"Комиссаров живыми наши не брали вообще": судьба красноармейцев в польском плену

На этом фоне весьма актуальной представляется книга Геннадия и Виктории Матвеевых "Польский плен". Монография посвящена нелегкой судьбе более 206 тысяч военнослужащих Красной армии, побывавших в польских руках во время Советско-польской войны 1919-1920 годов. Авторами с привлечением новых источников (в том числе из архивов Швейцарии) предпринята попытка установить общую численность советских "узников войны", проследить трагические перипетии их жизни с момента пленения и до возвращения на родину в 1921 году.

***

Отрадно, что усилия исследователей, занимавшихся проблемой красноармейцев в польском плену в последние два десятилетия, достигли цели. Общественный интерес к трагической судьбе наших соотечественников необычайно велик, о чем свидетельствует и то внимание, которое ему уделяют первые лица Российской Федерации. 7 апреля 2010 года Владимир Путин на совместной с польским премьер-министром Дональдом Туском пресс-конференции в Смоленске не только вспомнил об этой трагедии, но и назвал возможную цифру погибших в плену красноармейцев - около 32 тысяч человек¹.

А 6 декабря 2010-го на совместной пресс-конференции с президентом Польши Брониславом Коморовским Дмитрий Медведев озвучил позицию российской стороны в российско-польском диалоге: "Нам нужно вообще заниматься восстановлением исторической памяти, включая и трагические события более раннего периода, я имею в виду период Гражданской войны в нашей стране, когда десятки тысяч красноармейцев, оказавшиеся в Польше, исчезли или погибли. По этим вопросам нам тоже нужно вести диалог, причем в абсолютно открытом и дружественном ключе, так как мы сегодня это делаем по катынским событиям"².

Как считали товарищей

Активные военные усилия молодых польского и российского советского государств, направленные на установление контроля над лежащими между ними украинскими и белорусскими территориями, уже в феврале 1919 года привели к прямому столкновению их армий, вылившемуся в необъявленную войну, продолжавшуюся с разной степенью интенсивности 20 долгих месяцев. Как и всякая война, эта породила помимо прочего и проблему военнопленных, имевшую политическое и гуманитарное измерения. Вряд ли начинавшие войну варшавские руководители думали, что проблема военнопленных красноармейцев приобретет столь значительные масштабы. Ведь даже в итоге польско-украинской войны 1918-1919 годов в польских руках очутилось целых 16 тысяч пленных, но, как потом оказалось, это было на порядок меньше, чем в результате польско-советской войны - не менее 157 тысяч.

Весьма болезненными были и людские потери. По официальным данным, безвозвратные потери Войска Польского в 1918-1921 годах превысили 50 тысяч человек, их большая часть пришлась на войну с советскими республиками³. Потери советской стороны в этой войне до сих пор не установлены. Даже польские и российские данные о численности красноармейцев, вернувшихся домой из плена в 1921 году, различаются между собой почти на 6 тысяч - 69 762⁴ против 75 699 человек⁵, то есть почти на 12 процентов, что существенно больше допустимой статистической погрешности.

Конечно, это были далеко не все оказавшиеся в неволе красноармейцы. Одни из них умерли в плену, другие, вступив в антисоветские воинские формирования, погибли в боях с Красной армией в 1920-м, перебежали на советскую сторону или же оказались на положении интернированных; третьи остались в Польше, особенно уроженцы Западной Украины и Западной Белоруссии; четвертые эмигрировали в Европу и за океан. А некоторые вернулись домой позже, начиная с 1922 года, воспользовавшись объявленной в ноябре 1921-го амнистией рядовому составу антисоветских воинских формирований, и поэтому не попали в официальную статистику репатриированных пленных.

В целом мы имеем дело с большой, существенно превышавшей 100 тысяч человек группой людей, в определенный момент объединенных общей долей, имя которой - плен. Судьба оказавшихся в 1919-1920 годах в польском плену рядовых и командиров Красной армии привлекла внимание историков относительно недавно, хотя в 1920-1930-е годы история Советско-польской войны достаточно активно изучалась в СССР. Но тогда главным было выяснение причин поражения, а не человеческого измерения войны⁶. Хотя на официальном уровне о жертвах не забывали (в 1936-м советская сторона обращалась к Варшаве с просьбой дать сведения о захоронениях красноармейцев, в том числе и пленных, на территории Польши⁷), но отечественные исследователи вопросом ни о безвозвратных, ни о возвратных потерях не интересовались.

Польские исследователи до 1939 года также не занимались темой "узников войны". Это не значит, что о пленных вообще не вспоминали, но в основном обращали внимание лишь на их количество. Такие сведения стали появляться уже в ходе военных действий. Так, Юзеф Пилсудский, лично командовавший польскими войсками во время Киевского похода, в одном из интервью в мае 1920 года определил численность пленных, захваченных в апреле-мае 1920-го на Правобережной Украине, примерно в 30 тысяч человек⁸. Буквально сразу же после завершения Варшавской баталии в августе 1920 года на страницах военно-исторического журнала "Беллона" Кюнстлер привел данные о 66 тысячах плененных в ее ходе красноармейцах. А польский министр иностранных дел Эустахий Сапега в телеграмме на имя председателя Лиги обществ Красного Креста от 3 сентября 1920-го писал о 80 тысячах "большевиков", которые оказались в польских концлагерях в результате "последних боевых операций"⁹.

