Был верным союзником…
Самостоятельный крымский "юрт" (государство) возник из расколовшейся Золотой Орды незадолго до середины XV века. Первые десятилетия вслед за тем в Москве о нем знали немного. Доходили лишь отголоски сложных перипетий борьбы в причерноморских степях и Поволжье за золотоордынское наследство между Крымом, Большой Ордой, Казанью. Как и прежде, ездили в Крым русские купцы, приносили теперь вести о новых татарских правителях - основателе династии Хаджи-Гирее и его сыновьях, начавших после смерти отца распрю за власть. В ней победил Менгли-Гирей - он и прислал в Москву осенью 1473 года (после неофициальных взаимных контактов) своего посла Хаджи-Бабу и предложил Ивану III союз против общего врага - большеордынского хана Ахмата. С тех пор в великокняжеской канцелярии, а затем в Посольском приказе велись "крымские" посольские книги - своего рода анналы русско-крымских отношений, донесшие до нас исключительные по своей информативной емкости тексты дипломатических документов: послания правителей друг другу, наказы отправлявшимся в Крым русским послам, отчеты о посольствах, описания церемоний приема крымских послов и гонцов в Москве. Большие кремлевские пожары не щадили царского архива - часть "крымских книг" погибла, но и оставшиеся позволяют восстановить ход русско-крымских отношений почти погодно. Заполнить пробелы помогают, помимо прочего, летописи, а также сохранившиеся черновые посольские материалы, объединявшиеся в "столбцы" (из их числа и выбирались наиболее важные для занесения в посольские книги)1.
К сожалению, от XVI века почти не дошли подлинники привозившихся в Москву ханских грамот - мы имеем лишь их русские (не всегда совершенные) переводы. Чудом сохранилась единственная подлинная грамота к Борису Годунову Гази-Гирея (сентябрь 1590 года). Известно, что этот хан, славившийся образованностью, нередко писал свои послания собственноручно - правда, перевод именно этой грамоты в посольской книге не имеет обычной в таких случаях пометки московского подьячего: "а грамота царева рука".
В ответ на посольство Менгли-Гирея в Крым отбыл посол Н. Беклемишев, но следующий посол A. Старков застал там в 1475 году уже совсем иную ситуацию. Османское войско под предводительством Гедик Ахмед-паши захватило ряд прибрежных городов и тем самым положило начало превращению части Причерноморья в османскую провинцию с центром в Кафе. После нескольких лет нестроений в Крыму властью султана Мехмеда II Завоевателя на ханский трон был возведен тот же Менгли-Гирей. С этого времени берут начало новые отношения между ханами и османскими султанами, когда первые обычно назначаются на престол вторыми, и ханство тем самым превращается фактически в вассала султанов. Главной обязанностью ханов стало предоставление татарского войска для участия в многочисленных войнах османов в Европе и на Ближнем Востоке. Впрочем, вплоть до начала XVII столетия далеко не всегда крымские правители безоговорочно выполняли султанские повеления. Чего стоит хотя бы такой факт: Менгли-Гирей, посаженный на ханство Мехмедом II, первым делом сообщает о занятии престола Ивану III и только месяцы спустя - султану (правда, рассыпаясь в извинениях).
Крыму предстояла дальнейшая борьба с Большой Ордой, и союз с Москвой был нужен как воздух. При этом соперник Ивана III великий князь литовский Казимир, дружественный Орде, становился соперником и Менгли-Гирею. Отношения Руси и Крыма оформлялись особыми договорными ("шертными") грамотами, которыми стороны обменивались после каждой смены правителя. В шерти содержалось обязательство не нападать друг на друга, быть "везде заодин" на общих противников ("другу другом быти, а недругу недругом"). С самого начала текст шерти бывал предметом сложных дипломатических переговоров - чаще всего русские послы брали с собой несколько ее вариантов, с наказом действовать по обстоятельствам. Интересно, что, прекратив на время враждебные отношения с Литвой и выдав за литовского правителя Александра (сына Казимира) свою дочь, Иван III должен был потратить немало усилий, чтобы убедить Менгли-Гирея в своей верности прежнему договору (хан укоризненно заметил на этот счет: "мы, то слышев, подивилися… Тебе к нам одно слово приказав послал подумати - не пригоже ли бы то было?"2).
