"Курсовые"2 начинали съезжаться на Воды в апреле: 8-го числа - чиновник 12-го класса Ельчанинов, 16-го - полковник Бирюлин, 20-го - майор Сокольской.
22 апреля появилось первое значительное лицо - герой сражений под Бауценом и Лейпцигом, участник взятия Парижа генерал от кавалерии Георгий Арсеньевич Емануэль (Эммануэль) с сыном Георгием, прапорщиком. До 1831 года Кавказ - место службы генерала: он - командующий войсками на линии и начальник области. Но в очередной экспедиции против горцев Емануэль получил тяжёлое ранение, за которым последовала отставка.
Прочие путешественники, отправлявшиеся в путь позже, очевидно, в надежде занять жильё подешевле, рисковали увязнуть в дорожной грязи. А риск был реален: первое шоссе от Петербурга до Москвы ещё только строилось, про обустройство дальнейшего пути "в полуденную сторону" и говорить не приходилось. Но имелась и причина для спешки: "курс" 1830 года выдался чрезвычайно многолюдным, до полутора тысяч отдыхающих, и мест на всех не хватило.
В мае в южных степях наступает лето, к концу июня зной окрашивает их в бледно-жёлтые и голубые тона. В эти-то два месяца и проходил основной сбор "водяного общества". Ехали в запряжённых шестернями громоздких рыдванах, венских спальных дормезах, сопровождаемые обозами с челядью, провизией и с непременными большими самоварами. Дорожное чтиво для многих - изданная в 1831 году книга главного врача Кавказских Вод Ф. Конради "Рассуждения о искусственных минеральных водах с приобщением новейших известий о Кавказских минеральных источниках".
Конечно, Кавказские Воды - не Баден-Баден. Обустройство их едва началось (так, кисловодский нарзанный источник в 1832 году - "две галереи с переплётом в брусьях, обтянутые парусиною"), среди врачей немало шарлатанов, из-за которых больной, по свидетельству Конради, "обманутый в надежде на выздоровление, с ропотом и неудовольствием оставлял Воды". Да и соседство непокорённого Кавказа не внушало спокойствия. В том же 1832 году кровопролитному и разорительному набегу горских "хищников" подверглись Ессентуки - казачья станица на полпути из Пятигорска в Кисловодск3.
Однако вернёмся к списку. 17 мая на Воды приехал полковник Пётр Семёнович Верзилин. Тот самый Верзилин, дочерям которого в 1841 году будет посвящать стихотворные экспромты Лермонтов и в доме которого поэт примет роковой вызов на дуэль. Кстати, знаменитый дом Верзилины купили ещё в 1829 году, а для самого Петра Семёновича Пятигорск - место не отдыха, но службы: он - наказной атаман Кавказского линейного войска4.
На следующий день, 18 мая, прибыл Александр Андреевич Тон - академик, профессор Академии художеств, наблюдающий за строениями Царского Села.
Напротив его фамилии - карандашная помета: "В доме Арешева", свидетельство респектабельности и состоятельности курсового. Побывавший здесь девятью годами ранее поэт С. Д. Нечаев (в прошлом - член Союза благоденствия, в будущем - обер-прокурор Святейшего синода) отмечал: "Исключая двух домов кизлярского купца Орешева, все другие на Горячих Водах построены в один этаж и почти все покрыты тростником"5.
Одновременно с академиком появился на Водах и отставной поручик Дмитрий Александрович Молчанов, служивший прежде в расформированном Семёновском полку, а в 1826 году подвергшийся аресту по подозрению в причастности к выступлению Черниговского полка. Вина осталась недоказанной, офицера вернули в строй6, но дальнейшая служба не сложилась.
26 мая прибыл действительный статский советник Дмитрий Евлампиевич Башмаков. Не чета отставному поручику, а в прошлой биографии та же запятая: однополчанин Павла Пестеля и князя Сергея Волконского, и Матвей Муравьёв-Апостол вроде бы сообщал о его причастности к Союзу благоденствия, да следствие предпочло не заметить7.
Всё равно пока непонятно: чего ради список курсовых появился, а главное, так основательно задержался в бумагах Льва Перовского?
10 июня на Воды приехал отставной прапорщик Николай Николаевич Оржицкий - ещё один персонаж декабристкой драмы. Следствие сочло, что членом тайного общества он не состоял. Современные историки склонны относить его к категории "полупринятых", то есть отказавшихся вступить в общество, но сохранивших тайну8.
В последнее сложно поверить, зная о характере контактов Рылеева и Оржицкого в "роковые дни" 1825 года. 13 декабря Оржицкий пришёл в рылеевскую квартиру, ставшую штабом подготовки восстания. Однако лидер "северян" не стал призывать отставного штабс-ротмистра присоединиться к повстанцам, а дал ему иные поручения: "Потом просил он меня, чтобы в случае неудачи я не покинул жены и дочери его, да к тому же просил ещё отыскать на юге... Муравьёва-Апостола и сказать ему, что они полагали выгоднее действовать 14 числа". На следующий день, уже после поражения выступления, Оржицкий вновь в рылеевской квартире - вместе с Иваном Пущиным и Петром Каховским.