После Второй мировой войны ни в СССР, ни в ПНР к проблеме военнопленных практически не обращались. Перелом наступил в 1990 году, когда исследователи и в России, и в Польше, иногда излишне поспешно, начали знакомить читателей с результатами своих изысканий на этом крайне слабо изученном исследовательском поле. Судьбе было угодно, чтобы российские историки обратились к проблеме пленных красноармейцев в момент снятия покрова секретности с трагедии Катыни, Медного, Старобельска и других мест расстрела поляков в СССР в 1940 году. Данный момент послужил польской стороне основанием для того, чтобы естественное желание российских коллег выяснить судьбу своих соотечественников назвать контрпропагандистской акцией. Для ее обозначения был даже введен в оборот специальный термин - "антикатынь" или "контркатынь".

Конечно же, обращение в России к проблеме военнопленных красноармейцев следует считать совершенно естественным и закономерным, как и обращение в Польше к проблеме катынского преступления. Долг ученых - заполнить эту лакуну в истории российско-польских отношений, установить, сколько преимущественно молодых мужчин, будущих рабочих и крестьян, военных и ученых, писателей и учителей, отцов семейств, очень нужных своей стране, родным и близким, не вернулось из польского плена. А для этого нужно знать, как много их оказалось в польской неволе в период между 13 февраля 1919-го и 18 октября 1920-го, когда вступило в силу соглашение о прекращении огня на советско-польском фронте.

В польской исторической науке в плане монографического изучения судьбы пленных красноармейцев на сегодняшний день сделано больше, чем в российской. Наиболее значимой является работа исследователя из Торуни Збигнева Карпуса "Российские и украинские пленные и интернированные на территории Польши в 1918-1924 годах" (1997), изданная в 2001 году также на русском и английском языках, что для польского книжного рынка событие из ряда вон выходящее. Перу этого автора принадлежит и ряд статей на ту же тему. Карпус первым из польских исследователей подсчитал общее количество оказавшихся в польском плену красноармейцев¹⁰.

В связи с этим нельзя не сказать о его методике подсчета, радикально разнящейся от нашей. Карпус, не обнаружив источников, содержащих совокупные данные о численности пленных красноармейцев, пошел по пути их реконструкции. Он взял в качестве исходных сведения о количестве вернувшихся в 1921-м на Украину и в Россию пленных красноармейцев - 66 762 человека, прибавил к ним приблизительно 25 тысяч человек, которые, по его мнению, "едва попав в плен или недолго пробыв в лагере, поддавались агитации и вступали в русские, казачьи и украинские военные формирования, которые вместе с поляками воевали с Красной армией", а также 16-18 тысяч умерших в лагерях от ран, болезней и недоедания и получил порядка 110 тысяч "узников войны"¹¹. Его данные существенно меньше тех, которые называет большинство российских историков.

Проведённый нами подсчет показал, что всего в течение 20 месяцев в руки поляков попало не менее 206 877 красноармейцев¹². Эта цифра получена на основании данных ежедневных сводок Оперативного отдела польского Генерального штаба за 1919-1920 годы. Привлечение разнообразных источников, прежде всего извлеченных из польских и российских архивов, а также трудов и мемуаров участников войны позволило нам сделать вывод, что реально прошло предусмотренные приказами, распоряжениями и инструкциями процедуры регистрации и было передано в различные заведения для пленных, подчинявшиеся военному министерству, или оставлено во фронтовых частях в качестве рабочей силы не менее 157 тысяч красноармейцев. Об остальных известно лишь из сводок Оперативного отдела.

Выбирая по лицу

Если руководствоваться действовавшими в начале XX века нормами международного права, то одиссея плена начиналась для красноармейца с момента попадания в руки неприятеля. И случиться это могло при самых разных обстоятельствах: в бою, в разведке, при отступлении, в окружении и т. п. С этого рубежа жизнь пленного начинала регулироваться положениями различных инструкций, приказов и распоряжений относительно обращения с пленными на фронте, а затем следовала передача из ведения Верховного командования Войска Польского (ВП) в распоряжение министерства военных дел.

Казалось бы, никакое разнообразие судеб пленных не ожидало. На практике же их ожидало немало неожиданностей. Для части военнопленных одиссея плена так и не имела надлежащего продолжения, причем причины этого были достаточно разнообразными. В некоторых случаях их почти без промедления отпускали на свободу. Так случилось, например, с частью военнослужащих Красной украинской галицкой армии (КУГА), которых мы таюже причисляем к пленным красноармейцам.

В более широких масштабах отпуск военнопленных предполагалось практиковать во время польского наступления на Украине в апреле-мае 1920 года. В связи с этим были разработаны "Принципы обращения с большевистскими пленными" и "Инструкция для офицеров II отдела по ведению пропаганды в концентрационных лагерях пленных". В соответствии с этими документами военнопленные подлежали сортировке на две группы. К первой были отнесены коммунисты, комиссары, офицеры и инструкторы, медицинский персонал, связисты, авиаторы, автомобилисты, танкисты "и вообще все пригодные к военно-административной службе", а также солдаты из Восточной Галиции. Всех их надлежало через пересыльные пункты отправить на распределительные станции министерства военных дел.