…Стал опасным соседом
Летом 1502 года крымский хан окончательно разгромил Большую Орду. Это повлекло за собой постепенный отход Менгли-Гирея от союза с Русью. Если раньше обычным делом были набеги крымских отрядов на земли Великого княжества Литовского, то теперь объектом нападений стали и области, подвластные Москве: уже летом 1503 года состоялся такой рейд по черниговским землям. Хотя в Москве еще надеялись на сохранение прежней дружбы, набеги все учащались - причем сближение на анти- московской почве с Литвой ничуть не мешало татарам держать в постоянном страхе и окраины литовских владений. Захват военной добычи и пленных (в основном для продажи в рабство) как на московских, так и на литовских "украинах" стал первостепенным источником жизненных благ не только для крымской знати, но и для рядовых татарских воинов. Поэтому периодические вылазки диктовались чаще не столько политическими мотивами, сколько потребностью пополнить оскудевшие запасы - хан Сахиб-Гирей позднее прямо писал в Москву: "нашее земли житье войною".
Преемник Менгли-Гирея - его старший сын Мухаммед-Гирей сумел испортить отношения как с султаном, так и со своими подданными. Один из татарских сановников отзывался о нем весьма нелицеприятно: "Царь наш охочь пити, да не ведаю, как ему царство держати, а турского велми блюдетца"3. Поднять свой авторитет в Крыму хан пытался, проявляя крайнюю агрессивность в отношении Руси. Это привело к резкому изменению русско-крымских отношений: впервые за 40 лет русские земли в 1521 году подверглись нашествию большого войска. Хан подошел к самой Москве ("до города не доходиша за три версты"), пожег пригороды столицы и с огромной добычей вернулся в Крым. Готовившийся им новый поход на Русь не состоялся из-за скорой гибели Мухаммед-Гирея в войне с ногаями.
В 1524 году в Крым в сопровождении османского войска был прислан из Стамбула новый хан Саадет-Гирей. Однако, несмотря на его поддержку султаном Сулейманом I, в ханстве начинается смута - в долгую борьбу за власть вступает племянник нового хана Ислам-Гирей. Русское государство поддерживало отношения с обеими сторонами - Ислам-Гирей даже просил, чтобы великий князь Василий III его "пожаловал, учинил себе сыном" (любопытно, что и в то время, и позже московские государи и крымские ханы в переписке называли друг друга "братьями"). Усобица не позволяла татарам устраивать набеги на русские земли. Но в конце концов утомленный борьбой Саадет-Гирей покинул престол и вернулся в Стамбул, а вместо него в Крыму утвердился Сахиб-Гирей. С ним прибыло около тысячи воинов-янычар с пушками, и впоследствии эта артиллерия была пущена в дело, в том числе и в походах на Русь.
Отношения Крыма и Руси в эти годы осложнялись соперничеством за влияние в Казанском ханстве. Еще в 1521 году крымский хан посадил на казанский престол Сахиб-Гирея, затем свергнутого и замененного в результате долгих стараний Москвы русским ставленником. В 1535 году в Казани опять утвердился представитель крымского дома Сафа-Гирей, и с тех пор крымский и казанский правители постоянно согласовывали свои набеги на Русь.
