В историческом самосознании россиян "Гроза двенадцатого года", увековеченная Пушкиным, устойчиво ассоциируется с ратными подвигами воинов Русской армии и "дубиной народной войны", но не с закулисными дипломатическими баталиями, которые предшествовали войне, а затем непрерывно сопровождали ход боевых действий и в конечном итоге на Венском конгрессе 1815 года подвели итог кровопролитным наполеоновским войнам.
Досадный пробел нашей исторической памяти призван восполнить выпущенный издательством "Кучково поле" сборник воспоминаний "Эпоха 1812 года в мемуарах и дневниках российских дипломатов". Тексты выявил, собрал воедино и снабдил комментариями непревзойденный знаток эпохи, автор журнала "Родина" доктор исторических наук Виктор Михайлович Безотосный.
Герои закулисья
Из всех чиновников Коллегии иностранных дел (так в то время именовался МИД) письменные свидетельства об этом времени оставили всего несколько человек, имевшие к тому же разный статус. Граф К.В. Нессельроде, А.Я. Булгаков, князь Н.В. Долгоруков и А.И. Вейдемейер были секретарями разных заграничных посольств; генерал-адъютант А.Д. Балашёв и флигель-адъютант князь Н.Г. Волконский выполняли военно-дипломатические миссии; А.П. Бутенёв находился в центральном ведомстве и в 1812 году был прикомандирован ко 2-й Западной армии в качестве дипломатического чиновника; П.Г. Дивов занимал пост начальника секретного архива МИД.
Это был элитарный и чрезвычайно замкнутый мир, в который не мог быть допущен посторонний. Дипломатии противопоказана публичность. Поэтому мемуары дипломатов обладают высокой исторической и культурной ценностью: они позволяют оказаться за кулисами большой европейской политики и изнутри увидеть тонкий слой и узкий круг карьерных дипломатов.
До сей поры мы могли судить об этой обособленной корпорации лишь на основе произведений русской классической литературы, которая никогда не испытывала ни малейшей симпатии как к самим дипломатам, так и к их профессиональной деятельности.
Реконструкция битвы 1812 года под СмоленскомВспомним эпопею "Война и мир", на страницах которой мы видим холеных российских дипломатов глазами князя Андрея Болконского, во время войны 1805 года прибывшего с донесением из действующей армии и остановившегося на квартире своего петербургского приятеля дипломата Билибина.
"Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les no'tres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, по-видимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея"1.
Не будем ставить знак тождества между этой запоминающейся и выразительной картиной, созданной пером Льва Толстого, и исторической действительностью. Благодаря толстовскому гению, русские дипломаты эпохи наполеоновских войн превратились в антигероев рукотворного мифа. Дипломаты - это бесполезные трутни, лишь созерцающие грандиозные исторические события и отпускающие остроты в тот самый момент, когда столь привычный им и столь комфортный для них мир фактически находится на краю гибели.
Книга "Эпоха 1812 года в мемуарах и дневниках российских дипломатов", не претендуя на ниспровержение мифа, вносит существенные коррективы в толстовский взгляд на эпоху.
Им не было и тридцати
Мемуары дипломатов позволяют наглядно представить драматические события эпохи 1812 года в их незавершенности и посмотреть на них сквозь призму истории эмоций. Воспоминания доходчиво и живо передают огромное эмоциональное напряжение и атмосферу надвигающейся бури перед нашествием "двунадесяти языков" в 1812 году. Обратимся к книге и убедимся в справедливости этого умозаключения.
В 1812 году все авторы воспоминаний, вошедших в книгу, молоды, энергичны, честолюбивы. Всех объединяет открытость судьбы, щедро сулящей незаурядную карьеру - не просто динамичную и успешную, но раннюю и блестящую. "Я имел счастье любить всякую, выпадавшую на мою долю, службу"2. Так написал о себе канцлер граф Карл Васильевич Нессельроде (1780-1862), в течение почти 40 лет возглавлявший внешнеполитическое ведомство государства Российского - это абсолютный рекорд в истории как России, так и СССР.
В 1811 году бывший советник российского посольства в Париже граф Нессельроде в возрасте 30 лет получил звание статс-секретаря Александра I и с этого момента стал одним из доверенных лиц императора в области внешней политики. Граф был прекрасно осведомлен о закулисных дипломатических переговорах, которые велись между Россией и Францией в 1811 году и предшествовали Отечественной войне 1812 года.
"Переговоры эти ничем не кончились. Наполеон, очевидно, продолжал их единственно с целью выиграть время для окончания громадных своих приготовлений к войне. Весной туча стала надвигаться, все более и более нахмуриваясь. Великие армии приближались к нашим границам, располагаясь во владениях прусского короля; союзные договоры были заключены с Пруссией и Австрией. Война делалась неизбежной; вся Европа устремлялась на Россию; в рядах неприятельских были даже испанцы, португальцы и итальянцы. В марте Государь уехал в армию и расположил свою Главную квартиру в Вильне, куда я не замедлил явиться"3.
