Частные, личные свидетельства этой битвы в течение десятилетий не были востребованы ни обществом, ни исторической наукой ФРГ. Должна была пройти естественная смена поколений, измениться обстановка в мире, чтобы такой, сугубо приватный источник, как письма с фронта и на фронт, стали не только отдельным открытием для семьи, но выступили бы полноправным свидетелем внутреннего состояния людей, находящихся в пекле войны, могли бы помочь осознанию собственного места и роли в этой войне.
Новое звучание было придано письмам солдат из сталинградского окружения как источникам повседневной истории, когда, по мнению учёных новой генерации Вольфрама Ветте и Герда Юбершера, начала исследоваться "повседневная жизнь маленького человека на войне"1. Осуществить эту задачу было невозможно без введения в оборот исторической науки принципиально новых достоверных источников, раскрывающих "другой лик войны", свидетельствующих об обстоятельствах жизни и смерти "тех, кто были внизу". Табу на "персональную историю" не вмещавшуюся в рамки, заданные холодной войной, постепенно разрушалось.
Комплекс уникальных эпистолярных источников - подлинные письма полевой почты 6-й армии под командованием генерал-фельдмаршала Паулюса - хранятся в коллекции писем в музее-панораме "Сталинградская битва" Волгограда. В 1943 году в фонды Сталинградского государственного музея обороны (ныне - Музей-заповедник "Сталинградская битва") поступили большие коллекции немецких документов, захваченных в ходе ликвидации окружённой группировки противника, в том числе несколько мешков с письмами полевой почты. Большинство из них было обнаружено советскими воинами в немецких штабах и блиндажах, часть найдена в развалинах города.
Эти источники - в результате самоотверженных усилий российских архивистов и музейных работников - стали достоянием международной науки, "недостающим звеном" в цепи познания реальной истории боевых операций под Сталинградом.
До 1953 года письма немецких солдат хранились в неразобранном виде в запасниках музея, но затем по распоряжению областного управления КГБ мешки с письмами были сожжены в котельной музея обороны Сталинграда. Но, справедливо считая, что письма представляют большую историческую ценность, главный хранитель фондов А. С. Бондаренко и зав. отделом Т. Н. Науменко часть их спасли от уничтожения. Только в 1983 году старший научный сотрудник, хранитель фонда письменных источников, немка по национальности, О. Г. Ратке, читавшая готический письменный шрифт, уже в новом здании музея приступила к разбору и систематизации этих исторических памятников. Их значение трудно переоценить: ведь они написаны людьми, пережившими трагедию Сталинграда.
Указанные эпистолярные документы резко отличаются от воспоминаний, которые пишутся с целью последующей публикации, от переписки официального характера. Личные письма не предназначались для прочтения, за исключением цензуры, или публикации. Поэтому они тем более ценны, поскольку отражают, нередко с беспощадной откровенностью и прямотой, моральное и физическое состояние немецких солдат и офицеров. Перед исследователем предстаёт "субъективная реальность" сталинградского окружения предсмертные мысли и чувства людей, попавших в колеса гитлеровской военной машины и выступавших в двойной роли - роли преступника и жертвы. Содержание, язык, метафоры, обращения к самым близким людям перед лицом смерти или принятием решения, последние слова прощания…
Летом 1991 года часть подлинных писем из коллекции музея "Сталинградская битва" была представлена в Берлине на выставке "Сталинград - письма из котла"2. В книге отзывов сохранились записи посетителей, которые оставили свои первые впечатления от прочитанных документов: "Я участник этого преступления. Снова и снова стыжусь того, что произошло. Берлин. 3 августа 1991 года"; "Очень впечатляющая, незабываемая выставка, особенно для нас, немцев. Содержание этих писем показывает полную абсурдность германских войн в России, в Сталинграде. Эти письма должны прочитать многие. Многие должны понять программу германских войн. Герман Рот3, священник, Франкфурт - на Майне; Магдалена Рот, жена. 12 августа 1996 года".
Один из учеников берлинской школы оставил такую запись: "Я нахожу эту выставку интересной, так как она сообщает о некоторых фактах, которые не узнаешь в школе, страдания всех людей на войне показаны потрясающе"4.