Сахиб-Гирей с первых дней правления в Крыму был настроен к Москве крайне враждебно: помимо прочего, он не мог забыть своего изгнания из Казани. Хан потребовал от московского правительства не вмешиваться в казанские дела, подчеркивая, что "казанская земля нам своя земля", постоянно грозил юному Ивану IV: пойдешь на Казань, "меня на Москве смотри". В одном из посланий он гордо заявил: "Яз схоронясь нейду, не молви после: как Магмед Кирей царь, без вестей пришел"4. Летом 1541 года хан организовал большой поход на Москву, но был остановлен у Оки - русская артиллерия оказалась эффективнее турецких пушек. С середины 1540-х годов начинаются события так называемой "Казанской войны", завершившейся осенью 1552 года решающим штурмом Казани войском Ивана IV. Все эти годы Сахиб-Гирей не раз направлял свое войско к русским рубежам, стремясь отвлечь силы от Казани. Подчинение вслед за Казанью и Астрахани (1556) открыло дорогу дальнейшему наступлению России в восточном направлении.
Попытался Иван IV нанести поражение и крымским татарам, поочередно отправляя на юг экспедиции воевод И. Шереметева, Д. Вишневецкого и Д. Адашева, но эти походы не принесли успеха. К тому же с 1558 года Россия четверть века ведет изнурительную Ливонскую войну, в которой первые победы уступили место череде поражений. Уже в 1563 году к сменившему Сахиб-Гирея Девлет-Гирею был послан А. Нагой с предложением вновь установить мир. "Долгое посольство" Нагого (он вернулся лишь через 10 лет) было не слишком результативным все эти годы то и дело происходили крымские набеги на русские "украины". Не улучшило атмосферу русско-крымских контактов и участие Девлет-Гирея в 1569 году в османском походе на Астрахань. И хотя эта авантюра провалилась, вслед за ней в посланиях хана появляется настойчивое требование отдать под его власть Казань и Астрахань.
В 1571 году состоялся крупнейший за все столетие поход татар на Москву. Девлет-Гирей не стал осаждать город, а лишь поджег московский посад, с которого огонь быстро перекинулся на Кремль и Китай-город. Летописец скорбно отметил: "начяша буря велия, начаша с хором верхи с огнем носити по всем улицам, и оттоле начяша весь посад". Современники свидетельствуют, что "в три дня Москва так выгорела, что не осталось ничего деревянного, даже шеста или столба, к которому можно было бы привязать коня". Татары увели множество пленных.
Вскоре Иван Грозный вынужден был принять в одном из подмосковных сел крымского посла, который демонстративно преподнес ему от имени хана "нож окован золотом с каменьем" - намек, что царю оставалось лишь покончить с собой. Не приняв унизительного "дара", Иван устроил не менее театральную сцену: облачившись вместо парадного в "обычное" платье (по другим сведениям, "в сермягу"), он, согласно одному позднему источнику, будто бы заявил послу: "Видишь де меня, в чем я? Так де меня царь зделал! Все де мое царство выпленил, дати де мне нечево царю!" Царь Иван даже обещал уступить хану Астрахань. Насколько серьезным было это намерение, неясно; в любом случае, Девлет-Гирея это не удовлетворило - он ждал уступки и Казани и на следующий год повторил поход. На сей раз крымское войско потерпело сокрушительное поражение Понеся огромные потери, хан "пошел в Крым сильно наспех", После такого разгрома уже не могло быть речи о возобновлении прежних претензий.
Со смертью Девлет-Гирея в 1577 году начался очередной династический кризис. После гибели еuо преемника, Мухаммед-Гирея II, сыновья последнего бежали из Крыма. Один из них - Мурад-Гирей - 1585 году оказался в России. Торжественно принятый в Москве, он был отправлен царем Федором вместе с русскими воеводами в Астрахань "итить промышлять над Крымом". Поход на Крым не состоялся, но присутствие претендента на крымский престол в непосредственной близости от родины было важнейшим козырем Москвы. Через несколько лет Мурад-Гирей скончался в Астрахани при таинственных обстоятельствах - по словам некоторых летописцев, "прислаша из Крыму… ведунов и ево испортили"6.