Вестник войны
В это же самое время 23-летний надворный советник Александр Иванович Вейдемейер (1789-1852), занимавший должность секретаря посольства в Саксонском королевстве, находился в Дрездене. Он видел, как армия Наполеона сосредоточивалась и готовилась к войне с Россией. Русские дипломаты самоотверженно выполняли свой долг в условиях враждебного окружения, когда проходящие через Дрезден французы даже не считали нужным скрывать, что готовятся к вторжению в пределы Российской империи.
"Столица Саксонии была тогда любопытным местопребыванием. Туда ждали Наполеона с союзными ему государями для окончательных совещаний по поводу преднамеренной войны. Курьеры проезжали беспрестанно. Более 300 тысяч войск французских или им союзных прошло чрез сей город. Ежедневно он был загроможден артиллерийскими парками, или кавалерийскими и пехотными полками, шедшими к русским границам. Тяжело было для русского видеть эти громады войск, из всех почти стран Европы составленные, стремившиеся на его Отчизну!
Положение нашего посольства было самое неприятное. Двор Саксонский, совершенно преданный Наполеону, оказывал нам холодность, равно как и большая часть жителей, из страха к своим поработителям. Все нас чуждались и бегали, как от чумы. Те, которые и были расположены к нам, боясь прогневать своих повелителей, обходились с нами весьма осторожно: останавливались на пару слов в закоулках, оглядываясь, чтоб их не приметили. Успехи оружия французского были до того времени столь велики, и армия их столь многочисленна, что многие полагали гибель России неизбежною. Положение наше было тем неприятнее, что без объявления войны мы находились между врагами...
Чванство французов было несносно. О приготовлениях своих говорили они с чрезвычайною наглостью..."4
Вейдемейер видел в Дрездене Наполеона, торжественно встреченного при въезде колокольным звоном и артиллерийскими залпами и остановившегося в городе на две недели, а затем, через Варшаву, направившегося к своей Великой армии, сосредоточенной на границе с Российской империей. "Для него и многочисленной его свиты, состоявшей из 222 человек, заготовлено было на станциях по 250 лошадей"5.
Дипломат, отлично осознавая важность имеющейся в его распоряжении информации, покинул Дрезден и через австрийские владения безотлагательно прибыл в Главную квартиру Русской армии в Вильно, где обстоятельно доложил о том, что война стоит у порога. Хотя до вторжения Великой армии оставались буквально считаные часы, дипломату не поверили и под благовидным предлогом с депешами срочно отправили в Петербург. Не доезжая до Ковно, Вейдемейер узнал, что город уже занят французами. Началась Отечественная война 1812 года. Дипломатический курьер, чудом избежав плена, вернулся в Главную квартиру...
Посмотрим на этот казус глазами другого молодого дипломата.
Весной 1812 года, испросив отпуск по домашним обстоятельствам, в Петербург поспешно прибыл из Вены 23-летний секретарь тамошнего посольства камер-юнкер князь Николай Васильевич Долгоруков (1789-1872). Война с Наполеоном застала молодого дипломата на Каменном острове в центре Петербурга. На острове располагались императорский дворец и дачи столичной аристократии.
Князь очень точно зафиксировал тот всплеск эмоций, которые испытало высшее общество, узнав о вторжении Великой армии Наполеона:
"Надо сказать правду, что в тогдашней сумятице все теряли голову. Несомненно, что в Вильне вовсе не ожидали перехода Наполеона через Неман, хотя, наверно, знали и про число его войск, расположенных на левом берегу этой реки, и про его прибытие. Еще накануне разрыва канцлер продолжал уверять Государя, что войны не будет. В тот самый вечер к нему прибыл один из его чиновников и доложил, что должен был объехать город Ковно, так как он занят французами. Граф Румянцев сказал ему на это, что он сошел с ума и что его надо арестовать за такие речи. Он действительно велел его запереть на ключ, а ночью получил от Государя записку с извещением о появлении французов и с приказанием уложить бумаги и как можно скорее уезжать. ...
Мы жили на Каменном острове между страхом и надеждой"6.
Еще раз напомним: чиновником, доложившим канцлеру графу Николаю Петровичу Румянцеву о начале войны, был дипломат Александр Иванович Вейдемейер. "Итак, судьба назначила мне быть первым вестником начатия достопамятной войны 1812 г."7.
К сожалению, этот выразительный исторический факт не попал в поле зрения автора эпопеи "Война и мир" и не нашел отражения на ее страницах.
Снобизм Герцена и жизнь на рессорах
Классическая русская литература не жаловала ни самих дипломатов, ни их службу. Вспомним "Невский проспект" Николая Васильевича Гоголя:
"...Те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников"8.
Невозможно понять, что доминирует в этой фразе - переходящая в сарказм язвительная ирония или заурядная зависть?!