Писатель Василий Гроссман чутко уловил изменения в настроениях немцев: "Но имелись особые изменения, начавшиеся в головах и душах немецких людей, окованных, зачарованных бесчеловечностью национального государства, они касались не только почвы, но и подпочвы человеческой жизни, и именно поэтому люди не понимали и не замечали их. Этот процесс ощутить было так же трудно, как трудно ощутить работу времени. В мучениях голода, в ночных страхах, в ощущении надвигающейся беды медленно и постепенно началось высвобождение свободы в человеке, то есть очеловечивание людей, победа жизни над нежизнью… Кто из гибнущих и обречённых мог понять, что это были первые часы очеловечивания жизни многих десятков миллионов немцев после десятилетия тотальной бесчеловечности!"5 Для Германии было очень знаменательно, когда президент страны Рихард фон Вайцзеккер в 1985 году в официальной речи в парламенте подчеркнул, что, несмотря на индивидуальные судьбы многих миллионов людей, события 1945 года означали освобождение. Это был долгий путь к признанию вины и ответственности немецкого народа.
1. Россия, 25.12.1942.
Не было возможности отправить письмо, поэтому я сегодня пишу дальше. Вчера, накануне Рождества, я получил письмо от 30.11, которое написала Мини и 1-го 12-го твоё, мама. У нас было печальное Рождество, вы, наверное, уже знаете, что с нами случилось. Тем более я был рад, что получил ваши письма в Сочельник. Посылки мы, конечно, не получили. Чтобы нам напомнить, что наступило Рождество, нашу роту кое-чем угостили. Было бы, конечно, очень кстати получить 6-килограммовую посылку. Я вообще не получил ещё ни одной посылки, а так хотелось бы поесть мучного и чем-нибудь полакомиться.
Сегодня я праздную Рождество в помещении для больных, которое находится позади нашей роты, я обморозил пальцы на ногах. Представляю, как вы хорошо празднуете Рождество дома, а меня нет среди вас. Если будете посылать посылки, пошлите что-нибудь сладкое, чтобы подсластить кофе, а главное, мучные изделия, здесь нет ничего такого, не возражаю и против рулета с маком.
Вчера я получил чин ефрейтора. Сегодня, в Святой день, у нас богослужение. Вспоминаю вас и думаю, что вы там в данную минуту делаете, 25 января в час дня?! Заканчиваю свой рассказ, шлю много приветов всем родным и знакомым.
Эрих.
Высылаю этим письмом две марки на 2-килограммовые посылки и 3 авиамарки, сейчас многое теряется.
2. Новый год 19436.
Дорогие!
Долго я не давал о себе знать, но хочу сегодня, в день Нового года, написать несколько строк. Сначала хочу вас всех поздравить с Новым годом и пожелать хорошего Нового года и много счастья и прежде всего здоровья и быть довольными.
Прошу извинить моё долгое молчание. Сначала были особые обстоятельства, которые делали невозможным не только писать, но и отправлять письма. Кроме того, я должен вам сообщить, что я с 15.12 болею: воспаление почек. Несколько дней назад я уже был в дороге в лазарет. Меня не могли положить, потому что мест в лазарете нет. Тут занялся мною наш врач, чудесный человек, и действительно мне гораздо лучше. С сегодняшнего дня я провожу несколько часов на ногах. Через несколько дней я, думаю, буду опять в строю.
Несколько дней назад я получил от Софии письмо из Гундена, за которое я от всей души благодарю. Сюда редко приходит почта, потому что связь ещё не установлена. Рождественскую почту, наверное ещё долго придётся ждать, если её не сгрызли уже теперь мыши.
После моего выздоровления меня одолевает страшный голод. У меня ещё есть что-то от присланной вами посылки. Не сможете ли вы послать повидло из свеклы или джема, мармелада?
В остальном мне нечего вам рассказать что-либо нового. Вермахт передаёт точные сведения. На отпуск пока нет надежды. Марте я пока об этом не писал. Надеюсь, что удастся на Пасху. Заканчиваю и желаю самого наилучшего, с приветом,
Ваш Вильгельм.
3. 31.12.427.
Мои дорогие!
