Редактор дореволюционной "Родины" Александр Красницкий писал романы и стихи, но не стал знаменитым

- Что Вам было известно о прадеде из семейных преданий?

- О нём я мог судить разве что по дневнику бабушки, но, когда он умер, ей было 12 лет, и в её воспоминаниях отразились лишь детские впечатления: строгий мужчина, работавший в своём кабинете, куда не было доступа посторонним и куда можно было только заглянуть украдкой, через щёлку неплотно закрытой двери.

Вихри революции и Гражданской войны разбросали семью Красницких по разным концам России. Бабушка, Любовь Александровна, уехала в Екатеринбург, где вышла замуж. Потом перебралась в Таганрог, где родилась моя мама.

Именно в Таганроге, уже в 1970-х годах я и узнал, что мой прадед был писателем. Произошло это, когда бабушка купила в местной "Старой книге" три его романа: "В пасти дракона" (о "боксёрском" восстании в Китае), "Ренегат" (о событиях Русско-японской войны) и "В тумане тысячелетия" (из истории Древнего Новгорода). Это было моё первое знакомство с творчеством Красницкого, а второе произошло гораздо позже, уже в "лихие" 1990-е. Я тогда бросил довольно успешный бизнес и, проходя процесс воцерковления, начал работать в ещё только возрождавшемся Спасо-Преображенском Валаамском ставропигиальном монастыре.

По роду своих новых обязанностей мне довелось изучать документы Российского государственного исторического архива в Петербурге. И, когда я спросил у одной из сотрудниц, нельзя ли узнать что-нибудь о писателе Красницком, она принесла мне "Энциклопедию русских писателей", где ему была посвящена довольно объёмная биографическая справка с фотографией.

Из неё я очень многое узнал не только о своём прадеде, но и об его отце - Иване Яковлевиче Красницком.

- Что это был за человек?

- Он родился в 1830 году в Москве. Воспитывался в семье славянофила Алексея Хомякова, был знаком с Гоголем, Белинским, князем Вяземским, Константином Аксаковым и оставил очень интересные мемуары, ещё ждущие своего исследователя.

Иван Яковлевич окончил Императорскую Академию художеств, а в 1861 году открыл одну из первых фотомастерских в России - в Москве, в Пречистенском дворе (в правом флигеле). Он много ездил по стране, фотографировал архитектурные и археологические памятники Москвы, Новгорода, Пскова, Ржева, Твери, Владимира, Суздаля и других городов, а в 1882 году в качестве официального фотографа снимал коронацию и помазание на престол императора Александра III.

Предпоследний русский император ему покровительствовал, о чём свидетельствуют и награждение Большой коронационной медалью, и тот факт, что Александр III стал одним из первых подписчиков издаваемого Иваном Яковлевичем журнала "Изограф". посвящённого иконописи и древнерусскому искусству вообще.

Судя по всему, и в Петербург мой прапрадед переехал именно для того, чтобы быть поближе к императорскому двору. Здесь он был представлен к званию почётного гражданина. Но коммерческие дела у него почему-то не заладились: "Изограф" пришлось закрыть, имение в Тверской губернии продали. Скончался Иван Яковлевич 29 июля 1897 года. А сын в чём-то повторил его судьбу: тоже много работал, за многое брался, но умер, так и не заработав себе ни денег, ни громкого имени.

- Чем примечательна судьба Александра Ивановича?

- Он появился на свет 29 августа 1866 года в Москве. Уже в пять лет самостоятельно научился читать, благо к его услугам была богатейшая родительская библиотека.

После переезда в столицу он поступил в Десятую петербургскую гимназию, но из-за разорения отца был вынужден бросить учёбу. Правда, ещё в гимназии 16-летний Красницкий публиковал прозаические стихотворения и небольшие рассказики в развлекательных журналах "Осколок", "Шут", "Минута" и даже в достаточно известной "Петербургской газете". В 1885 году секретарь редакции последней пригласил его на постоянную работу, заведующим отделом городской хроники. И Александр Иванович, который до этого лелеял надежду заочно окончить гимназию и стать вольнослушателем университета, с головой ушёл в журналистику. Помимо репортёрских и хроникёрских заметок он писал статьи о городских проблемах, фельетоны, бытовые наброски, стихотворения.