Одним из участников большой дипломатической игры периода наполеоновских войн был действительный тайный советник Лев Алексеевич Яковлев (1764-1839), чрезвычайный посланник и полномочный министр при короле Вестфалии в 1810-1812 годах. Александр Иванович Герцен, его племянник, в автобиографической хронике "Былое и думы" без малейшего пиетета насмешливо запечатлел дядю под именем Сенатора:
"Сенатор был по характеру человек добрый и любивший рассеяния; он провел всю жизнь в мире, освещенном лампами, в мире официально-дипломатическом и придворно-служебном, не догадываясь, что есть другой мир, посерьезнее, - несмотря даже на то что все события с 1789 до 1815 не только прошли возле, но зацеплялись за него. ... Словом, он был налицо при всех огромных происшествиях последнего времени, но как-то странно, не так, как следует. ...
Пока дипломатические вопросы разрешались штыками и картечью, он был посланником и заключил свою дипломатическую карьеру во время Венского конгресса, этого светлого праздника всех дипломатий. ...
Скучать ему было некогда, он всегда был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась на рессорах по миру оберток и переплетов"9.
Герцену было невдомек, что в июне 1812 года, накануне вторжения Наполеона в Россию, "любивший рассеяния" его дядя проявил мужество, хладнокровие, изобретательность. Посланник Яковлев, задержанный по приказу Наполеона в Касселе, достойно вышел из непростой ситуации. С помощью своего камердинера посланник сумел спасти и вывезти секретные дипломатические бумаги российской миссии в Вестфалии, за что был пожалован орденом Св. Анны 1-й степени.
Оставим на совести Герцена и искрометную иронию по поводу рессор, позволяющих безболезненно переносить колеи, рвы и рытвины ухабистой дороги. В годы наполеоновских войн следовавшие за Русской армией дипломаты передвигались отнюдь не в комфортабельных колясках на рессорах. Во второй половине мая 1813 года 25-летний коллежский асессор Аполлинарий Петрович Бутенёв (1787-1866), отправленный для передачи политических депеш из Петербурга в Швецию и Англию, покинул столицу в незамысловатой телеге:
"В то время еще не существовало нигде в Европе ни пароходов, ни железных дорог, и мне пришлось уложить чемодан и дорожный мешок в простую почтовую телегу, так как я не имел достаточно средств, чтоб купить коляску и нанять лакея, хотя сумма, отпущенная из министерства на мои расходы, и была довольно значительна"10.
С июня по сентябрь 1813 года дипломат находился в Лондоне, наслаждаясь английским комфортом. В октябре он прибыл в Лейпциг и сопровождал Главную квартиру союзных армий во Франкфурт-на-Майне. Однажды, чтобы во время Заграничного похода своевременно доставить в Главную квартиру важные депеши, Бутенёв, не страшась неприятельских разъездов, один, без всякого воинского конвоя, отважно пустился в путь по самой короткой дороге. Храбрый дипломатический курьер укрылся в большом стоге сена, который был уложен на широкую крестьянскую телегу. "Запрятавшись в сено, которым у меня полна была телега, продолжал свой путь, и дорогой почти все время спал"11. Благодаря своей изобретательности Бутенёв благополучно привез депеши по назначению. Он и в дальнейшем не расставался с неприхотливым транспортным средством:
"Не имея собственного экипажа, я был вынужден путешествовать в простой телеге, и мне даже не раз приходилось, к крайнему моему огорчению, ехать на волах, так как все более удобные экипажи и почтовые лошади забирались для военной свиты Государя"12.
P.S. Я с большим интересом буквально "проглотил" чрезвычайно познавательную книгу "Эпоха 1812 года в мемуарах и дневниках российских дипломатов". Некоторые страницы вызывают весьма прозрачные аналогии с сегодняшним днем и читаются как свежая газета. Надеюсь, что книге суждена счастливая судьба, потому что она реабилитирует российских дипломатов и позволяет применить "коэффициент искажения" к хрестоматийным произведениям русской классической литературы. Этого более чем достаточно для того, чтобы не затеряться в потоке новейшей литературы и занять достойное место в книжном собрании специалиста - "в ожидании ученых справок будущего историка"13.
- 1. Толстой Л.Н. Война и мир // Толстой Л.Н. Собрание сочинений. В 20 т. Т. 4. М.: Художественная литература, 1961. С. 214.
- 2. Эпоха 1812 года в мемуарах и дневниках российских дипломатов / вступ. ст., коммент. В.М. Безотосного. М.: Кучково поле: ИКС-ХИСТОРИ, 2024. С. 80.
- 3. Там же. С. 111.
- 4. Там же. С. 140.
- 5. Там же. С. 145.
- 6. Там же. С. 180-181.
- 7. Там же. С. 147.
- 8. Гоголь Н.В. Невский проспект // Гоголь Н.В. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 3. М.: Художественная литература, 1959. С. 9-10.
- 9. Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Сочинения. В 9 т. Т. 4. М.: Художественная литература, 1956. С. 28, 29.
- 10. Эпоха 1812 года в мемуарах и дневниках российских дипломатов / вступ. ст., коммент. В.М. Безотосного. М.: Кучково поле: ИКС-ХИСТОРИ, 2024. С. 331-332.
- 11. Там же. С. 372.
- 12. Там же. С. 378.
- 13. Пушкин А.С. О записках Самсона // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 19 т. Т. 11. М.: Воскресенье, 1996. С. 95.