние от своей долговременности уже выглядело как кротость. Она выкладывала из мешка домашние вещи - все свое добро, без чего нельзя жить. Ее сын, мальчик лет восьми-девяти, ходил по теплой золе сгоревшей избы, в которой он родился и жил. Немцы были здесь еще третьего дня. Мальчик был одет в одну рубашку и босой, живот его вздулся от травяной бесхлебной пищи; он тщательно и усердно рассматривал какие-то предметы в золе, а потом клал их обратно или показывал и дарил их матери.
Его хозяйственная озабоченность, серьезность и терпеливая печаль, не уменьшая прелести его детского лица, выражали собою ту простую и откровенную тайну жизни, которую я сам от себя словно скрывал... Это лицо ребенка возбуждало во мне совесть и страх, как сознание своей вины за его обездоленную судьбу.
- Мама, а это нам нужно такое? - спросил мальчик. Мать поглядела, ребенок показал ей гирю от часов-ходиков.
- Такое не нужно - куда оно годится! - сказала мать. - Другое ищи...
Ребенок усиленно разрывал горелую землю, желая поскорее найти знакомые, привычные вещи и обрадовать ими мать; это был маленький строитель родины и будущий воин ее. Он нашел спекшуюся пуговицу, протянул ее матери и спросил:
- Мама, а какие немцы?
Он уже знал - какие немцы, но спросил для верности или от удивления, что бывает непонятное. Он посмотрел вокруг себя - на пустырь, на хромого солдата, идущего с войны с вещевым мешком, на скучное поле вдали, безлюдное без коров.
- Немцы, - сказала мать, - они пустодушные, сынок... Ступай, щепок собери, я тебе картошек испеку, потом кипяток будем пить...
- А ты зачем отцовы валенки на картошку сменяла? - спросил сын у матери. - Ты хлеб теперь задаром на пункте получаешь, нам картошек не надо, мы обойдемся... Отца и так немцы убили, ему плохо теперь, а ты рубашку его променяла и валенки...
Мать промолчала, стерпев укоризну сына.
- А мертвые из земли бывают жить?
- Нет, сынок, они не бывают.
Мальчик умолк, неудовлетворенный.
Неосуществленная или неосуществимая истина была в словах ребенка. В нем жила еще первоначальная непорочность человечества, унаследованная из родника его предков. Для него непонятно было забвение, и его сердцу несвойственна вечная разлука.
Позже я часто вспоминал этого ребенка, временно живущего в земляной щели... Враждебные, смертельно-угрожающие силы сделали его жизнь при немцах похожей на рост слабой ветви, зачавшейся в камне, - где-нибудь на скале над пустым и темным морем. Ее рвал ветер и ее смывали штормовые волны, но ветвь должна была противостоять гибели и одновременно разрушать камень своими живыми, еще не окрепшими корнями, чтобы питаться из самой его скудости, расти и усиливаться - другого спасения ему [ей] нет.
Эта слабая ветвь должна вытерпеть и преодолеть и ветер, и волны, и камень: она - единственно живое, а все остальное - мертвое, и когда-нибудь ее обильные, разросшиеся листья наполнят шумом опустошенный войною воздух мира, и буря в них станет песней.
Освобождение
2 июня. Я вот-вот должен вылететь в Могилев, как только наши войска ворвутся в него. Для меня заказан самолет, и я помчусь. Я видел тут огромные бои, многое пережил, многое видел прекрасного в наших солдатах, многое понял, чего прежде не понимал...
Сила и соль
17 июля. В том, что я там, в Москве, "обойден" хозяйственными умниками, кроме судьбы, я вижу еще и простое безобразие. Но я не по ним равняюсь, не с них пример беру, я равняюсь по народу и по нашим солдатам. А если бы все же любого из этих хозяйственных деятелей послать сюда, чтобы он сделал хоть одну перебежку под немецким артиллерийским огнем, километра в 2, как я это делал с больным сердцем, то он бы понял, почему надо быть справедливым, однако все равно не научился бы справедливости.
Они знают лишь одну науку - рвать, ничего не давая. Ну, черт с ними, с этими блатными. Не в них сила и соль.
- 1. Ла-5 - советский одномоторный истребитель, созданный в 1942 г. под руководством С.А. Лавочкина в Горьком.
- 2. Сын Платон (1922-1943).