С теми, кто не вошел в первую группу, рекомендовали поступать следующим образом. Выходцев с занятых поляками территорий следовало "после соответствующей разъяснительной работы отпустить домой", а всех других, после проведения разъяснительной работы, снабдить пропагандистской литературой и перебросить через линию фронта¹³. При всем разнообразии причин освобождения пленных красноармейцев прямо на фронте данные о них как о захваченных в неволю включались в сводки III отдела Верховного командования ВП.

Говоря о судьбе красноармейцев, попавших в плен к полякам, нельзя не остановиться еще на одной, наиболее трагической ее странице - на расстрелах пленных. Наиболее непредсказуемым этапом в одиссее плена, были, пожалуй, не стационарные лагеря и рабочие роты, а фронтовая полоса. Если в тылу случаи убийства пленных охраной или офицерами с садистскими наклонностями были единичными и, как правило, получали достаточно широкий резонанс, в том числе и в прессе, то расстрелы захваченных в плен военнослужащих Красной армии, особенно если они были комиссарами, евреями, китайцами, или в качестве возмездия без суда и следствия за действительные или мнимые преступления противника, в большинстве случаев оставались на совести их исполнителей. Информацию о них даже не включали в сводки III отдела, как это было, например, в случае расстрела 199 пленных красноармейцев по приказу командующего 5-й армией генерала Владислава Сикорского (1881-1943), одного из национальных героев современной Польши. Зато такого рода военные преступления были предметом гордости их участников, откровенно описывавших их в своих воспоминаниях, и не вызывали общественного осуждения. Более того, им пытаются найти оправдание даже некоторые современные польские исследователи.

Первое свидетельство о расстреле захваченных в плен красноармейцев относится к 5 марта 1919 года. Под этой датой в сводках III отдела приведено следующее сообщение из группировки генерала A. Листовского: "…отряд под командованием поручика Есьмана… занял населенный пункт Бродница, где взято в плен 25 красноармейцев, в том числе несколько поляков. Некоторых из них расстреляли"¹⁴.

Расстрелы производились как стихийно, так и по приказам командиров. Наиболее подробно документирован расстрел в 5-й армии Сикорского 199 пленных красноармейцев 24 августа 1920 года в отместку за то, что накануне прорывавшиеся в Восточную Пруссию красные казаки изрубили около 100 польских солдат, пытавшихся их задержать. Современным польским историком и юристом Рышардом Юшкевичем в 1997 году была предпринята попытка морально оправдать это грубейшее нарушение международных норм обращения с военнопленными. Он, в частности, пишет: "Отряд, кубанских казаков, который совершил убийство польских пленных, был расстрелян по приказу командующего 5-й армией, после проведения соответствующего расследования, Спустя годы трудно этот приказ оправдать и найти ему полное моральное алиби… но тогда это был жестокий закон войны, он не выходил за рамки канонов цивилизованных народов, чего нельзя сказать об угрозе Ленина "За расстрел коммунистов в Польше - 100 поляков здесь или никакого мира". Несчастным казакам хотя бы сказали, что они приговорены к смерти и почему"¹⁵. Весьма характерно, что Юшкевич не приводит никаких данных о том, как проводилось упомянутое расследование, а лишь констатирует, что оно имело место.

На самом деле никакого расследования не было, о чем свидетельствует заявление прошедшего через польский плен красноармейца А. А. Бакманова от 6 апреля 1921 года. Оно настолько красноречиво, что его следует процитировать максимально полно. "Во время отступления мы были захвачены в плен под Млавой около 400 чел. Нас вели в тюрьму в Млаву и говорили, что все мы будем расстреляны за то, что красная кавалерия изрубила польский эскадрон и пехоту.

Нас выстроили. Польский офицер подходил и спрашивал, какой губернии, долго ли служим в Красной армии и, выбирая по лицу, отставлял в другое место.

Бывший здесь французский офицер (как потом узнали от польских солдат - пастор) сказал, что достаточно расстрелять 200 человек, а остальные будут работать. Выбрали 200 человек, сосчитали и увезли. Нас отправили в тюрьму.

На другой день нам сказали, что всех отправляют, выстроили и повели за город. Жители по дороге [за] городом говорили нам, что вас ведут на расстрел, что наших 200 человек уже расстреляны. Мы были перепуганы.

Когда мы вышли за город и пошли дорогой на Цеханов, по левую сторону дороги мы увидели следующее: большую вырытую яму-могилу, около которой было человек 20 кавалеристов, приблизительно с роту пехоты, стояли пулеметы и лежали трупы. Причем убитые были без шинелей. Мы увидели, как их оттаскивали в яму. Это было в верстах 2-3-х от Млавы и произошло 24 августа…

В группе, отделенной для расстрела, был тов. Барцев Андрей красный командир ком. 53-й бригады, но его освободил польский солдат, бывший у нас в плену, который знал Барцева. Последний не позволил снять ботинки с пленного поляка - благодаря ему он остался жив, его вывели из строя…"¹⁶.

Показания Бакманова подтвердил П. Т. Карамков, также служивший в 18-й стрелковой дивизии и прошедший через плен. Он заявил, что "польский офицер отбирал более представительных и чище одетых, и больше кавалеристов, отобрал 200 человек и сказал, что расстреляют всех. Мы из тюрьмы слышали за городом пулеметные и ружейные выстрелы - очевидно, расстреляли их"¹⁷. Таким образом, никакого следствия не было, был чистый произвол в отношении безоружных пленных, никакого отношения к произошедшей накануне расправе не имевших.