Сейчас канун Нового года и, если я думаю о доме, у меня разрывается сердце. Так здесь всё плохо и безнадёжно. Уже четыре дня я не ел хлеба и живу только на супе в обед, а утром и вечером глоток кофе. Каждый день сто граммов мясных консервов или полбанки сардин в масле или немного плавленого сыра.
Везде голод, голод, голод и к тому же вши и грязь. Днём и ночью нас бомбят советские лётчики, и почти не прекращается артиллерийский огонь. Если в ближайшее время не свершится чудо, я здесь погибну. Мне очень плохо. Из вашего письма я узнал, что вы мне оправили посылку на 2 кг, в которой пакет с пирожными и мармеладом. Хед и Зиндерман тоже послали мне пирожные и другие деликатесы. Я всё время думаю об этих вещах, брежу до галлюцинаций и боюсь, что они до меня не дойдут.
Несмотря на то, что я очень измучен, ночью я не могу уснуть, лежу с открытыми глазами и думаю непрерывно о пирожных, пирожных.
Иногда я молюсь, иногда думаю о своей судьбе. При этом всё представляется мне бессмысленным и бесцельным. Когда и как придёт избавление? И что это будет - смерть от бомбы или от гранаты? Или болезнь? Все эти вопросы занимают нас постоянно. К тому же мучительные мысли о доме, тоска по родине стали уже болезнью. Как может все это вынести человек? Или все эти страдания - наказание Божие?
Мои дорогие, всё это я не должен был вам писать, но у меня уже истощилось терпение, я уже растерял свой юмор и мужество, я разучился смеяться. Здесь все такие - клубок дрожащих нервов. Все живут, как в болезненной лихорадке. Если из-за этого письма меня поставят перед военным трибуналом и расстреляют, то для моего измученного тела это будет избавлением от страданий. У меня больше нет надежды. И поэтому я прошу вас не очень сильно плакать, если вы получите известие, что меня уже нет в живых. Будьте добры в отношениях между собой и любите друг друга. Благодарите Бога за каждый прожитый день, потому что жизнь дома - это счастье.
С сердечной любовью Ваш Бруно. Ефрейтор Бруно Калига, п/п 20219б. Семье в Берлин, Бойссельштрассе, 44.
4. На Востоке, 7.1.1943.
Моё сердечко Клэрхен!
Тысячи сердечных приветов посылает тебе, моя дорогая Клэрхен, твой Готфрид. Как у тебя дела, любимая? Надеюсь, ещё всё хорошо, да? О себе я могу сообщить тебе ещё самое хорошее.
Дорогая Клэрхен, наконец-то я опять имею возможность написать для тебя несколько строчек. Уже прошла опять целая неделя, как я тебе не писал. Дорогая Клэрхен, пожалуйста, не сердись на меня из-за этого. Я бы охотно каждый день писал тебе нежное письмо, но в настоящее время я просто до этого не могу добраться. Сейчас нас всего несколько человек со связистами, и мы почти круглые сутки в пути. Ах, дорогая Клэрхен, как было бы всё хорошо, если б не было войны.
Но мы должны, моя любимая Клэрхен, переносить всё терпеливо и воспринимать жизнь такой, какая она есть. Ведь мы лично ничего не можем изменить. Мы можем только довериться Господу Богу, а он уже будет всё правильно регулировать. Будем надеяться, что всё это скоро кончится, и я скоро опять буду с тобой и навсегда. Дорогая Клэрхен, как прекрасна будет опять жизнь, если мы сможем каждый день быть вместе, как это было раньше. Наверное, это будет не так скоро, но когда-то должно опять прийти это чудесное время!
Дорогая Клэрхен, что нового на любимой и прекрасной родине? В настоящее время я мало что слышу о Родине, так как почта наша не доходит. Надеюсь, не очень долго ещё придётся ждать, пока наконец мы получим всю нашу почту и прелестные рождественские бандероли. Когда это слишком долго тянется, становишься постепенно таким нетерпимым, правда, дорогая Клэрхен? Тебе теперь тоже придётся подольше ждать мои письма, но не печалься из-за этого, моё любимое дитя, а утешайся своим Готфридом. Должно же скоро всё опять измениться. Здесь пока ещё всё по-прежнему. Мороз, похоже, устойчивый, но терпеть можно. Лучше, конечно, было бы, если б было лето, ведь жару легче переносить, чем холод. Дорогая Клэрхен, на сегодня я уже опять должен заканчивать. Я это письмо опять посылаю авиапочтой. Родная моя, Клэрхен, пожалуйста, думай всегда обо мне. Я тебя тоже никогда не забуду. Будь здорова и прими ещё раз сердечный привет и горячий поцелуй от твоего, верного навеки, Готфрида.