В "Петербургской газете" он проработал шесть лет, но отсутствие карьерного роста, да и необходимость содержать помимо разорившегося родителя собственную семью заставили его искать новое место работы. В 1891 году Красницкий перешёл в другое ежедневное издание - "Новости", но не ужился, вернулся в "Петербургскую газету", потом подался в "Минуту", потом - в "Петербургский листок".

Четыре места работы за два года, притом, что раньше проработал на одном месте шесть лет! Он явно чувствовал себя выбитым из колеи и, видимо, очень обрадовался, когда нашёл место, где и денег предлагали побольше, и работу вроде бы обещали интересную.

- Это место - принадлежавший Альвину Андреевичу Каспари издательский дом "Родина", который находился на Лиговском, 114?

Совершенно верно. На первый взгляд, возможностей для самореализации у моего прадеда здесь действительно оказалось предостаточно. С мая 1893 года он редактировал издававшуюся при журнале "Родина" еженедельную газету с таким же названием, а с 1 марта 1894-го стал помощником редактора всех изданий "Родины" - газеты "Родина", журналов "Родина", "Всемирная новь", "Общественная библиотека". "Клад", "Весельчак", "Живописное обозрение всего мира". Позже, по мере открытия новых проектов, Александр Иванович редактировал издававшиеся Каспари газеты "Последние известия", "Новый голос", "Вечерний Петербург", "Новая столичная газета", юмористический журнал "Смех и Сатира", двухнедельный журнал "Сборник русской и иностранной литературы"… А помимо редакторской работы продолжал выступать ещё и в качестве автора.

Более того, он даже попытался выступить на общественном поприще, организовав в 1909 году съезд дачников и садоводов Петербургской губернии и начав издавать первую, скажем так, дачно-садоводческую еженедельную газету "Поселковый голос", в которой был и корреспондентом, и редактором, и корректором, и экспедитором. Издание пользовалось довольно заметным успехом, но из-за невозможности совместить этот проект с работой у Каспари Александру Ивановичу пришлось снова сконцентрироваться на "Родине", а без него дело заглохло.

- Просто какой-то "человек-оркестр"…

Если брать, например, самое известное периодическое издание Каспари журнал "Родина", то Александр Иванович мог на все 100 процентов заполнить его своими материалами. И я не исключаю, что иногда он так и делал. Одних только псевдонимов у него было более пятидесяти: А. К., Ал-в, Абрек, Альф Омегин, Амур в отставке, Бен Амур, Брикеке, Валь, Вотщенко, Гефис, Гименей Гименеев, Громобой Громобоев, Жан Опёнкин, Изергиль, Кононов, Короткевич, Кудри, Кузнецов С., Лавинский A., Лавров Александр, Легкомыслящий петербуржец, Поярков С., Старый дедка, Суханов, Товарищ, Трёхбунчужный паша…

- Наверное, он ни секунды не задумывался над их придумыванием, а ставил под материалом то, что придёт в голову…

Это если говорить о журналистских статьях или, допустим, юмористических рассказах. Но Александр Иванович нашёл себе ещё одну нишу; начал писать романы - исторические, приключенческие, уголовные, социально-бытовые или просто представляющие собой отклик на внешние события: подавление "боксёрского" восстания, войну с Японией. Здесь он чаще всего выступал либо под собственной фамилией, либо под псевдонимом Александр Лавров.

- И хотя громкой известности он не снискал, многие из его опусов были переизданы уже в конце XX - начале нынешнего столетия, а некоторые даже опубликованы в Интернете. Речь, прежде всего, идёт об исторических и историко-биографических романах "Петра Творенье", "Под русским знаменем", "Чудо-вождь" (о Суворове).

Подобно Вальтеру Скотту и другим своим предшественникам, Красницкий придумывал историю и переплетал её с подлинными событиями, причём вымышленные персонажи действовали наряду с реальными фигурами и участвовали в реальных же событиях: основывали Петербург, переходили через Альпы, защищали Севастополь. При всей непритязательности этих произведений они приносили немалую пользу, поскольку давали возможность читателю лучше узнать прошлое своей Родины.

Да, наверняка в них содержались какие-то фактические ошибки и неточности, но, я думаю, пусть уж лучше читатели судят об истории по книгам Красницкого, чем вообще не имеют о ней никакого представления.

- Но ведь полученные таким образом представления о прошлом, зачастую грешат некоторой схематичностью?