С восхождением на престол в 1588 году Гази-Гирея отношения с Москвой становятся сравнительно мирными. Единственным крупным столкновением был приход Гази-Гирея под Москву в 1591 году. Встретив сильный отпор, хан так и не ввел в бой свои главные силы, а на другой день бежал в степь, побросав по дороге добычу (на Оке был даже найден личный ханский возок). После принесения Гази- Гиреем "шертной" клятвы перед русскими послами (1594) набеги на Русь до конца века прекратились.
С наступлением Смутного времени контакты Москвы с Крымом стали нерегулярными, хотя и не прекратились совсем. Постоянные отношения с Крымским ханством возобновило уже новое правительство Михаила Романова. Но это, как говорится, совсем другая история.
Пути посольские
Лежавшие между Московской Русью и Крымом обширные степные пространства вносили в русско- крымские отношения особое своеобразие. С одной стороны, сообщение между двумя государствами шло практически напрямую, минуя территорию других стран; с другой - наличие крайне медленно осваивавшегося "Дикого поля" к югу от Оки давало возможность татарским отрядам неожиданно появляться у русских рубежей и столь же молниеносно исчезать в степи. Лишь к концу XVI столетия русская сторожевая и полевая служба становится сравнительно эффективной, способной предотвращать нападения или, по крайней мере, заблаговременно извещать о них воевод пограничных городов.
Степные дороги шли водоразделами, через речные броды к порубежным крепостям. Направления путей через Дикое поле определялись политической ситуацией. При любом варианте приходилось миновать большой отрезок пути через открытую степь где подстерегала угроза нападения - сначала татар Большой Орды, а после ее разгрома - азовских и литовских казаков. Сравнительно спокойно было в степи ранней весной и осенью - тогда обычно и отправлялись посольства в Крым и обратно.
Как правило, заранее через гонцов договаривались о встрече послов "на поле" за дальними рубежами. Это было необходимо и потому, что обычно с послами отправлялись русские и крымские купцы с товарами, ехавшие через Крым посланники в другие страны (Молдавию, Венгрию, Италию, к константинопольским патриархам и в православные монастыри Афона, Синая, Святой земли и т. п.). Такой караван двигался медленно: дорога до "ворот" в Крым Перекопа - в один конец занимала около двух месяцев, тогда как гонцы налегке преодолевали тот же путь за 2-3 недели. Несмотря на все предосторожности, послы и гонцы время от времени подвергались нападениям и грабежу (как, например, посол в Крым князь И. Кубенский). Некоторым из них поездка степью стоила жизни: в 1502 году азовские казаки убили возвращавшегося из Турции боярина A. Кутузова.
Для обеспечения безопасности "больших послов", перевозивших богатую "казну", устраивались посольские размены. В начале XVI века местом их был Путивль, на исходе столетия - Ливны, потом Царев- Борисов, а в следующем веке - Валуйки. Процедура размены была крайне сложной - требовалось не только загодя условиться о времени "посольского съезда", но и преодолевать то и дело возникавшие дипломатические трения: то одна, то другая сторона из политических соображений задерживала отправку посла.
В посольской книге времен царя Федора Ивановича сохранился подробнейший (почти 200 страниц) отчет о размене в Ливнах осенью 1593 года. Предстояло не только разменять "больших послов", но и провести переговоры о заключении мирного договора. Из Москвы в Ливны отправились официальные царские представители - князь Ф. Хворостинин и воевода Б. Бельский, сопровождавшие послов - князя М. Щербатова и дьяка А. Демьянова, а также отбывавших в Крым прежних татарских гонцов Аллабирди-мурзу и Ямгурчи-аталыка и отпущенную по просьбе хана вдову Мурад-Гирея Ертуган со свитой. Из Крыма провожать посла - ширинского бея ("князя") Иш-Мухаммеда - и возвращавшегося русского посланника С. Безобразова во главе конвоя в несколько сот человек прибыл бей Ахмед-паша Сулешев: члены знатной крымской фамилии Яшлау-Сулешевых издавна были московскими "амиятами" - сторонниками промосковской политики.