Рылеев отправил его к Никите Муравьёву с известием о случившемся и о том, что князь Трубецкой и Якубович "изменили". Но Оржицкий упорно манкировал опасностью и около восьми часов вечера вернулся к Рылееву, дабы ещё раз подтвердить обещание "не оставить его семейство"9.
Вскоре Оржицкого арестовали. Содержали вначале на городском карауле, затем в Зотовом бастионе Петропавловской крепости. К числу прочих в его деле добавилась и такая вина, от которой мороз по коже. Мичман В. А. Дивов передал следователям слова Д. И. Завалишина: "Прекрасно выдумал мой знакомый г. Оржицкий: сделать виселицу, первым повесить государя, а там к ногам его и братьев"10. Да ещё это вызывающее поведение на следствии! На вопрос о том, почему не донёс, отвечал заносчиво: "Мысль носить на себе постыдное имя предателя была причиною, побудившею меня умолчать перед правительством о бывшем мне известным заговоре"11. В итоге Оржицкого лишили чинов и дворянства, приговорили к ссылке в дальние гарнизоны. Летом 1826 года он отправился с жандармом на Кавказ, чтобы вновь вступить в военную службу - на сей раз в чине рядового. В жарких делах военных кампаний против персов и турок, как и под мрачными сводами всероссийской темницы, бывший ахтырский гусар чести не посрамил: в январе 1828 года заслужил звание унтер-офицера, а ещё через два месяца - прапорщика.
В феврале 1832 года Н. Н. Оржицкий дождался вожделенной отставки, исходатайствованной ему генералом М. Е. Храповицким, женатым на его сестре. Жить позволили только в собственной деревне или у Храповицкого на поруках. Поездка на Воды под предлогом лечения - едва ли не единственная легальная возможность повидаться с теми, о ком тосковал все эти годы. С кем же?
Тут самое время вернуться ко Льву Перовскому. Многое объединяло его с Оржицким. Во-первых, двоюродные братья, во-вторых, оба незаконнорождённые дети графов Разумовских: Перовский - Алексея Кирилловича, Оржицкий - Петра Кирилловича. Даже если почти одновременное появление кузенов на Водах - простое совпадение, их встреча была неизбежна.
Вспомним первый день Печорина в Пятигорске: "спустясь в середину города", он "пошёл бульваром", чтобы затем подняться "по узкой тропинке к Елизаветинскому источнику". Это ежедневный маршрут каждого курсового.
Итак, они встречались. И вероятно, Перовский не прочь был поимённо знать всех, кто мог донести весть об этом до державного и неласкового Петербурга...
И всё же в список попали не все посетители Вод того "курса". С конца предыдущего года в Пятигорске проживал Александр Александрович Алябьев. Автор знаменитой русской песни "Соловей" был близок со многими декабристами - Петром Мухановым, Фёдором Глинкой, Александром Бестужевым, Вильгельмом Кюхельбекером. С Николаем Оржицким, сослуживцем по Ахтырскому гусарскому полку, в составе которого оба прошли боевой путь от Силезии до Парижа, - особенно. На стихи фронтового товарища композитор написал романс "Прощание гусара". Когда "первенцы свободы" вышли на Сенатскую площадь, Алябьев уже томился в крепости, но по делу отнюдь не политическому: за допущение в своём доме азартных игр и пьяную драку, предположительным следствием которой стала смерть одного из гуляк. После четырёх лет сибирской ссылки и неустанных хлопот родни Алябьеву разрешили выехать для лечения на Кавказские Воды, не избавляя при этом от статуса ссыльного. В Пятигорске композитор оставался до 15 августа, в Кисловодске - до 13 сентября, после чего отправился в Ставрополь12.
Мы не знаем, где останавливались в Пятигорске Перовский и Оржицкий. Пятигорский же адрес Алябьева известен: усадьба подполковницы Толмачёвой13. Опять же невозможно предположить, что два опальных гусара не встретились на том самом бульваре. И почти так же сложно представить, чтобы Оржицкий не воспользовался случаем попросить могущественного родственника за старинного приятеля.
В жизни Алябьева на Водах произошли важные события. Из списка Перовского узнаём, что 13 июня сюда прибыла дочь действительного статского советника девица Екатерина Александровна Алябьева - родная сестра композитора. Разумеется, совпадением это объяснить нельзя. А вот и совпадение из того же списка: 2 июня приехал отставной полковник Андрей Павлович Офросимов. В документе не указано, но мы знаем, что вместе с ним была молодая жена - также Екатерина Александровна, сестра декабристов Владимира и Григория Римских-Корсаковых.