До свидания!!!
5. Дорогая Анни, Курт, дети и Губерт!8
Сегодня, 8 января, хочу вам написать несколько строк. Не знаю, получили ли вы все мои письма и получите ли. Во всяком случае, я пишу настолько часто, как мне позволяет бумага. Думаю, что вы будете немного рады, если почтальонша Фрида принесёт вам письмо или что-то подобное. Но я ещё помню, что Курт, придя из хлева после обеда, садится на диван и читает моё или другие письма обстоятельно и даже вдумчиво. В то время, когда я ещё был среди вас, он так делал. Я думаю, что Курт, читая эти строчки, поступит именно так, сидя на старом месте. В общем, мне ещё живётся неплохо. Единственно, чего нам недостаёт, это еды и отпуска. Точно всё описать нельзя. Дорогой Курт, я думаю, что ты уже всё понял из моих писем? В каком дрянном положении мы здесь находимся, здесь, в крепости Сталинград! Тут для тебя картина становится ясной.
При таком снабжении это не продлится долго. Пехота погибает, как и самолёты. Но должно что-то случиться, чтобы спасти нас от этого голода. Как вы там все поживаете? Дорогой Курт, можешь мне поверить, не буду же я вам тут сказки рассказывать. Я почти полных 10 недель не получал почты с родины. Здесь чувствуешь себя очень одиноким. Если я когда-нибудь приеду в отпуск, дорогой Курт и Анни, вы очень удивитесь моей внешности, я так похудел, как полузамёрзшая собака. Силы, которые я когда-то имел, исчезли. Если пробежишь километров 3-4, то спотыкаешься через каждый маленький камень. Я думаю, вряд ли вы меня узнали бы.
Внутри я ещё остался прежним Родрихом. Изменяешься лишь внешне. И это в конце концов объяснимо: 200 граммов хлеба, 50 граммов мяса и 50 граммов масла - это наш рацион на день. В обед получаем водянистый суп из конины. Невозможно представить, что солдат выдерживает. Голод не тётка, и приходят разные мысли. Значит, если я когда-нибудь вернусь к вам, то я вам приготовлю то, что, наверное, в жизни вы никогда не ели. Я уже разное ел, Анни, ты же помнишь раньше. Просто не верится, если бы сам не видел. Не знаю, что ещё писать, я надеюсь, вы будете довольны и этим строчкам. Рассказать я мог бы гораздо больше. Но лучше всего промолчать и терпеть.
Дорогие Анни и Курт, передайте привет лучшим друзьям, которые вблизи вас. Может быть, Хоппок ещё там и другие. Теперь хочу закончить в надежде, что мы скоро увидимся здоровыми.
Много вам приветов с далёкого востока от ефрейтора Альфреда Родриха.
Может быть, у вас будет возможность мне скоро написать. Вкладываю вам авиамарку. У нашего отца завтра день рождения. Вы помните, ему исполняется 60 лет.
6. Мои дорогие мама, бабушка и Марианна!
Сегодня, мои дорогие, я хочу вам написать моё первое письмо в этом году. Как у вас дела, все ли вы здоровы? Получили ли вы мои письма? Я уже давно не получал почты. С тех пор, как мы здесь в таком положении, я получил всего три письма от Ирмы и две старые 100-граммовые бандероли. Как здесь обстоят дела, ты знаешь, наверное, от Ирмы. Её предположение было верным, но об этом как-нибудь после, когда всё наладится. Главное, мне пока везёт, и я здоров. Вы ежедневно слушаете сводки вермахта? Тогда вы каждый день можете о нас что-нибудь услышать.