Тот же Юшкевич оставляет без внимания то обстоятельство, что этот расстрел не был единственным в эти дни в 5-й армии. Он сам пишет, со слов участника Варшавского сражения, служившего в 5-й армии, о расстреле трех раненых красноармейцев¹⁸.

Т. Петрыковский, во время Варшавского сражения воевавший в составе 5-й армии, вспоминал о расстреле по приказу французского полковника трех пленных, у которых нашли разрывные патроны¹⁹. В литературе упоминается случай расстрела поляками 24 августа 1920 года попавших в плен девяти немцев-спартаковцев, служивших в Красной армии. В трофейном фонде РГВА нами выявлена часть следственного дела и приговор военно-полевого суда. Из этих документов следует, что немцы были обвинены в участии в расстреле 60 пленных поляков, хотя в свидетельских показаниях речь шла только о том, что они избивали пленных²⁰. То есть и в этом случае имело место откровенное нарушение норм международного права, относящихся к военнопленным.

В 5-й армии пленных расстреливали не только солдаты и младшие офицеры, но и генералы. Так, Д. С. Климков показал, что "около Цеханова польский генерал (хорошо говорил по-русски) спрашивал бывших царских офицеров, когда отозвался т. Ракитин, адъютант 158-го, он его застрелил из револьвера. Комполка, коммунист т. Лузин остался жив только благодаря тому, что в барабане револьвера генерала больше не было патрон"²¹.

К 5-й армии имеет отношение еще один вопиющий случай. После заключения прелиминарного мира начался активный поиск некоторых пленных, в которых советская сторона была особенно заинтересована. В ноябре 1920-го польское министерство иностранных дел попросило военное министерство найти захваченную в августе 1920 года в плен К. П. Матюшенко, жену советского командира, грузинку. Проведенное офицерами II отдела Генштаба ВП расследование показало, что она была расстреляна при пленении. Свидетельница расстрела показала, что польские солдаты сделали это без приказа, посчитав, что "она еврейка и коммунистка"²². Таким образом, в 5-й армии пленных расстреливали и по приказу, и без приказа, и никто за это никакой ответственности не понес.

Случай с Матюшенко заслуживает особого внимания: он показывает, что из числа пленных поляки расстреливали чаще всего коммунистов, комиссаров, евреев и китайцев. Думается, что никто не заподозрит в увлечении красным словцом известного польского историка Марцелия Хандельсмана (1882-1945), который как очевидец писал: "…наш солдат видит в большевизме как правительстве России, большевиках в армии, т. е. коммунистах, китайцах и комиссарах, своих личных смертельных врагов, поэтому он ведет с правительством России и его подпорками беспощадную борьбу… Нужно было прибегать к неслыханным уговорам, чаще всего к хитрости, чтобы спасти пленного китайца. Комиссаров живыми наши не брали вообще"²³.

С этим свидетельством перекликаются слова британского дипломата лорда д'Абернона, наблюдавшего отношение польских крестьян к пленным: "Я не заметил никаких заметных признаков мести в отношении обычных пленных со стороны местного сельского населения, которое, однако, без колебаний убило бы большевистского комиссара, который попал бы ему в руки… местные крестьяне ненавидели еврейских комиссаров, которые на каждом шагу грабили их имущество, отказывая в вознаграждении за военные реквизиции"²⁴. По воспоминаниям С. Кавчака, командир 18-го полка полковник Дмуховский вешал всех захваченных в плен комиссаров²⁵. Весьма красноречива приведенная Т. Петрыковским молитва: "Господи, помоги… Ты дал нам свободную Польшу, позволь нам ее защитить! Не допусти, чтобы над нашей цивилизацией господствовал большевик, еврей, варвар!"²⁶.

Еврею не обязательно нужно было быть комиссаром, чтобы стать жертвой немотивированной расправы на антисемитской почве. Об этом свидетельствует хотя бы рассказ о своей судьбе И. Тумаркина, плененного 17 августа 1920 года около города Бяла-Подляска: "…при взятии нас в плен началась рубка евреев, и от смерти я избавился по какой-то странной случайности. На следующий день нас погнали пешком до Люблина, и этот переход был для нас настоящей Голгофой. Ожесточение крестьян было до такой степени велико, что маленькие мальчики забрасывали нас каменьями.

Провожаемые проклятиями, бранью, мы прибыли в г. Люблин на питательный пункт, и здесь началось самое беззастенчивое избиение евреев и китайцев солдатами армии Балаховича, стоявшей тогда в Люблине… В лагере [Стшалково] мне пришлось скрыть свою национальность, и я все время жил в плену incognito под фамилией Семёнов…"²⁷. Н. Подольскому, чтобы избежать в плену расправы, пришлось выдавать себя за мусульманина²⁸.

Пленных во время Варшавского сражения расстреливали не только в 5-й армии Сикорского. Об этом, в частности, свидетельствует уже упоминавшийся выше отчет сотрудника секции пленных IV (мобилизационного) отдела штаба Верховного командования ВП, проверявшего 3-ю армию генерала Сигизмунда Зелиньского. Он сообщал, что командование армии издало секретный приказ "о репрессиях" в отношении вновь взятых пленных красноармейцев в отместку за издевательства и расстрелы польских пленных на этом участке фронта²⁹.