С самого начала пошли жаркие споры - на каком берегу пограничной реки Большая Сосна устроить встречу (московском или степном). Каждая из сторон твердо защищала честь своего государя и заявляла, что ей за реку перейти "невместно". Длившиеся три дня уговоры крымского бея посланцами Хворостинина и Бельского его твердости не поколебали. Курсировавший с берега на берег С. Безобразов добросовестно передал слова Ахмед-паши: ему не ехать за реку и хотя бы "они у реки у Сосны на берегу велят золотых насыпати или реку запрудити золотом, и отца его Сулеша князя, выняв из земли, жива на берегу поставити… - толко он Ахмет-паша князь поедет к ним за реку, и ему б не бусурманом быти, а быти б собакою". Лишь после угрозы Ахмед-паши прервать переговоры и уехать в Крым (кстати, шел ноябрь, и дальше тянуть было просто нельзя - холодно!) приняли воистину соломоново решение - съезжаться посреди реки на наведенном мосту. Здесь крымский сановник от имени хана принес клятву на договоре, ранее скрепленном крестным целованием царя Федора; впоследствии клятву на Коране в присутствии русских послов принес и сам Гази-Гирей.
Размена послов состоялась через день - тоже на мосту. При этом бей высказал недовольство количеством и качеством присланных царем "поминков" (подарков), да и крымские послы взошли на мост только после данного через реку обещания сделать прибавку к царскому "жалованью". Получив еще подарков, Ахмед-паша опять их для приличия побранил, но в конце концов вполне удовлетворился (согласно росписи, ему даны "шуба бархат черевчат гладкой, пуговицы серебряны, на черевех лисьих с пояском золотным", "шуба сукно лундышь черевчат на пуговицах", "кафтан камка адамашка на черевех лисьих", шапка, да еще добавлена "шуба бархат золотной на соболях"7). Таким образом, московское "амиятство" ничуть не помешало бею блюсти как престиж своего сюзерена, так и собственный интерес.
Завершало эпопею размены прибытие послов по назначению. В Крыму русских послов обычно размещали неподалеку от Бахчисарая - "на Яшлове" (во владениях Яшлау-Сулешевых) или в "селе Кель- яне". В Москве ханских послов ставили в первые годы где-то в городе "на подворье", а затем на специальном Крымском дворе, упоминающемся в источниках с 1532 года. Располагался он в Замоскворечье, о чем доныне напоминает название "Крымский вал" и старинное название соседней местности у реки - "Крымский луг".
Поездка послом или гонцом в Москву оказывалась весьма выгодным занятием. Если у русских послов штат бывал максимум 9-10 человек, то из Крыма каждый член ханской фамилии и многие знатные и не очень знатные люди присылали по отдельному посланнику - всего до нескольких десятков. При этом в Москве все они щедро одаривались "посольским жалованьем", а многие успевали заняться и личными делами (розыском должников и пр.). Известен случай, когда от одного лица прибыли два разных человека с совершенно одинаковыми грамотами. Не случайно Иван IV не раз требовал присылать поименный список всех гонцов с указанием, кто от кого послан, - "чтоб здесе не пролыгались" (сказавшись гонцом от более знатного лица, можно было рассчитывать и на более богатое "жалованье"). Уникальной особенностью отношений Руси и Крымского ханства была регулярная посылка в Крым "поминков". Выступая в годы добрососедства и союза внешне как знак дружбы и расположения, они
позднее превращаются в непременный элемент дипломатической практики. Тогда и становится очевидной их известная преемственность с ордынским "выходом" - данью московских государей Золотой Орде. Запросы о "поминках" вначале выглядят как дружеская просьба, затем превращаются в требование. Сахиб-Гирей был особенно красноречив в своих претензиях. Угрожая войной в случае отказа платить, он сопровождал "грозы" еще и насмешкой: "Сколко боярину своему одному дашь жалованья, всем моим слугам столко не выйдет"8 . Нередко заявлялось, что "поминки" "не полюбились": "платье посылаешь коротко, вздеть непригож; которое посылаешь нам платье, сам бы еси то видел, как бы нам лзе было на себя вздети". Сплошь и рядом русские послы и гонцы подвергались насилию и грабежу со сторони недовольных количеством даров.