У нас сейчас три кавалера Рыцарского креста и два - Золотого немецкого креста9. По этим наградам вы можете судить, что здесь делалось. Около 100 танков было подбито только нашим подразделением. Что касается меня, я пока ещё здоров. Погода здесь ещё сносная, лежит снег. Бывают и холодные ветреные дни, тогда снег несётся по окрестностям. Русские не дают нам покоя, они каждый день атакуют своими танками наши. Я здесь сделал себе на будущее несколько заметок. Мы действительно сразу попали в настоящий угол, когда прибыли в эту дикую отсталую Россию, но тут ничего не поделаешь. Наступит и весна опять, и для нас будет светить солнце.
Имей в виду, если мне выпадет счастье приехать в отпуск, то я весь дом поставлю вверх ногами, внесу оживление в общество, всё, что только можно, будет открыто: кино, театр и т. д. Что мы только не пережили и через что прошли, я смогу вам только устно когда-нибудь рассказать. Вы будете удивлены, так как вы и малейшего представления не имеете о том, что здесь делается. Но не теряйте надежды, мы всё сделаем, мы выдержим ради вас, ради родины, победа должна приблизиться!
Мама, твой сын всё тот же, только серьёзнее он стал из-за трудного времени. Но, ты знаешь, и весело может быть, если бы я только был с вами! Как бы я хотел быть опять с вами на родине. Как дела у бабушки, она ещё здорова? Чем занимается Марианна, здорова ли она; у неё ещё много работы? Она ответила на моё прежнее письмо. Я был бы рад, если бы она тоже написала пару строчек своему брату, который и ради неё здесь, на чужбине, находится.
Вам тоже понятно, наверное, что у меня нет времени писать каждому в отдельности. На сегодня я хочу закончить в надежде, что это письмо застанет вас здоровыми.
Сердечный привет тебе, дорогая мама, бабушка и Марианна, от вашего Эриха. Привет также Ирме и ребятам.
7. Россия, 15.1.43.10
Моя дорогая, добрая Паула!11
Сегодня выдалось время написать тебе опять, моя дорогая Паула, несколько строк. Надеюсь, что ты и наши дорогие дети здоровы, у меня тоже всё хорошо, и я здоров. Мы находимся ещё вблизи Сталинграда. Русские атакуют наше расположение каждый день большими силами. Дорогая Паула, такого я ещё не видел, многое уже пришлось увидеть и пережить, то такое - это сверх всего, к тому же ещё холод и сильный ветер рвёт лицо. Ко всему этому ещё и голод. страшный голод. Только вечером нам дают поесть, всё съедаешь и потом, лишь через 24 часа, лишь вечером получаем опять еду. Дорогая Паула, я едва держусь на ногах, нет сил. Дорогая Паула, надеюсь, что скоро это изменится, всё снабжение мы получаем по воздуху.
Дорогая Паула, если бы только эта война кончилась, и я смог бы наконец опять быть у своей дорогой жены и дорогих детей. Уже два года, как я не могу быть с вами, два года, очень долгое время. Кто бы мог подумать, что мы не сможем увидеться целых два года! Провалиться бы этой проклятой России, мы в худшем положении, чем звери. Моя дорогая Паула, мы должны молиться, тогда наш дорогой Господь нас не покинет и снова соединит нас здоровыми и счастливыми.
Дорогая Паула, будем держать данное слова и сходи, когда тебе позволит время, в Вегенталь12 и молись о том, чтобы мы скоро смогли встретиться здоровыми.
Дорогая Паула, пошли мне немного поесть, меня ужасно мучает голод. Если и сейчас мы почту не получаем, то потом мы все вместе получим наши посылки и все смогут опять наесться.
Дорогая Паула, ты получила те деньги, которые я тебе выслал в письме? Все 110 марок, я мог бы опять тебе немного выслать, но не отправляют. Дорогая Паула, что делается в Вейлере и в округе? Теперь, моя дорогая Паула, самые лучшие пожелания, сердечные приветы, целует тебя сердечно твой верный Иосиф.
Много приветов нашим дорогим детям Альвине и Йозефу.
8. 16.1.43.13
Моя сердечно любимая жёнушка!
Во время сильного холода, бомбёжки, пушечного обстрела пишу тебе, моя девочка. Ничего больше не могу тебе писать, как несколько слов. Помоги мне, Боже, пережить это время, которое у нас здесь настало. Русские день и ночь наступают такими большими массами, мы делаем всё, чтобы их сдерживать, иначе мы пропадём в котле, в который мы здесь попали. В январе мы стараемся не терять головы и смелости - надолго ли? - мы ждём освобождения. Нас сильно мучает голод, жаль, что не получили рождественские подарки, теперь вряд ли их получим. Уже несколько недель, как мы вообще никакой почты не получаем.