Сведения о расстреле поляками пленных выявлены и в материалах российских архивов. Так, делопроизводитель Лунинецкого отдела Минской Центроколлегии К. А. Мурзич описал захват поляками станции Синявка в ночь с 14 на 15 марта 1919 года: в помещение, где находились пассажиры, "несколько раз входили польские солдаты и офицеры, опрашивали, нет ли комиссаров и евреев… Красноармейцев разоружали, грабили, многих избили и отправили под конвоем в местечко; агентов Эдельмана, Львовича и Гроссмана вывели в лес и там расстреляли. Кроме них был расстрелян какой-то еврей и два красноармейца". А в телефонограмме 65-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии от 15 июля 1919 года сообщалось, что польская разведгруппа в количестве 55 человек из Варшавского штурмового полка взяла в деревне Остров в плен двух красноармейцев, которых затем расстреляли³⁰. Есть также свидетельства о расстреле пленных красноармейцев в начале 1920 года³¹.

Помимо прямых свидетельств о расстрелах пленных есть и косвенные. Например, 22 июня 1920 года в сводке III отдела о боевых действиях 1-й польской армии, сражавшейся в Белоруссии в составе фронта генерала Станислава Шептицкого, говорилось: "Захваченные пленные сообщают, что большевистские солдаты в целом недовольны и устали; они бы с удовольствием сдались из-за применяемого коммунистами террора, но, однако, убеждены, что с захваченными пленными обращаются еще хуже"³². В этот же день К. Свитальский, в то время личный секретарь Пилсудского, сделал в своем дневнике запись, раскрывающую смысл этого несколько туманного сообщения: "…деморализация большевистской армии посредством дезертирства на нашу сторону затруднена из-за ожесточенного и беспощадного уничтожения нашими солдатами пленных, причем больше всего на севере (т. е. в Белоруссии. - Авт.)"³³ Учитывая, что Свитальский имел доступ к оперативным сводкам Верховного командования, трудно поверить в случайную синхронизацию информации этих двух независимых друг от друга источников.

7 августа 1920 года из полесской группировки польского Северо-Восточного фронта доносили о переходе на польскую сторону нескольких рот из 8-й и 17-й советских пехотных дивизий в полном составе, с командирами. Помимо чрезмерной усталости, апатии и нехватки продовольствия, в качестве причины дезертирства они назвали и "проверенный факт, что 32-й пехотный полк не расстреливает пленных"³⁴.

Из приведенных выше фактов сам собой напрашивается вывод, что расстрелы пленных не считались в польской армии чем-то экстраординарным и предосудительным. Не случайно мы не нашли ни одного приказа, запрещающего это делать. О самовольных расстрелах, в том числе и на расистской почве, без утайки говорится в документах, предназначенных для высшего военного руководства, в воспоминаниях участников войны. Это значит, что в армии не опасались служебного или уголовного наказания, а в послевоенном польском обществе не было морального осуждения такого рода поступков³⁵.

Более того, даже современные польские исследователи пытаются морально оправдать случаи полного пренебрежения нормами международного права в отношении военнопленных. Р. Юшкевич расстрелы пленных в ходе Варшавского сражения объясняет естественной реакцией польских солдат на злодеяния красноармейцев, допущенные в отношении пленных и гражданского населения. В частности, он приводит слова одного из духовных лиц, произнесенные в августе 1920 года: "Большевики начали первыми. Как священнику мне чуждо чувство мести. Но когда я сам видел, как выкопали тела наших солдат с отрезанными членами, я понимаю, что солдат под впечатлением увиденного становится тигром".

В связи с этим Юшкевич заявляет: "Как представляется, вышеназванное признание касается болезненной правды и психики солдата, его реакции, когда убивают коллегу или приятеля. Думается, именно так следует объяснить случай (заслуживающий осуждения) убийства трех русских пленных, о котором писал в своем сообщении доброволец Станислав Яблоньский"³⁶. Если встать на точку зрения польского исследователя, то точно так же следует оправдывать случаи расстрела польских пленных красноармейцами, а там уже и до товарища Сталина, участника той войны, недалеко…

Итак, польские и российские документы свидетельствуют о том, что и в 1919, и в 1920 годах поляки расстреливали красноармейцев. Но установить масштабы этого явления не представляется возможным, поскольку делалось это обычно без суда и следствия. Но, как и в случае с отпуском плененных красноармейцев, эти несчастные, как правило, попадали в сводки Оперативного отдела польского Генштаба. Все категории "узников войны" не могли себя чувствовать в полной безопасности в момент пленения, но чаще всего расстреливали комиссаров, командиров, коммунистов, китайцев и евреев. Именно это обстоятельство позволяет сделать очень важное, по нашему мнению, наблюдение относительно одного из замалчиваемых польской историографией аспектов Советско-польской войны. Это не была, если так можно выразиться, классическая война между двумя соседними государствами. В ней с обеих сторон не последнюю роль играли идеологические мотивы, а с польской - еще и расистские (антисемитские и антикитайские) предубеждения.

