Настоящая фамилия Пильняка - Вогау, его отец был ветеринарным врачом в Можайске. Борис учился в гимназии, затем поступил в московский коммерческий институт. Молодость пришлась на бурные годы - мировая война, затем колоссальная по размаху и последствиям революция 1917 года. Писатель потом говорил, что он рвался на фронт, но из-за близорукости его не взяли. К тому же у него появилась непреодолимая тяга к сочинительству, выражению своего видения тех потрясающих событий - ломался старый быт, рассыпалось в прах прежнее общество.
Еще в 1915 году он решил взять себе псевдоним "Пильняк" - понравилось слово, так звали на Харьковщине, где тогда жил Борис Вогау, тех, кто занимался рубкой леса. Он много писал тогда, рассылал рассказы по редакциям журналов.
В 1918 году Пильняк жил в Коломне, точнее, выживал, время настало голодное. Он уже женат, семью надо кормить, и будущий писатель мотается по стране, доставая продукты. Позже он вспоминал, как с поддельным мандатом "в феврале ездил за хлебом мешочником в Кустаревку, Тамбовской губернии. В мае ездил за хлебом в Казань и удирал оттуда на крыше поезда от чехословаков. Муки, все же, привез на полгода". В Коломне его как-то арестовали, и даже чуть не расстреляли местные коммунисты, но удалось выпутаться.
Пильняк смотрит за кипящей вокруг жизнью и отображает ее, как может. У него появляются публикации, а в 1921 году выходит первый роман "Голый год". Он сразу же принес Борису Пильняку известность. Роман написан в стиле "орнаментальной прозы": почти без сюжета, практически без главных героев, только эмоции брызжут от него во все стороны. Очевидно, именно такое, яркое и необычное повествование и произвело впечатление. "Голый год" стал, наверное, одним из первых произведений нового, советского времени, кардинально отличавшимся от прежних, "старорежимных" романов. И уже тогда чутьем талантливого художника Борис Пильняк определил суть новой власти: "энергично функцировать (функционировать) - вот что такое большевики".
Сталин, всегда внимательно наблюдавший за литераторами, через несколько лет упомянул "Голый год" в одной из своих статей. Он писал, что здесь "изображены типы русских "большевиков", полных воли и практической решимости, "фукцирующих" весьма "энергично", но лишенных перспективы, не знающих "что к чему" и сбивающихся, ввиду этого, с пути революционной работы". Очевидно, что тогда будущий вождь мирового коммунистического движения еще считал Пильняка тем, кто просто указывает на ошибки в деле строительства социализма, но все же идет с партией в ногу.
Борис Пильняк после "Голого года" стал знаменит, состоятелен и отправился в заграничные вояжи. В начале 1920-х он побывал в Англии, Прибалтике, Германии. Причем и там Пильняка издавали, популярность его росла. Новый мир России, освобожденный от предрассудков, закоснелых обычаев, яростно выплескивался со страниц его произведений. Это было ново, необычно. Его друг Борис Пастернак писал о Пильняке "в числе четырех-пяти наших писателей у него - мировое имя, он переведен на много языков".
В то время вожди Советской России использовали популярных литераторов для своих интриг в высшем эшелоне власти. Троцкий, Бухарин, Сталин и другие встречались с писателями, исподволь направляли их творчество в нужном для себя направлении. Например, тот же Горький был очень близок с наркомом госбезопасности Ягодой. Пильняк заинтересовал Троцкого. Он посвятил ему немало строк в своих сочинениях и отмечал "Пильняк хочет показать нынешнюю жизнь в ее связи и движении, захватывает и так, и этак, делая в разных местах поперечные и продольные разрезы, потому что она везде не та, что была".
В середине 20-х годов в РКП(б) шла ожесточенная борьба за власть между Сталиным и Троцким. И в это же время один из сторонников Троцкого рассказал Борису Пильняку историю смерти народного комиссара по военным и морским делам СССР. Он умер во время операции при язве желудка, и по Москве пошли слухи...