Интересно отметить, что отношение русских представителей к бесконечным требованиям "прибавить" менялось. При Иване IV посланники неуклонно следовали полученным в Москве детальным указаниям. Так, А. Нагой на все настояния упорно отвечал: "только нам зделати не по государеву наказу, и нам от государя быти кажненым" (то есть казненным - и во времена Грозного это не кажется пре увеличением). Даже когда московский "амият" бей Сулеш раздраженно убеждал, что "поминки" присланы "не по делу - середним людем прислали много, а болшим и ближним людем прислали мало", а от того государеву делу (заключению мира) будет "поруха" и надо "поминки" "переверстать", Нагой стоял на своем: "мы поминков не смеем верстати". Как тут не вспомнить не столь давний образ "Господина Нет"! Зато другой посол (И. Судаков) - уже при царе Федоре, в 1585 году, - в аналогичной ситуации быстро сориентировался и раздал "поминки" согласно рекомендациям Мурада (сына Сулеша). Причем, когда требования оказывались явно завышенными, он также ссылался на царский наказ и проявлял неуступчивость". И миссия Судакова в итоге оказалась более успешной, чем миссия Нагого.
"А се царицына грамота"
До сих пор историки мало внимания обращали на то, какую роль в русско-крымских контактах играли женщины дома Гиреев - в первую очередь жены крымских ханов. Между тем среди них были незаурядные личности. Более 30 лет (с 1487 по 1519 год) в переписке Москвы и Крыма участвует старшая жена Менгли-Гирея ("большая царица") Нур-Султан. Дочь ордынского бея Темира, она была супругой казанских ханов - Халиля, затем Ибрагима; овдовев во второй раз, вышла замуж за крымского правителя. Двое её сыновей от второго брака, Мухаммед-Эмин и Абдул-Латиф, оказались на Руси и поочередно занимали казанский престол как московские вассалы.
Послания Нур-Султан Ивану III, доброжелательные и трогательные, полны заботы о сыновьях и заверений в том, что она всегда печется о дружбе между "добрыми братьями" - московским и крымским государями.
Великий князь и "царица" часто обменивались просьбами прислать подарки: Нур-Султан просила то шубу, то соболей, то "иноходого мерина", Иван - то "лал красен", то "зерно жемчюжное велико, хорошо, Тахтамышевское царево", прибавляя: "а что будет тобе у нас надобе, и мы тобе того не забороним". Совершив около 1495 года паломничество в Мекку, Нур-Султан подарила Ивану своего иноходца, на котором ездила к святым местам. С приходом на престол пасынка - враждебного Руси Мухаммед-Гирея - престарелая "царица" в 1516 году даже отдала свой "улус" (собственные владения) ханскому сыну Алп-Гирею, чтобы удержать его от набега на русские земли. Остальные из дозволенных мусульманским законом четырех жен Менгли-Гирея хотя и фигурировали в посольских документах, но, повидимому, такого участия в государственных делах не принимали.
Большое влияние на супруга имела и "большая царица" Айше-Фатьма-Султан, жена Девлет-Гирея: А. Нагой сообщал, что хан "думает с ней" и считается с ее мнением. Правда, симпатии этой "царицы" были больше на стороне Литвы. Известно послание царицы Марии Темрюковны, второй жены Ивана IV, к Айше-Фатьме-Султан.