Может быть, книги моего прадеда и не отражали исторические явления во всей их противоречивой сложности, но в них прослеживалась чёткая идеологическая линия, базирующуюся на известной уваровской триаде православие, самодержавие, народность. И либеральная литературная общественность Красницкого за это не любила. Его упрекали в потакании массовым вкусам, в том, что он пишет "под Достоевского" или "под Лескова", ссылались на его собственные самоуничижительные оценки, в основе которых лежали здоровая самокритичность и обычное для верующего православного человека смирение - смирение, которое редко встречалось у писателей и в то время, а сейчас и вовсе считается пороком, поскольку имя в литературе делается не в последнюю очередь именно благодаря рекламе и саморекламе.

Хотя если говорить о таких фигурах как Достоевский или Лесков, они пробивались исключительно силой своего таланта. Красницкий же в своих произведениях вовсе не пытался подражать им: он просто писал о тех вещах, которые волновали и его самого, и российское общество. Конечно, уровень его произведений был пониже, но всё же не настолько низок, как он сам или его критики это оценивали. Иначе почему его произведения не канули в Лету? И, кстати, если взять ещё один его его переизданный роман - "Гроза Византии", то можно увидеть, насколько высказанные в нём мысли перекликаются, например с вызвавшим недавно бурную дискуссию фильмом "Гибель империи. Византийский урок" (телеканал "Россия").

- Однако в своих предсказаниях будущего он оказался не слишком-то проницателен. Я, к сожалению, не имел возможности прочитать его антиутопию 1900 года "За приподнятой завесой", но вот что о ней пишется в Интернете: "В 2000 году население России ходит в кафтанах, рубахах навыпуск и шароварах, заправленных в сапоги, а самый богатый человек в стране подчёркнуто назван Иваном Ивановичем Ивановым (его кредо: "свобода, равенство, братство - непроходимые глупости, погремушки, которыми тешатся дети-ползунки и выжившие из ума старики"); наивысшее достижение техники - летательные цилиндры с крыльями, увидев которые, русское воинство испуганно крестится".

- Я, к сожалению, этого произведения тоже не читал, но если вспомнить, сколько утопий и антиутопий выходило на рубеже прошлого и позапрошлого столетий, - и все их авторы попали пальцем в небо. А мой прадед, как бы ни лупила его жизнь, был оптимистом и рисовал счастливое будущее, исходя из собственных представлений о том, что есть хорошо и что есть плохо. Я же могу лишь повторить: тот факт, что произведения Красницкого переиздаются и обсуждаются, для меня лучший показатель их востребованности.

- Но ведь переиздаются и детективные романы, и боевики. Можно ли считать успех у читателя единственным критерием, по которому определяется значимость того или иного автора?

- И в непритязательном внешне произведении можно поднять серьёзные нравственные вопросы. Мне, например, вспоминается повесть прадеда "Слёзы" - о гимназисте, который подпилил ножку на стуле преподавательницы, а потом мучился угрызениями совести. Непритязательная вроде бы вещь, но с очень хорошим воспитательным потенциалом, неоднократно переиздававшаяся и даже переводившаяся на иностранные языки.

А детективы Александр Иванович тоже писал: ему принадлежат восемь романов о сыщике Мефодии Кобылкине, причём в Интернете их сравнивают с произведениями Акунина. Не так лестно, как с Достоевским или Лесковым, но всё же…

- Так или иначе, при всей своей творческой плодовитости, Александр Иванович не считал, что его литературная жизнь сложилась удачно.

- У меня имеются копии прошения Красницкого к великому князю Константину Константиновичу² от 28 апреля 1897 года и письмо к профессору Семёну Афанасьевичу Венгерову³ от 12 марта 1913-го, собиравшему материалы для справочника по русским писателям. Приводим их ниже с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Хотя между этими документами разница в 16 лет, по ним можно судить и о тех материальных затруднениях, которые Красницкий испытывал всю жизнь, и о том, как журналистская деятельность фактически убивала в нём писателя.

Но в них нет ропота на Бога или на судьбу; скорее, просто стремление понять, правильно ли он живёт и какой след после себя оставит. Письмо Венгерову вообще стало чем-то вроде предсмертной исповеди, поскольку через четыре месяца, 2 августа 1913 года, Александра Ивановича разбил паралич, а 29 января 1917-го после продолжительной болезни он скончался. Один батюшка сказал мне: "Надо было очень угодить Богу, чтобы он забрал его к себе за месяц до революции, не дав увидеть весь этот ужас".