С нею Алябьев был знаком ещё по Москве, но именно на Кавказе в его душе разгорелось чувство, отразившееся в целом цикле романсов ("Тайна", "Я вижу образ твой", "Кольцо" и др.) и в 1840 году, уже после кончины Офросимова, объединившее двух людей священными узами брака.
Воды не принесли "почти никакой пользы" Алябьеву, и доктора пришли к выводу, что "северный и южный климат вредны для его здоровья". Основываясь на этом заключении, он пытался получить разрешение вернуться в Москву, но царь назначил новое место ссылки - Оренбург.
Военным губернатором там в то время служил Василий Алексеевич Перовский, младший брат Льва и также бывший член Союза благоденствия. Едва ли дело обошлось без протекции. В лице В. А. Перовского, по мнению исследователей, "Алябьев встретил не бездушного царского сатрапа, а скорее покровителя, очень много сделавшего для облегчения участи своего поднадзорного не только во время его пребывания в крепости Оренбург, но и в дальнейших мытарствах композитора"14. Покинув Кавказскую область лишь в сентябре 1833 года, Алябьев в мае следующего года отпросился у губернатора на всё лето к только-только входившим в употребление уральским Сергинским серным водам. А в начале 1835 года Василий Перовский выхлопотал композитору частичную амнистию: Алябьеву, как и Оржицкому, было позволено жить у родни под надзором полиции, но запрещено появляться в столицах.
Однако и сердечные, и творческие дела неудержимо влекли Алябьева в Москву.
Спустя год он уже по собственной воле предпринял неблизкую поездку в Оренбург. И вновь надежды "Соловья" не были обмануты. В августе 1836 года последовало "всемилостивейшее прощение" и позволение "вступить на гражданскую службу по Оренбургской губернии первым классным чином". Сведения о том, что новоиспечённый коллежский регистратор хотя бы раз после своего назначения посетил Оренбург, отсутствуют. Милостивый начальник поручил ему "ближайший надзор за находящимися в Москве для обучения разным мастерствам малолетками казачьих войск". Неофициально же Александру Александровичу было сообщено, что поручение это "нисколько не должно мешать ни вашим другим занятиям, ни лечению и не обязывает вас ни к чему". Более того, Василий Перовский отстоял бессрочную командировку своего подчинённого в 1841 году, когда этим фактом заинтересовалась московская полиция. И в 1842 году, когда подобный же интерес высказала жандармерия, он вновь встал на защиту Алябьева. Но на сей раз оренбургский военный губернатор получил от императора гневный выговор, а композитор был уволен от службы и выслан в Коломну15.
Со своей стороны, Александр Алябьев увековечил имя благодетеля, посвятив ему музыкальный цикл "Азиатские песни" и сборник хоров "Застольные русские песни"16.
Вот, кажется, и связались узелки. Вот и протянулись ниточки от благополучных Перовских к опальным Оржицкому и Алябьеву. Да мало ли ещё о чём может поведать список отдыхающих на Водах...
- 1. РГИА Ф. 1021. Оп. 1. Д. 135.
- 2. То есть проходившие курс лечения: вначале на Водах Горячих и Железных, а после на Кислых - в Пятигорске, Железноводске и Кисловодске.
- 3. Андреев Ю. П. Ессентукская летопись. Невинномысск. 2001. С. 34, 238.
- 4. Лупачева Ж. Дом генерала Верзилина // Памятники Отечества. № 49: Кавказские Минеральные Воды. M. 2001. С. 71.
- 5. Нечаев [С. Д.] Отрывок из путевых записок о Юго-Восточной России // Московский телеграф. 1826. Ч. 7. № 1. С. 28.
- 6. Декабристы: Биографический справочник. М. 1988. С. 115; Ильин П. В. Новое о декабристах. СПб. 2004. С. 230-238.
- 7. Ильин П. В. Указ. соч. С. 401, 403-404.
- 8. Бокова В. М. Эпоха тайных обществ. М. 2003. С. 458.
- 9. О"Мара П. К. Ф. Рылеев: Политическая биография поэта-декабриста. М. 1989. С. 241, 245, 246.
- 10. Гордин Я. А. Мятеж реформаторов: 14 декабря 1825 года. Л. 1989. С. 110.
- 11. Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. М. 1977. С. 332.
- 12. Яковкина Е. Алябьев в Пятигорске // Памятники Отечества. № 49. С. 82.
- 13. Маркелов И. Все картины военной жизни, которых я был свидетелем... М. 2001. С. 47-48.
- 14. Трайнин В. Я. Александр Александрович Алябьев. Л. 1969. С. 58.
- 15. Штейнпресс Б. С. Страницы из жизни А. А. Алябьева. М. 1956. С. 264-265, 269-275.
- 16. Трайнин В. Я. Указ. соч. С. 60; Штейнпресс Б. С. Указ. соч. С. 244.