В XVI столетии в доме Гиреев появился особый титул, передававшийся московскими толмачами как "Анабиим царица". Вначале это была мать хана ("Ана- бегим", собственно, и значит "мать-госпожа"), но позднее мы видим, что титул теряет буквальный смысл. В правление Гази-Гирея "Онабиимово место" заняла сестра хана. Он советовался с ней по всем вопросам и "всякое дело приказал ведати" ей. Московский "амият" Дервиш-бей настоятельно советовал русскому царю почтить сестру хана: "она тебе человек надобной". Не раз подчеркивается, что "она у царя в материно место"10
Кроме ханских жен в русско-крымской дипломатической практике постоянно присутствуют жены ханских сыновей ("царевичей"), а также "царевны", выходившие замуж преимущественно за членов знатных татарских фамилий - Ширин, Седжеут и др. Знаменательно, что ни одна из жен даже самых крупных сановников, происходившая не из рода Гиреев, никогда не посылала гонцов с грамотами в Москву и не получала "поминков", как "царевны".
Большинство посланий ханских жен, невесток и дочерей в Москву - краткие, с формально-стереотипными заверениями в дружбе (даже в годы жестоких столкновений Руси и Крыма). Лишь в конце века за сухими строками канцелярского перевода крымских грамот проглядывает еще одно живое женское лицо - матери уже упоминавшегося Мурад-Гирея, бежавшего в Россию, "царицы" Хан-Токтай. Обращаясь к царю Федору и царице Ирине, она не только беспокоится о сыне, но и совершено по-женски желает бездетным супругам: "а вас бы Бог обрадовал чадородием"11. Даже после смерти Мурад- Гирея Хан-Токтай продолжает писать царю теплые письма, благодаря, в частности, за заботу о невестке - вдове сына.
Еще В. В. Бартольд отмечал в мусульманской истории примеры "деятельного и властного вмешательства женщин в государственные дела". Это было связано с влиянием входивших в сферу мусульманской культуры кочевых народов, долго сохранявших "степные традиции" женской независимости. Лишь с дальнейшим утверждением исламских норм права женщины все больше ограничивались и обычными становились правила гаремного быта и затворничества12. Татарский Крым XV-XVI веков демонстрирует нам еще во многом старое, "степное" отношение к женщине (конечно, мы можем судить лишь о ханском доме). Но и здесь идут перемены: если в начале столетия русские послы лично встречались с "царицами" и передавали им поклоны, грамоты и "поминки" от своего государя, то ближе к исходу века один из посланников в ответ на пожелание быть на приеме у "царицы" услышал, что такого "не ведетца": ею будет прислан человек, который выслушает речи и заберет подарки.
Так что же можно заключить из столь краткого экскурса в раннюю историю контактов Руси и Крымского ханства? Как минимум, простую истину: Крым неизменно и ощутимо присутствует в те времена в русской жизни (как и позднее). А значит, без крымской истории история России неполна.
Примечания
- 1. См. Рогожин Н. М. Посольские кииги России конца XV - начала XVII в. М., 1994,
- 2. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской и Ногайской Ордами и с Турцией. Т. 1.//Сборник имл. Русского исторического общества (СИРИО). Т. 41. СПб, 1884, С. 218.
- 3. То есть опасается, Там же. Т. 2.// СИРИО, Т. 95. СПб., 1895. С. 272.
- 4. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 123. Оп. 1. Ки. 8. А. 491.
- 5. Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 427-428 , РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Кн. 13. Л. 402о6., 404.
- 6. Полное собрание русских Летописей, Т. 14. М., 1965. С. 39.
- 7. РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Кн. 21. Л. 24, 26об.-27, 68-68о6, 85.
- 8. Там же. Кн. 8. А. 562о6.-563.
- 9. Там же. Кн. 10. А. 292об.-293; Кн. 11. А. 204о6.-205; Кн. 16. Л. 4об. боб., 13об.
- 10. Там же. Кн. 17. А. 90-91об., 386.
- 11. Там же. А. 370, 372.
- 12. Бартольд В. В. Первоначальный ислам и женщина//Сочинения, Т. 6. M., 1966. С. 649.