Борису Пильняку намекнули, что виновен Сталин. Однако он воспринял это так: Фрунзе знал, что погибнет, но партия приказала сделать операцию и он, заслуженный коммунист, исполнил ее повеление. Этот момент самопожертвования, высший случай проявления коммунистической дисциплины и захватил писателя. Об этом он и написал в "Повести непогашенной луны". На самом деле Фрунзе вовсе не собирался умирать, а Сталин, узнав о неудачной операции, был потрясен. Никакого приказа партии Фрунзе идти под нож не было. Пильняк же всей мощью своего таланта изобразил самопожертвование военного наркома.
Как обычно в таких случаях, мало кто уловил высокую идею "Повести.." о преданности коммунистов партии и готовности идти за нее на смерть. Все, кто прочел книгу Пильняка, увидели лишь, что Сталин, описанный как "негорбящийся человек", руками хирургов зарезал Фрунзе, одного из вождей Советской России. И через десяток лет Сталин, уже превратившись в закоренелого, беспощадного убийцу, не забывающий ничего, отправил писателя на расстрел.
"Повесть.." вышла в 1926 году в журнале "Новый мир", номер с нею был изъят через два дня. Чекисты приходили к подписчикам и отбирали издание. Вскоре был выпущен двойник этого номера, где вместо Пильняка поставили повесть о борьбе с басмачами. Политбюро ЦК ВКП(б) признало произведение "злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии". Издание "Повести непогашенной луны" запретили, обратив внимание "на утончившиеся методы контрреволюционной отравы в области художественной литературы", а Пильняка выгнали из всех журналов, где он печатался. Писатель, явно испуганный такой реакцией, попытался объясниться с властью, изложив в письме свои доводы, заверяя, что и не думал клеветать. Сталин наложил на послание визу "Пильняк жульничает и обманывает нас".
Тогда уже началось стремление власти загнать всех художников в жесткое ярмо соцреализма, то есть безустанного и хорошо оплачиваемого восхваления компартии и советской власти. Борис Пильняк был чужд этому "не признаю, что надо писать захлебываясь, когда пишешь об РКП, как это делают очень многие. Наша государственность насаждала инкубаторы для партийной литературы, снабжала их пайками - и ничего не вышло, и даже плохо вышло". Он говорил, глядя на то, что происходит в стране "беру газеты и книги, и первое, что в них поражает - ложь всюду, в труде, в общественной жизни, в семейных отношениях".
У него выходит еще одна книга "Красное дерево" и снова разгром. Сталин писал о Пильняке "известно, что этот попутчик умеет созерцать и изображать лишь заднюю (сторону) нашей революции".
Несмотря на все проблемы, Борису Пильняку удавалось до поры до времени выкручиваться. Как только на него обрушивались критики, он начинал немедленно каяться. Многие писатели недоумевали, почему ему все сходит с рук. Горький писал в ЦК партии "Пильняку прощается рассказ о смерти товарища Фрунзе - рассказ, утверждающий, что операция была не нужна, и сделали ее по настоянию ЦК. Прощается ему, Пильняку, "Красное дерево" и многое другое скандальное". Корней Чуковский отмечал в своем дневнике "Странная у Пильняка репутация. Живет он очень богато, имеет две машины, мажордома, денег тратит уйму, а откуда эти деньги неизвестно, так как сочинения его не издаются. Должно, это гонорары от идиотов иностранцев, которые издают его книги. И в то же время в России ему то и дело достается от властей, но каждый раз все завершается без огорчительных последствий".
Пильняк действительно жил шикарно: в собственном коттедже, катался на автомобиле, что привез из США, общался с сильными мира сего. Но в октябре 1937 года к нему домой приехал чекист и попросил Бориса Пильняка проехать для беседы с Николаем Ивановичем Ежовым, шефом НКВД.
Писателя обвинили в контрреволюционной деятельности и для весомости добавили еще шпионаж в пользу Японии, куда Пильняк как-то ездил. Писатель надеялся, что и в этот раз пронесет - писал пространные письма с покаянием, на допросах охотно признавал свою вину "я стал японским агентом и вел шпионскую работу". В апреле 1938 года Пильняка-Вогау Бориса Андреевича, 1894 года рождения, "бывшего писателя" признали виновным в шпионаже, терроризме и участии в террористических организациях и расстреляли.
Больше его книги в Советском Союзе не издавались вплоть до перестройки. Имя Бориса Пильняка, одного из самых известных советских писателей 20-х и 30-х годов, оказалось забыто.