Похоронили Александра Ивановича в Санкт-Петербурге на Северном (3-м Парголовском) кладбище, причём до нашего времени могила не сохранилась. Зато приговор, который он вынес своему творчеству: "Горы написанного мною вряд ли останутся каким бы то ни было памятником моим…" - не оправдался.

Документ 1

Постоянная комиссия для пособия нуждающимся учёным, литераторам и публицистам

[адресовано великому князю Константину Константиновичу Романову]

Ваше Императорское Высочество,

Всемилостивейший Государь!

Исключительные обстоятельства, в которые поставила меня непрерывная тяжёлая борьба с жизнью, дают мне смелость обратиться к Вашему Императорскому Высочеству с покорнейшей просьбой. Просьба моя вызывается следующим. 14 лет из моей жизни, прямо со школьной скамьи, я добывал средства существования своей семье исключительно литературным трудом. С 1885 по 1894 гг. я безпрерывно работал в качестве постоянного сотрудника в петербургских изданиях: "Петербургская газета", "Новости", "Русская жизнь", "Петербургский листок" как хроникёр и фельетонист.

В 1894 г. я вошёл в состав редакции иллюстрированного журнала "Родина", в котором непрерывно участвовал до настоящего времени, помещая повести, романы, рассказы, драматические произведения, стихотворения. Гонорары за этот литературный труд, несмотря на широкое распространение журнала: 38 000 подписчиков в 1895 г.: был очень и очень скудный: 9 р 50 коп за печатный лист и 1,5 коп за мелкие вещи, причём стихотворения, даже написанные по заказу, шли даром, как бы в премию издателю за то, что он даёт возможность заработка, причём редкое получение (по мелочам всегда) обходилось без глумления над личностью русского писателя. Однако, нужда заставляла меня работать. С 1894 г. кроме мелких рассказов и более пятисот стихотворений мною написаны романы: исторический: "В тумане тысячелетий" - 19 печатных листов, бытовые: "Столичные тайны" - 20 печатных листов, "Роковые миллионы" - 33 печатных листа, "Тайны минувшего" - около 12 печатных листов, "За честь и любовь" - около 10 печатных листов, "Кому мать - кому мачеха" - около 10 печатных листов, "По исполнительному листу" - около 8 печатных листов. Все они напечатаны и пользовались успехом, я же здесь называю только более крупные вещи. Уже одно только указание на число листов доказывает, что я с семьёй моей не даром ем кусок хлеба. Подобная работа отнимала всё моё время, и я положительно был лишён возможности участвовать в других изданиях и, составив себе некоторую известность, вместе с тем и увеличить свой заработок. Впрочем, как не мало было у меня времени, я успел в прошлом году написать большую вещь для московского журнала "Вокруг света". Московский издатель поместил этот мой роман в журнале, издав его отдельной книгой, за что я получил отдельный гонорар. Из вышеуказанных моих романов первые три также вышли отдельными изданиями, но никакого отдельного романа за это я не получал. В настоящее время издатели "Родины" заказали мне большой исторический роман "Гроза Византии", но окончить его, а стало быть и получить средства к жизни я могу не раньше, как по прошествии трёх месяцев. Между тем жизнь не ждёт, почти что полное отсутствие приличного костюма лишает меня возможности обращаться в другие издания с мелкой работой и вот это-то, как мне не горько, вынуждает меня обратиться к Вашему Императорскому Высочеству с покорнейшей просьбой помочь мне выйти из тяжёлого моего материального положения.

С 1895 г. я состою членом кассы взаимопомощи литераторам, но это учреждение помогает только в случае смерти, "Союз взаимопомощи русских писателей", только что организовавшийся, не имеет средств, а в "Литературный фонд" автору романа "В тумане тысячелетий", разнесённого либеральной критикой за одну только мысль, что ильменские славяне, сознав все выгоды единодержавной власти, переменили на неё свободный образ правления, и обращаться не стоит.

Между тем, в семье я являюсь единственным работником. Моим заработком, кроме меня, существуют ещё пятеро: моя жена, двое маленьких детей и мои престарелые родители: разбитая параличом мать и полуслепой старик отец, небезызвестный в своё время редактор издатель журнала древней иконописи "Изограф" художник Иван Красницкий.

Вот всё, что считаю я необходимым сказать в подтверждение моей покорной просьбы и льщу себя надеждой, что Ваше Императорское Высочество не оставит её без внимания.