Хотели как лучше…

Все время пребывания военнослужащих Красной армии в польском плену, а для некоторых из них оно растянулось на 32 месяца, то есть почти на три года, польскими военными и гражданскими руководителями и созданными в 1919 году специализированными учреждениями велся поиск решения проблем, связанных с сохранением жизни этих "узников войны". Вера, как очень скоро оказалось, наивная, в то, что проблему пленных можно будет решить минимумом усилий и средств, уже весной 1919-го показала свою иллюзорность. Вместе с пленными в тыловые заведения для пленных завезли страшные инфекционные болезни, бушевавшие на просторах охваченной Гражданской войной бывшей Российской империи. Появились случаи заражения тифом, дизентерией, холерой среди охранявших пленных польских солдат и даже проживавшего по соседству с лагерями местного гражданского населения. Трагическая судьба узников польского плена стала также объектом внимания международных организаций, составляемые ими отчеты об истинном положении дел в этой области негативно сказывались на имидже Польши за рубежом.

Эти и другие обстоятельства потребовали от польских военных реформирования системы содержания пленных. Во-первых, она была разделена на две части. Одна находилась в ведении Верховного командования и была предназначена для пленных, находившихся в прифронтовой зоне. Она была предназначена для временного пребывания "узников войны", рассчитанного на проведение регистрации и карантина. После этого пленные должны были транспортироваться в стационарные лагеря, которые подчинялись военному министерству. Лагеря военнопленных предназначались для постоянного содержания попавших в руки поляков военнослужащих РККА. Точнее, это было место их постоянной прописки, а реально они могли находиться вне лагерей, будучи откомандированными на работу в составе рабочих отрядов и железнодорожных рот в системе военного ведомства или на гражданских предприятиях и сельском хозяйстве.

Параллельно создавались соответствующие двухуровневой структуре заведений для пленных учреждения, занимавшиеся наблюдением за деятельностью отдельных звеньев системы, разработкой необходимых инструкций и положений, подготовкой приказов военного министра, различных отделов министерства, а также Верховного командования и его подразделений. В результате этих усилий в течение года был разработан и введен в действие комплекс мер по нормализации положения пленных, более или менее отвечавших международным нормам.

Если бы эта система заработала так, как планировали ее создатели, положение красноармейцев в польском плену было бы вполне сносным. Но этого в большинств случаев не произошло. Инструктивные документы должны были проводить в жизнь очень часто совершенно случайные люди, ни психологически, ни профессионально не подготовленные к скрупулезному соблюдению своих должностных обязанностей. Многие польские офицеры, руководившие лагерями и рабочими командами, были убеждены в своем цивилизационном превосходстве над "азиатскими варварами", заражены ксенофобией, особенно антисемитизмом, не всегда были чисты на руку, воруя продукты из более чем скромных пайков пленных сами и не мешая это делать своим подчиненным. Их мало заботили условия содержания "узников войны", они легко опускали руки, видя, что вышестоящие инстанции не торопятся выполнять их заявки и просьбы.

Наибольшую самоотверженность, несомненно, демонстрировали работавшие с пленными медики: и поляки, и пленные, и английские медсестры. Но они были не силах переломить общую неблагоприятную ситуацию в заведениях для пленных. Точнее всего причины царящего в них катастрофического положения сформулировал начальник санитарного департамента военного министерства генерал 3. Гордыньский в докладной записке еще в начале декабря 1919 года: "Причина зла, и причем существенная, и пусть виновные в это покаются - это неповоротливость и безразличие, пренебрежение и невыполнение своих прямых обязанностей, что является характерной чертой нашего времени.

Поэтому останутся безрезультатным все усилия и старания, всякие труды и усилия, любая суровая и тяжелая работа, полная самопожертвования и горения, работа, Голгофу которой отмечают многочисленные, еще не поросшие травой могилы врачей…"³⁷. Слова Гордыньского оказались пророческими, до конца репатриации пленных на родину кардинального улучшения в их положении так и не произошло. В общей сложности в лагерях и госпиталях умерло не менее 25-28 тысяч пленных красноармейцев. Несоблюдение требований инструкций и приказов не позволило предупредить возникновение в лагерях трех эпидемий инфекционных заболеваний, в общей сложности длившихся около 9 месяцев. Еще одним свидетельством плохой физической кондиции пленных можно считать то, что из 70 710 рядовых, вернувшихся по репатриации из Польши на родину, продолжать службу в строевые части было направлено только 34 859 человек³⁸.

Впрочем, некоторые позитивные сдвиги в положении пленных с течением времени все же наблюдались, особенно начиная с заключения в сентябре 1920 года берлинского соглашения между российским и польским обществами Красного Креста о взаимной опеке над пленными, прибытия в Варшаву российско-украинской делегации в Смешанной комиссии по делам репатриации пленных и интернированных, а также передачи пленных красноармейцев в ведение МИД, что существенно усилило дипломатический аспект проблемы.

Далеко не всегда благополучно складывалась судьба военнопленных красноармейцев, в том числе и раненых, которых "великодушные" польские офицеры приказывали оставить на поле боя, прекрасно зная, что многие из них станут жертвами внесудебной расправы со стороны польского гражданского населения, к тому же поощряемого к этому первыми лицами государства. Но, и попав на сборные пункты, "узники войны" не могли чувствовать себя даже в относительной безопасности под опекой пленившего их противника. Самых сильных и здоровых оставляли, не спрашивая на то их согласия, в "диких" рабочих командах при действующей армии. Фактически они так и не становились полноправными пленными, ибо не состояли на учете ни в одном из стационарных лагерей в ведении военного министерства. О судьбах этих многих тысяч людей не осталось почти никаких сведений, что дает основания для самых грустных предположений.

