"Пожилая Мария Лилина была одной из немногих старых мхатовок, оставшихся в Москве в 1941 году, - уточнили в Госархиве РФ. - В письме к Солодовникову вдова Станиславского описывает удручающее положение, в котором оказалась она, ее дочь и внучка".
"Сейчас прислали от дочери за 4-мя картошками, им есть нечего и готовить не на чем: газ не горит, керосину не дают, - писала Мария Лилина в порыве отчаяния.
У меня плита и немного дров, но через неделю запас дров кончится, и новых ордеров не дают. Голод и холод не свой брат и поэтому прибегаю к Вам…".
Лилина далее пишет, что она продолжает много работать, хотя ей к тому времени уже исполнилось 75 лет. Но просила она, прежде всего, не за себя, а за свою дочь и, особенно, за внучку, которой исполнилось тогда 20 лет.
Внучка и дочка, по определению Марии Лилиной, сильно отощали. Поэтому она просила Солодовникова прикрепить их семью к столовой НКВД, располагавшейся в гостинице "Савой".
"Там главное тем хорошо, что можно получать "стол диэтический" в соответствии со своими болезнями", - объясняла свою просьбу Лилина и просила устроить им на троих с дочкой и внучкой хотя бы один завтрак и обед в столовой НКВД.
Отдельно Мария Лилина просила за студентов, оставшихся в городе и продолжавших заниматься в закрытой студии Станиславского. Она призывала Солодовникова посмотреть программу отрывков, подготовленную студентами, и просила "не мучить долгим молчанием".
Вдова Станиславского была не единственным работником культуры, кто просил власти о помощи. Госархив также опубликовал письмо главного врача Центральной поликлиники Наркомздрава Строганова, отправленное на имя все того же Солодовникова.
Главврач просил помочь престарелому художнику Михаилу Нестерову, тоже оставшемуся в Москве после начала войны. Письмо, как и в предыдущем случае, было написано 8 февраля 1942 года. Возможно, это было простое совпадение.
Нестеров, которому на тот момент исполнилось 79 лет, был прикреплен к Центральной поликлинике Наркомздрава. Он был академиком живописи, лауреатом Сталинской премии, которой удостоился в 1941 году.
Премии могло бы хватить на пропитание, но в связи с военным временем были введены ограничения. Бюджет Нестерова составлял 1000 рублей в месяц, большую сумму с текущего счета в банке снимать было запрещено.
Но 1000 рублей, как писал главврач Строганов, на потребности всех иждивенцев Нестерова не хватало. Академик и сам был тяжело болен; его 56-летняя дочь являлась полным инвалидом, а 35-летний сын болел сложной формой туберкулеза и к тому времени уже год не поднимался с кровати.
Врач отмечал, что таким пациентам жизненно необходимо хорошее питание, в том числе сливочное масло, яйца, молоко, фрукты и др. Строганов просил увеличить лимит выдачи денег для академика Нестерова с его же личного счета, а по возможности рассмотреть и вопрос снабжения продуктами семьи Нестерова.
Реакция последовала относительно быстро. Оба письма оказались в секретариате зампреда СНК Розалии Землячки, откуда 16 февраля 1942 года Мосресторану было отдано распоряжение прикрепить Михаила Нестерова и Марию Лилину к специальным столовым.
Выставка "Михаил Нестеров. В поисках своей России" в Третьяковской галерее