• Вашего Императорского Высочества
• Покорный слуга Александр Иванович Красницкий
• Апреля, 22, 1897 г.
• СПБ, Боровая ул., д. № 26-28, кв. 19

Резолюция. Выделено 40 рублей

РО ИРЛИ. Ф. 540. Оп. 1. Ед. хр. 54.

Документ 2

Профессору Семёну Афанасьевичу Венгерову

Милостивый государь,

многоуважаемый Семён Афанасьевич!

Получив Ваше предложение сообщить о себе и своей писательской деятельности некоторые сведения, долго думал - нужно ли это: я во всю свою жизнь не знал другой работы кроме как писательский труд, но судьба поставила меня в такие рамки, что горы написанного мною вряд ли останутся каким бы то ни было памятником моим. Несомненно, что у меня в своё время были кое-какие способности; несомненно, что при других обстоятельствах кое-что из меня и выработалось бы, но жизнь оказалась сильней и я - угрюмый и нелюдимый человек - не вышел энергичным бойцом с нею и сумел отвоевать себе лишь ничтожно крохотное местечко. Стоит ли говорить о ничтожной букашке?

Это представляется мне ещё и в том смысле, что, опять-таки, независимо от меня складывающиеся обстоятельства житейские заставили меня совершить своего рода литературное самоубийство. Масса вещей написаны мною под различными часто меняемыми псевдонимами, так что, как мне уже приходилось убеждаться, многие знают романистов Лаврова или Лавринцева, в восторге от поэтов Эльского или Иосифа Пудина, и в то же время ничего не слышали о Красницком, который был и Лавровым, и Пудиным, и Лавринцевым, и Эльским, и Поярковым и проч. и проч. до бесконечности.

Таким образом, даже продуктивность моя не совсем заурядная не принесла мне ничего кроме, конечно, тех скудных средств, на которые я существовал и существую и из меня выработался совсем незаметный литературный мастеровой даже каторжным трудом обеспеченный с довольно порядочной семьёй лишь на одно сегодня. Я говорю всё это вполне откровенно и полагаю, что критику и библиографу должно знать облик писателя, хотя бы и мастерового, дабы не впасть в заблуждение и не создать из мокрой курицы какой-либо другой птицы, хотя бы и несколько побольше.

Так как гонорар представляет собой виднейшее условие развития, то должен сказать что в фирме Каспари я получаю 30 рублей за лист в 36 тысяч букв. Немного менее 9 копеек за сотню букв и пять копеек за стихотворную строку и то лишь в последнее время; с 1 июля 1912 года. До этого я получал огулом за всё, что не напишу и тогда гонорар был меньше. Кроме того я имел до 20 рублей в неделю за неподдающиеся оплате гонораром редакционные работы: чтение рукописей, мелкие поделки, участие в редакционном деле и прочее. Вот всё, что я имею.

Моя семья состоит из восьми ртов и при этом естественно, что я должен набирать необходимое количество в ущерб качеству. Не знаю, понятно ли Вам, многоуважаемый Семён Афанасьевич, будет, если я скажу, что с 1 июля по 31 декабря прошлого года я выставил для издания Каспари свыше 2 миллионов букв и свыше [пропуск] стихотворных строк, да для фирмы Сойкина несколько сот тысяч букв; всё это написано экспромтом, без отделки, без наблюдения и я сам удивляюсь, как написанное при таком положении могло оказаться всё-таки приличным.

Мне кажется понятно вполне, что при такой работе я не в состоянии был работать для других фирм и лишь урывками делать кое-что для фирмы Сойкина, где оплата труда лучше. И так вот уже около 20 лет, но теперь легче, раньше всё-таки было гораздо тяжелее.

Я не жалуюсь ни на что; каждый в жизни кузнец своего счастья, и я говорю всё это вовсе ни с целью вызвать к себе сострадание, а лишь для того только, чтобы показать Вам те условия в которые иногда может быть поставлен писательский труд,особенно теперь, когда писателей создают не их произведения, а рекламная шумиха. Увы, я никогда не желал её создавать и всегда говорил, что для писателя лучший диплом - его труд, а не езда, например, в большие праздники с певчими Казанского собора по богатым издателям, к тому же и не православным, для праздничных поздравлений.

