Как приучали к санитарии жителей Екатеринбурга в XIX веке

Скотину сдавали не абы как - каждую коровушку содержатель пастьбы вносил в "шнуровую книгу", где указывались её приметы, стоимость и сумма, полученная за выпас. К концу XIX века на 5492 дома приходилось 3183 коровы и 3479 лошадей. Всего же домашних животных было 10 492 головы.

Скотину собирали не позже 6 часов утра, чем и был вызван столь ранний подъём хозяек. Вернувшись в дом, начинали стряпать: доставали из загнетки покрытые золой угли, топили русскую печь. На выметенный пихтовым помелом под садили ржаные и пшеничные булки, калачи. Ставили на стол самовар. Противопожарные правила того времени запрещали греть самовар вне комнат. Не дозволялось также ходить со свечой без фонаря или керосиновой лампой на чердаки, в конюшни, сараи, сенники, кладовые, погреба и другие домашние строения и тем более курить. Поскольку большая часть зданий строилась из дерева, требования эти не были чрезмерными. "Каждую четверть года должны были быть осматриваемы печи, топившиеся хозяйками и поварихами регулярно", дымовые трубы вычищались "однажды в месяц", поэтому трубочисты часто попадались на екатеринбургских улицах. Не редкостью было увидеть и водовоза. Город пил много воды. Город мылся в банях (их было 2915), стирал бельё, варил пиво и делал ещё много такого, для чего требовалась вода.

Рано поутру поднимался Моисей Абрамович Костин, по происхождению крестьянин Кыштымского завода, запрягал свою савраску и выезжал с бочкой вместе с пятью десятками сотоварищей к Малаховскому ключу. Бочка у Костина была жёлтого цвета, "с постоянно запертой крышкой на шарнирах, снабжена для накачивания воды лужёной воронкой".

Общественных водозаборных колодцев и ключей имелось одиннадцать, но самый большой - Малаховский, с паровой водокачкой и ежедневным расходом воды от 400 до 500 бочек. Вода сливалась через кран, "зимой же она могла быть доставаема через верхнюю крышку ведром, непременно вполне чистым".

Для хозяйственных надобностей воду брали из пруда и реки. Водовозы заезжали в реку у городской плотины или со стороны Тарасовской набережной (ныне ул. Горького) и черпаками сливали воду в красные бочки. Городские власти стремились оградить водоёмы от загрязнений путём категорического воспрещения "спускать из частных бань, помойных ям и ретирад нечистоты в уличные канавы, пруд, реку Исеть и во все притоки ея, а также заливать навозом и снегом пруд, берега и речки".

Однако встречались отдельные несознательные обыватели, которые хотели обойти думские предписания. Некий Николаев, имевший домовладение по Тимофеевской набережной, устроил сточную канаву "для спуска нечистот в пруд". Об этом, по просьбе сестры, сигнализировал Владимир Злоказов. "Канава глубиной 3 аршина. Зачем такая глубокая?" - недоумевал Владимир. "Чтобы она не промерзала", - отвечал Николаев. "Но какая же дождевая вода зимой? - упорствовал оппонент. - Мы имеем дело с намерением спускать нечистоты из конюшен и выгребной ямы". Увы, медленно привыкал городской народ к санитарии, хотя ведь ясно было предписано: "Отходы накапливать и вывозить в ночное время с 1 апреля по 1 октября с 10 часов вечера до 6 часов утра, с 1 октября по 1 апреля с 9 часов вечера до 7 часов утра за город, на указанные места".

Днём на улицах стояла тишина, - "редко протащится лошадка, запряжённая в телегу, и опять тихая сонливость", и только на Главном проспекте, на Покровском и Арсеньевском да около рынков небольшое движение. Народ с окраин днём трудился. На "огненных работах" было тяжело: вальцовщики у стана, литейщики, молотобойцы быстро "израбливались". При резке сутунки одежда на рабочих тлела от жара, пота и соли. Вся механизация - вага да лом. И такая работа доставалась не всякому. Был в городе железоделательный завод, где обязанности уставщика выполнял Пимен Петрович Огарков, человек, как говорили рабочие, "пузатый, на дело туповатый, на одну ногу хромает, а дел заводских не знает". Так у него, чтобы записаться "в расписание", надо отдариться деньгами, вином, рыбой. Не брезговал и сеном, и овощами. У кузнецов был особый оброк - в понедельник они должны были принести "нарочито выкованный топор". Рабочие так и называли подношение - "понедельничек". Не принёс - ступай в очередной "гуляй", отгул значит. Вроде бы и неплохо, но семью надо кормить.

3аработок отца - основной и зачастую единственный. "Поденщина" в зависимости от квалификации колебалась от 50 копеек у чёрнорабочего до полутора рублей у хорошего слесаря, токаря, каменщика. Пуд муки 1 сорта стоил 1 рубль 50 копеек, пуд картофеля - 65 копеек, ведро коровьего молока - 60 копеек. Не надо сбрасывать со счёта и наличие собственного огорода, коровы и хрюшек в подсобном хозяйстве. Не шикуя, семья из 5-7 человек жила на такую зарплату.