Больных, раненых, ослабленных, коммунистов, предварительно отобрав у многих из них хорошее обмундирование и одев в обноски, годные разве что для огородных пугал, наконец-то грузили в железнодорожные составы, чтобы голодных и замерзших везти в стационарные лагеря. Это было экстремальное путешествие, далеко не всем удавалось достичь места назначения живыми. Да и в моральном отношении перевозимым пленным было непросто: во время стоянок к вагонам устремлялась местная экзальтированная публика, вопреки нормам христианского милосердия всячески оскорблявшая "узников войны" и выискивавшая среди них уцелевших на фронте евреев.

Жизнь в лагерях была настолько тяжелой, что не менее трех десятков тысяч красноармейцев предпочли ожиданию конца войны в лагерях и последующему возвращению домой добровольный уход в ряды антисоветских военных формирований на стороне поляков. И это при том, что многие из них сдались в плен, надеясь в относительной безопасности дожить до заключения мира³⁹. Подлинными счастливчиками были пленные из числа выходцев с находившихся под польским управлением территорий Западной Белоруссии и Западной Волыни, имевшие уже во время войны законную возможность получить условное освобождение. А многие просто бежали, используя любую благоприятную для этого возможность, особенно близость к фронту или Германии.

Итак, польский плен оказался тяжелым испытанием для оказавшихся в нем военнослужащих Красной армии. На всем его протяжении, а для кого-то он длился почти три года, непременными спутниками "узников войны" были расстрелы, голод, холод, инфекционные болезни, нередко со смертельным исходом, тяжелый труд, гибель в рядах антисоветских вооруженных формирований. И повинны в этих их несчастьях не только объективные обстоятельства, как в этом пытаются уверить читателя некоторые современные польские авторы. Это и нередко бесчеловечное отношение к пленным на фронте, и по сути преступное невыполнение многими польскими офицерами и унтер-офицерами своих должностных обязанностей во время прохождения службы в заведениях для пленных.

Не обязательно было иметь специальный приказ об умерщвлении военнопленных красноармейцев, который, по утверждению З. Карпуса, якобы только и ищут в польских архивах российские исследователи⁴⁰. Вполне достаточно было того, чтобы люди, в руки которых передали ответственность за судьбы многих десятков тысяч военнопленных красноармейцев, продолжали с ними свою личную войну, без угрызений совести и чувства христианского милосердия обрекая своих беззащитных подопечных на холод, голод, болезни и мучительное умирание…