Ах, моя любимая, когда мы опять увидимся? Как ты поживаешь? Ты ещё вспоминаешь своего мужа? Ты ещё здорова? Моя душенька, как я хочу тебя видеть. Привет матери и Дитеру. И ты, моя любимая жёнушка, прими много поцелуев и приветов от твоего мужа.
20 января 194314.
Моя любимая!
И сегодня я шлю тебе и нашему маленькому "плуту" сердечные приветы и поцелуи. Уже давно и напрасно я жду от тебя почту, но, судя по теперешнему положению, рассчитывать на это в скором времени и не приходится. Я предполагаю, что ты очень внимательно следишь за сообщениями вермахта, особенно что касается боёв в районе Сталинграда. За последние две недели нас, конечно, не баловали; у нас позади некоторые малоприятные часы, но я надеюсь, что мы это ещё преодолеем.
В целом дела у меня ещё сносные. Я надеюсь, что ты и маленький "плут" в полном здравии. Мы, солдаты, с тоской ждём предстоящую весну и уже теперь считаем дни, которые отделяют нас от неё. Главное, я ещё совершенно здоров. Новостей у меня нет: каждый день одна и та же картина. Что дома нового? Здесь радуешься каждой строчке из дома. Чем, интересно, занимается Тео. Так как сюда не попадают самолёты с почтой, у меня нет вестей и от него. Находится ли он ещё в Гельзенкирхене или в другом месте? Если ты будешь писать Тео, то я прошу передать ему сердечный привет. Как только у меня будет его адрес, я напишу ему. Дела у него хотя бы улучшились, не влюбился ли он? Ты только раз намекала на что-то такое. Я не знаю точно, кто, ты или Ханни, сообщала мне об этом.
Дорогой сорванец! Не думаешь ли ты ещё раз сфотографироваться с маленьким "плутом" и прислать мне ваш портрет. Я был бы очень рад скорее получить фотографию. Кстати, я хотел спросить у тебя, был ли кто из знакомых в последнее время опять призван на службу? После речи доктора Геббельса и выступления по радио высокопоставленного военачальника следует ожидать нового набора, так как вся тяжесть войны лежит в первую очередь на плечах крепких, но немногих. Может быть, настанет очередь и тех, кто с начала войны отирался дома и ещё никаких военных лишений на своей шкуре не испытал.
Что ж, мой дорогой сорванец, больше я не знаю, о чём тебе ещё написать. Был ли в этом году на Рейне дрейфующий лёд или нет? Я надеюсь, что дома зима в этом году была не такая суровая, как в прошлом. С сердечным приветом и поцелуями к тебе и маленькому "плуту".
Твой Густав.
Передай также горячий привет семьям Дик и Штрайтенберг. Вкладываю три авиамарки. Когда я получу всю почту от тебя и всех других родственников, у меня хватит чтения на неделю, надеюсь.
9. Россия. 20.1.194315.
Мои дорогие родители!
Наконец-то я снова могу написать вам пару строчек. Бернхард и дядя Вилли, а также и другие уже должны были получить от меня письмецо. Но я буду писать каждые три дня. Почты из дома после первых двух писем ещё не было. Но я надеюсь, что в скором будущем с этим будет получше. Если судить по расхожим лозунгам, наше положение нельзя назвать неблагоприятным. Будем же надеяться на лучшее и старательно молиться об устойчивом счастливом конце. Нужно только крепко полагаться на Господа Бога, он ещё с нами и не оставит нас. Теперь я должен сообщить вам печальную весть о том, что нет больше моего хорошего друга: Гельмут Шмитц погиб. Позавчера я узнал об этом от одного товарища, который лежал с ним на передовых позициях.
Во время наступления русских его настигла пуля. Попадание в грудь: он наверняка не так сильно страдал. Мне жаль его. Он был таким естественным, весёлым, жизнерадостным юношей и в то же время серьёзным и глубоко религиозным. Ещё по дороге сюда он много рассказывал о доме и о своих родителях, которых он надеялся снова скоро увидеть. Но вышло совсем не так, как мы думали.