Промыслами и тяжёлым физическим трудом занималось 26 процентов населения, служба и свободные профессии становились уделом 38,5 процента горожан.

В Екатеринбурге проживало много чиновников, купцов, учителей, мелких торговцев. Их обшивали и обували местные портные и сапожники.

Народонаселение не только работало, но и отдыхало. Большой популярностью пользовалось катание на лодках. Доплывали до Генеральских дач или Зимняка, высаживались на берег. Подскочит иной парнишка: "Барин, можно лодку покараулю?" И караулит, пока господа отдыхают. Вернутся, сунут пацану пятачок или гривенник, купит он на эту выручку "сахарную бабу или гитару" и доволен.

Визовские, с Опалих, ходили сюда по праздникам. На гулянья собиралось много компаний: ставили самовары, разводили костры, выкладывали нехитрую снедь. И уже заливается гармошка, веселье идёт вовсю, пляшут, поют где-то "Коробейников", где-то "Когда б имел златые горы". А если на Зимняке Пожарное общество устроит свой праздник, так гулянью нет конца. Бывало, соберётся группа ребят, начнёт игру "Разбойники". На атамане - кольчуга с золотистыми наклейками, на голове - шишак, красная рубаха, чёрный пояс, широкие штаны - чёрные или синие в сапогах, в руке сабля. И есаул хорош - серебристая кольчуга, кинжал за поясом, да остальная ватага под стать: в красных, синих парусиновых рубахах, у некоторых с вышивкой. На ногах сапоги или лапти с онучами. Усы и бороды делали из кудели, брови мазали углем, щёки - красной бумагой. И так они иной раз раззадорят народ "разбойничьим фольклором", что набросают им и конфет, и денег в есаульскую папаху.

У неженатых парней было ещё и такое развлечение - "холостяжник". Подвыпьют парни и - айда по улицам шататься. С гармошкой и непристойными частушками. Вид задиристый, картуз на затылке, пиджак на левом плече. Дело доходило до драк. Обычно опалихинские дрались с мельковскими. Визовские - они всегда были задиристые, правда, ВИЗ в состав Екатеринбурга тогда не входил, к городу он присоединился только при советской власти.

А вот что было распространено среди обывателей - так это вечёрки. Собирались на какой-нибудь квартирке парни с девчатами, разговаривали, присматривались, потом начинались танцы под гармонь, краковяк, вальс. Через три-четыре танца затевали игру под песни "Ой ты, рыбочка-окунёчек" или "Я на стулике сижу, слёзы катятся". Работала "почта" - напишет парень записку своей симпатии, отдаст почтальону, тот вручит адресату. И обязательно спляшут потом "барыню" и кадриль.

Выпивки на вечёрках не полагалось (только по поводу рекрутчины или сватовства), а вот угощение для барышень - обязательно: орехи, семечки, чай с конфетами. Выпить на неделе рабочему человеку было затруднительно: торговые заведения, поставлявшие крепкие напитки "навынос", начиная работу в 8 часов утра, заканчивали её к 7 часам вечера, то есть ко времени окончания рабочего дня. Правда, мироеды типа Пимена Огаркова с железоделательного завода в день выдачи расчёта открывали свои личные закрома, памятуя о жизненной установке трудящихся, что "выпить с устатку не вредно".

Впрочем, можно было душевно отдохнуть и в распивочной пивной лавке или в погребке "для распивочной продажи русских виноградных вин". Торговые заведения этого типа закрывались в 10 часов вечера. Владельцы по-русски трепетно относились к захмелевшим посетителям. На приказчиков возлагалась обязанность "наблюдать за тем, чтобы в заведении не напивались до беспамятства. Если же, однако, окажется такой посетитель, то он не может оставаться на крыльце, в сенях или на улице, а должен быть доставлен домой, если известен его адрес, или передан полиции".

И вот вышел, к примеру, мещанин с Колобовской своими ногами из погребка и мирно побрёл домой по улице, залитой лунным светом. 355 керосиновых фонарей зажигались только 15 августа и тускло маячили ночами до 1 мая следующего года. Расход на фонари был немалый - "стоимость одного освещения от 8 до 10 рублей". Вместе с загулявшим мещанином не спали 130 ночных уличных караульщиков. А вместе с домовыми, торговыми и фабричными караульщиков было 180.

Располагались они через каждые 250 сажен, ходили в ночи по городу, стучали в железную доску "било", высматривали, нет ли пожара или непорядка на вверенном участке. У Семёна Ивановича Иванова, сторожа и мещанина, на участке было 30 домов, жалованья ему платили 11 рублей. На картузе имел он знак с обозначением улицы и дежурный свисток - на всякий случай. А обход его длился до самого утра - пока не зазвучит пастуший рожок.