• _{1. www.newsru.com/russia/07apr2010/ katyn.html}
• _{2. президент.рф/transcripts. 2010. 6 декабря.}
• _{3. Lista strat Wojska Polskiego. Polegli i zmarli w wojnach 1918-1920. Warszawa. 1934.}
• _{4. Karpus Z. Jeńcy i internowani rosyjscy i ukraińscy na terenie Polski w latach 1918-1924. Torun. 1997. S. 130-131.}
• _{5. Гриф секретности снят. Потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. M. 1993. С. 34.}
• _{6. Достаточно подробный обзор советской (российской) и польской историографии войны между Польшей и советскими республиками см.: Nowak А. Wojna polsko-bolszewicka (1919-1920) w hisioriografii ostatnich lat: przełom czy nowe problemy?//Europa Šrodkowa i Wschodnia w XX wieku. Warszawa; Lowicz. 2004; Яжборовская И. С., Парсаданова В. С. Россия и Польша. Синдром войны 1920 г. М. 2005. С. 366-403 ; Матвеев Г. Ф. Российско-польские конфликты ХХ в. в российской историографии конца XX - начала XXI века//Obraz konfliktów między narodami słowiańskimi w XIX i XX wieku w historiografii. Kraków. 2007.}
• _{7. Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг. Документы и материалы. М. 2004. С. 771-783 . Заметим, что именно из этого сборника позаимствовал якобы новые архивные документы некий Н. Добрюха (Над), опубликовавший их на газетных страницах с сохранением архивных шифров. См. Над (Добрюха) Н. Катынское возмездие Сталина. Архивы открывают тайну: почему в Катыни были расстреляны именно 22 тысячи польских офицеров//Комсомольская правда. 2011. 20 января.}
• _{8. Pilsudski J. Pisma zbiorowe. T. V. Warszawa. 1937. S. 158.}
• _{9. Copy oftelegram from Warsaw 3.9.20// Электронная копия телеграммы Э. Сапеги из Архива Международного комитета Красного Креста в Женеве (далее АМККК в Женеве). Личная коллекция Г. Ф. Матвеева.}
• _{10. Именно установление численности пленных красноармейцев считается некоторыми исследователями наиболее существенным достижением 3. Карпуса// Nowak A. Op. cit. S. 180-182.}
• _{11. Karpus Z. Jency i internowani… S. 60; Карпус 3. Факты о советских военнопленных в 1919-1921 гг.//Новая Польша. 2001. № 11 (14). С. 24. В последнее время он без объяснений увеличил её до 115 тыс.//Focus Historia. 2009. №. 9. S. 6. Нельзя не сказать о том, что Карпус временами позволяет себе достаточно вольно обращаться с источниками. В частности, говоря о пленных под Варшавой, он ссылается на протокол заседания польского Совета обороны государства от 20 августа 1920 г. Но в данном протоколе сведения о пленных вообще отсутствуют, есть только заявление Пилсудского, что общие потери Красной армии "на севере", т. е. на варшавском направлении, составляют 100 тыс. человек// Leinwald A., Molenda J. Protokoly Rady Obrony Państwa//Z dziejów stosunków polsko-radzieckich. Studia i materiały. T. I. 1965. S. 272 (а не 273, как указывает Карпус). Кстати, не удалось также найти ни у Тухачевского ("Поход за Вислу"), ни у Пилсудского ("1920 год") сведений о 100 тыс. пленных под Варшавой, о чем Карпус написал в 2000 г. в журнале "Новая Польша"//Карпус 3. Факты… С. 23. В действительности же, Ю. Пилсудский 26 августа 1920 г. в интервью определил потери Красной армии в Варшавском сражении в 80 тыс. пленных и 25 тыс. убитых//Pilsudski J. Pisma zbiorowe. T. VII. Warszawa. 1938. S. 165-167.}
• _{12. Матвеев Г. Ф. О численности пленных красноармейцев во время польско- советской войны 1919-1920 годов// Вопросы истории. 2001. № 9.}
• _{13. Там же. С. 186-187 , 189-190.}
• _{14. O niepodległą i granice. T. I. Komunikaty Oddziału III Naczelnego Dowództwa Wojska Polskiego. 1919-1921. Warszawa; Pułtusk. 1999. S. 88.}
• _{15. Juszkiewicz R. Działania militarne na Mazowszu północnym i w korytarzu Pomorskim. 1920 rok. Warszawa, 1997. S. 340.}
• _{16. Красноармейцы в польском плену… C. 527-528.}
• _{17. Там же. С. 528.}
• _{18. Juszkiewicz R. Op. cit. S. 386.}
• _{19. Pietrykowski T. Odwrót… Garść wspomnień i obrazków wojennych z czasu walk bolszewickich 1920 r. na podstawie pamiętnika adjutanta 67 p.p. (9p. Strz. Wlp). Poznań. 1926. S. 74.}
• _{20. РГВА. Ф. 308. Оп. 4. Д. 2. Л. 4, 46.}
• _{21. Красноармейцы в польском плену… C. 528-529.}
• _{22. Centralne Archiwum Wojskowe. 1775/89/327.}
• _{23. Handelsman M. W piatym pułku legionów. Dwa miesiące ofensywy litewsko-białoruskie j. Zamość. 1921. S. 34, 35.}
• _{24. D'Abernon Vhr. Osiemnasta decydująca bitwa w dziejach świata pod Warszawą 1920 r. Warszawa. 1932. S. 129.}
• _{25. Kawczak S. Milknące echa. Wspomnienia z wojny 1914-1920. Warszawa. 1991. S. 191.}
• _{26. Pietrykowski T. Op. cit. S. 19.}
• _{27. Красноармейцы в польском плену… C. 573.}
• _{28. О широком распространении в то время польском обществе антисемитизма свидетельствует и С. Семполовская, рассказывавшая главе миссии МККК В. Глуру о крайне плохом отношении к евреям из числа пленных красноармейцев со стороны лагерной администрации, а также о настойчивой рекомендации ей польского консула в Берлине не сотрудничать с нансеновской организацией помощи беженцам, потому что она "состоит из евреев и большевиков". // Prisonniers de Guerre Bolshevistes. Visite de Mademoissele Stephanie Sempolovska. // Электронная копия из АМККК в Женеве. Личная коллекция Г. Ф. Матвеева.}
• _{29. Красноармейцы в польском плену… C. 28:6.}
• _{30. АВП РФ. Ф. 0122. П. 101. Д. 3. Л. 7, 7 об. РГВА. Ф. 3226. Оп. 1. Д. 46. Л. 181, 196.}
• _{31. Красноармейцы в польском плену… C. 159, 160.}
• _{32. O niepodległą i granice. T. I. S. 547.}
• _{33. Šwitalski K. Diariusz 1919-1935. Warszawa. 1992. S. 55.}
• _{34. O niepodlegla i granice. T. I. S. 603.}
• _{35. В отличие от СССР, где ни один из свидетелей подобного рода расправ об этом не писал, если не считать описанного Исааком Бабелем с явным осуждением эпизода расправы буденовцев над пленным польским офицером.}
• _{36. Juszkiewicz R. Op. cit. S. 386.}
• _{37. Красноармейцы в польском плену… С. 108.}
• _{38. Там же. С. 689.}
• _{39. АВП РФ. Ф. 09. Оп. 1. П. В. Д. 79. Л. 16 об.; Авторы статистического исследования "Гриф секретности снят" также отмечают, что военнослужащие старших возрастов добровольно сдавались в плен//Гриф секретности снят. С. 29. В информации B. Глура в Женеву от 22 августа 1920 г. говорилось, что "узники войны… счастливы, что взяты в плен поляками"//Prisonniers de Guerra Bolsheviks. 22. 8. 1920/ Электронная копия из АМККК в Женеве. Личная коллекция Г. Ф. Матвеева.}
• _{40. Focus Historia. 2009. № 9. S. 5.}