При вышеуказанной продуктивности мне за 20 лет приходилось быть беллетристом, стихослагателем, драматургом, водевилистом, критиком, публицистом, компилятором, юмористом и уж не знаю ещё чем, скажу коротко - не было ни одной области литературного труда, по которой я так или иначе не выступал бы. Так что написанное мной я не в состоянии собрать и даже вспомнить. Некоторые из моих вещей должны быть переведены на латинский, французский, немецкий и даже английский язык, но я даже не знаю, переведены ли они, ибо видел только письма, в которых у моего издателя просили разрешения для перевода. Не давно я случайно натолкнулся на роман о котором совершенно позабыл, стихотворных строк написанных мною куда более 10 тысяч, мелких рассказов по 300-500 строк я думаю набралось бы 10-15 больших томов не менее как по десяти листов каждый, а может быть и более.

Сперва я собирал всё написанное, надеясь, что и меня может быть заметят, но потом бросил, убедившись в тщетности подобных надежд. Убедился я в этом с горечью ибо даже положительно каторжный труд всё-таки не создавал мне такого положения, чтобы житейскими обстоятельствами не была поставлена необходимость обращаться за милостыней к Литературному фонду и результатом моего труда является только крупный "сахарный завод" ввиду тяжёлого диабета на почве мозгового переутомления, сделавший меня за 47 лет стариком, почти развалиной. Но даже и в минуты сильнейшего утомления, когда неправильно работающее в силу того же диабета сердце делает мне белый свет не милым, надо мною, как над чудовской швеёй в песне о рубашке, голос жизни громко кричит "Пиши! Пиши! Пиши, чего тебе не хочется, к чему нет подготовки".

Однако у меня есть кое-что, очень немногое, что даёт мне маленькое право, хотя бы на маленькое самоудовлетворение. Двадцать лет я нахожусь в центре редакции распространённого издания и в это время кое-кто вышел из моих рук. Может быть, эти "вышедшие" даже не знают об этом, даже не подозревают этого, но когда они, ищущие, находились в таком положении, что достаточно мне было поставить на их произведении знак минуса, чтобы они ушли обескураженные и сбитые с пути, я этого не делал, а относился с полным вниманием к каждой находившейся передо мной рукописи.

И теперь, когда я слышу о той или иной литературной птице, обещающей быть крупным поэтом, я с некоторым удовольствием вспоминаю, что в этом полёте и моя копейка не совсем маловата. Вот почему я после долгого обдумывания, решил ответить на Ваши вопросы. Многоуважаемый Семён Афанасьевич. Позволяю себе в настоящем быть с Вами откровенным, так как надеюсь, что настоящие мои строки останутся между нами.

• С совершенным почтением
• Благодарный за проявленное к себе внимание
• Красницкий
• Санкт-Петербург, Загородный проспект, 21.
• 12 марта 1913 года

РО ИРЛИ. Ф. 377 ( С. А. Венгеров). Оп. 6. Д. 1923

• _{1. Каспари Альвин Андреевич (1836-1912) - издатель. Эмигрировав в Россию из Германии, в 1870 г. занялся выпуском календарей и другой массовой полиграфической продукции. По мере расширения своего бизнеса открыл три книжных магазина и приобрёл собственную типографию. В 1879 г. основал еженедельный журнал "Родина", вокруг которого начали появляться другие периодические издания, преимущественно развлекательной направленности. Кроме того, занялся выпуском художественной, научно-популярной и справочной литературы, составив конкуренцию крупнейшим издателям того времени - И. Д. Сытину, А. Ф. Марксу, П. П. Сойкину, А. Ф. Девриену и другим.}
• _{2. Великий князь Константин Константинович (1858-1915) - государственный и общественный деятель, литератор. С 1882 г. публиковал свои стихи под псевдонимом К. Р., приобретя довольно широкую известность на поэтическом поприще. С 1889 г. возглавлял Российскую академию наук. Кроме того в его ведении находились разного рода благотворительные учреждения, в том числе Постоянная комиссия для пособия нуждающимся учёным, литераторам и публицистам.}
• _{3. Венгеров Семён Афанасьевич (1855-1920) - историк литературы, критик, библиограф и редактор. Своей важнейшей задачей считал написание биографий русских писателей. В 1886-1904 гг. им было выпущено шесть томов "Критико-биографического словаря русских писателей и учёных. (От начала русской образованности до наших дней)", в 1900-1917 гг. - четыре тома "Источники словаря русских писателей". Кроме того, им было написано более ста статей для "Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона", редактором отдела литературы которого он являлся в 1891-1897 гг. Свою научную деятельность Венгеров сочетал с работой в Литературном фонде, занимавшемся в том числе материальной поддержкой писателей, журналистов и поэтов.}