О чём ещё важном можно сказать? Я лежу ещё в нашем старом окопе. Ноги болят ещё немного, но с каждым днём видны улучшения. Санитар каждые три дня делает мне перевязку. Прежде всего, погода теперь изменилась. С того времени, как наступило полнолуние, больше совсем не холодно, и первый час нашего дежурства здесь проходит быстро. Если нам придётся пробыть здесь ещё месяц, дело пойдет уже к весне. Тогда здесь, в России, уже всё будет полегче переносить. Сейчас же я всё ещё ношу тёплый пуловер, который мне мама дала с собой. Он для меня до сих пор был незаменимым. Да, мама, ты знаешь, что необходимо для твоего сына. Вшей, правда, в нём ужасно много и их приходится давить. Поэтому я его на ночь снимаю, чтобы эти мучители не слишком докучали.
Как теперь обстоят дела с посылкой бандеролью, дорогие родители? Можно ли опять 100-граммовые посылать? Для больших бандеролей мы ещё не получили марки. Но если они будут, они тут же авиапочтой пойдут в Германию. Если и сейчас ещё не будет почты, то я надеюсь-таки, что недели через две всё наладится. И было бы хорошо, если б я тогда получил сразу несколько 100-граммовых бандеролей с шоколадом, марципанами и др. Все товарищи ещё с тоской ждут свои рождественские бандероли. Но у меня для них, к сожалению, не было ещё марок. Со сладостями здесь у всех затруднения. В рационе такое совершенно уже отсутствует.
Как дела дома, надеюсь, все здоровы. Мама не должна в это время года много проводить в магазине, поскольку я знаю, как холодно зимой. И особенно с твоими жёлчными и почечными историями, дорогая мама, ты должна беречь себя. Отец тоже должен больше заботиться о своём здоровье, и не надо думать, что если Бернхарда нет, он должен работать за двоих. Бернхард ещё определённо в Зёсте, тяжёлое время он уже пережил. Надеюсь, он остался в Германии в лазарете; достаточно того, что я здесь лежу в грязи.
Ну, мои дорогие родители, примите сердечный привет от вашего любящего сына.
Генрих.
- 1. Stalingrad. Mythos und Wirklichkeit einer Schlacht. Frankfurt a. M. 1992. S. 201.
- 2. Stalingrad - Briefe aus dem Kessel. Berlin. 1991.
- 3. Отец Германа Рота умер в лагере военнопленных в Сталинграде в 1946 г.
- 4. Книга отзывов выставки "Сталинградская битва глазами немцев"//Архив музея-заповедника "Сталинградская битва".
- 5. Гроссман В. Жизнь и судьба. М. 1989. С. 550-551 .
- 6. Музей-заповедник "Сталинградская битва". Коллекция писем немецких солдат. Инв. № 677 в/п. (21). 4 л.
- 7. Там же. Инв. № 17572. (92). Факсимиле письма и конверта приводится в настоящей публикации. 2 л. Опубликовано на немецком языке: Stalingrad - eine deutsche Legende. Hrsg. J. Ebert. Reinbek. 1992. S. 70-71.
- 8. Музей-заповедник "Сталинградская битва". Коллекция писем немецких солдат. Инв. № 677 в/п (16). Без даты. 2 л.
- 9. Имеются в виду Рыцарский крест и орден первой степени Немецкого креста - высшие награды вермахта.
- 10. Музей-заповедник "Сталинградская битва". Коллекция писем немецких солдат. Инв. № 677 в/п (73). 2 л.
- 11. В бывшем Особом архиве (Москва) сохранилось письмо этого же солдата от 7 декабря 1942 г. Опубликовано: Ich will raus aus diesem Wahnsinn. Deutsche Briefe von der Ostfront 1941-1945. Aus sowjetischen Archiven. Wuppertal. 1991. S. 137.
- 12. Вегенталь - женский монастырь.
- 13. Музей-заповедник "Сталинградская битва". Коллекция писем немецких солдат. Инв. № 677. в/п (47). 1 л.
- 14. Там же.
- 15. Там же. 4 л. Опубликовано на немецком языке: Stalingrad - eine deutsche Legende. S. 84-85.