Встречу назначил в Государственной Думе, куда приехал по делам. Николай Николаевич свыше тридцати лет возглавляет общественную организацию ветеранов войны во Вьетнаме. В здании на Охотном Ряду ориентируется, как дома, поскольку более двух десятилетий проработал в нем ведущим специалистом, потом начальником электротехнической службы. На ходу провел короткую экскурсию: "Впереди - центральное фойе с гербом России, где туристы любят фотографироваться, слева внизу - кафетерий для посетителей, по коридору справа - столовая для депутатов".
Уединились в служебной комнате на третьем этаже, откуда через окошко виден зал пленарных заседаний. Дежурный сотрудник (тоже Николай) принес бывшему начальнику чашку чая, уступил место у стола, сам пристроился рядом: "Много раз слышал рассказы Николаича, но еще хочу. Не оторваться!"
Действительно, двух часов, отведенных на интервью, не хватило, и последними подробностями событий 60-летней давности Николай Николаевич делился по дороге на заседание думского совета по делам ветеранов. На прощание бывший комвзвода зенитно-ракетного дивизиона, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, автор-составитель книги воспоминаний "Война во Вьетнаме. Как это было. 1965-1973)" сказал: "О том времени могу рассказывать сутками. Пожалуй, самая яркая страница моей жизни..."
О руках отца
- Николай Николаевич, какие вы сказки писали?
- Ну, это было много лет назад! Сочинял для сыновей-малышей, а они давно выросли.
Арсению пятьдесят три, Даниил на два с половиной года младше.
- И все же: о чем рассказывали?
- Я импровизировал, придумывал на ходу разные поучительные истории.
- Но добрые?
- Конечно. Зачем детей пугать?
Потом, правда, пару сказок записал, одну даже опубликовал. Можно найти в интернете.
- Как называется?
- "О том, как зайчик с ежиком обманули хитрую лису и волка". Только не заставляйте пересказывать, вряд ли справлюсь с заданием. Подозреваю, даже мой внук не слышал эту сказку. Никите 21 год, когда он рос, уже появились гаджеты, и необходимость слушать дедушкины рассказы отпала, хоть внук часто и жил с нами.
- А вам в детстве кто читал сказки?
- Бабушка. А прабабушка учила молитвам и ставила в угол, если шалил и не слушался.
Я родился 28 января 1943 года в Боровой Харьковской области. Сейчас это поселок городского типа, а прежде было большое село. Ближайшая железнодорожная станция - Преддонбассовская, она до сих пор так называется. И тогда в тех местах шла война, и теперь идет. Левый берег Оскола контролирует армия России, а правая сторона реки - под ВСУ. Как это всегда бывает, левобережье покатое, справа же нависает гора.
Вот такая история с географией получается... Там я детство и провел.
- У вас в анкете местом рождения указано село Базы.
- Все правильно. Почему такое название? Вдоль Оскола расположены заливные луга, их использовали как базы для содержания и выпаса скота. Со временем появилось селение. Теперь его уже нет, на том месте с 1957 года плещется Оскольское водохранилище, и сегодня снабжающее питьевой водой Донбасс. А тогда жители затопленного села перебрались в Боровую.
Мои отец и мать родом оттуда. Вместе росли, ходили в школу, поженились в самом начале Великой Отечественной. Немцы быстро оккупировали те места, отец с другом Николаем, моим будущим крестным, долго прятались в погребе. Иначе их угнали бы в Германию в трудовой лагерь.
Красная армия несколько раз пробовала освободить Харьковскую область. Весной 1942-го наступление в районе Изюма закончилось окружением и разгромом большой группировки наших войск. Зимой 1943-го еще одна попытка прорыва тоже завершилась неудачей. Лишь наступившим летом фашистов удалось потеснить.
Отца мобилизовали и отправили служить на Юго-Западный фронт, проходивший недалеко от все того же Изюма. Там шли тяжелые кровопролитные бои.
- Получается, Николая Дмитриевича вы толком и не видели?
- Нет, мы встречались, ранней осенью 1943-го отец даже держал меня на руках. Тот эпизод я не помню, знаю его лишь по рассказам матери. Мне же было лишь восемь месяцев...
Мать как-то узнала, где именно стояла часть отца, и со свекром, моим дедушкой Дмитрием Марковичем, отправилась на передовую. И меня взяла с собой. Они прошагали более тридцати километров, нашли отца... Представляете, какой был сюрприз? Мама рассказывала, что отцовские сослуживцы, увидев меня, совсем еще кроху, собрали по кусочку сахара, получился такой мешочек-подарочек.
Вот тогда отец и брал меня на руки, что-то говорил, я пытался ответить, агукал...
О безымянной высоте
- Николай Дмитриевич погиб в 1944-м?
- 30 октября пал в бою под городом Лиепая в Латвии.
Под Изюмом его ранили, после госпиталя отец попал в танковую школу в Горьком, ему присвоили звание гвардии старшего сержанта, он стал командиром самоходного орудия, получил новое назначение, воевал в 186-й бригаде 10-го танкового корпуса 2-го Прибалтийского фронта.
Похоронен на Приекульском братском кладбище, где лежат еще более двадцати двух тысяч советских воинов.
- Были на могиле?
- Не довелось. Сначала долго не могли отыскать место. Через Минобороны я писал обращения, в ответ получал: в списках не значится. Потом все же выяснил, что отца перезахоронили. Но адрес кладбища в копии извещения был указан с грубыми ошибками. Видимо, какая-то вольнонаемная сотрудница-секретарь небрежно оформляла бумаги, даже перепутав Латвийскую ССР с Литовской.
Из-за этого мы долго не могли ничего найти. В итоге удалось во всем разобраться, я получил правильные сведения: могила в километре на северо-запад от мызы Лиэпэтерн. Мызой в Прибалтике называют хутор или усадьбу. Вместе с дядей Павлом, младшим братом отца, я собирался поехать в Латвию, но не получилось. Сначала дядя заболел, после стало совсем не до поездок. Вы же знаете, какие сейчас отношения со странами Балтии. И не только с ними...
Конечно, хотел бы навестить могилу отца. По рассказам моего крестного Николая Ивановича Пацёры, который с детства дружил с отцом, вместе с ним ушел на фронт и вернулся домой с Победой, получив лишь легкое ранение, батя сам научился играть на гармошке, потом на баяне, гитаре и мандолине, хорошо рисовал, писал стихи, отлично знал математику. Друзья и знакомые отзывались об отце похвально. Думаю, его ждало бы большое будущее, если бы не погиб на войне...
- Сколько ему было?
- 1924 года рождения. Двадцать лет! В сравнении со мной нынешним - совсем еще мальчишка...
В 2021-м в канун Дня Победы я написал стихотворение "В память об отце". Вот несколько строк:
- "На фотографии потертой
- Его гвардейский экипаж.
- Отец погиб в сорок четвертом,
- Последний выполнив приказ.
- Погиб, с фашистами сражаясь
- На трижды проклятой войне.
- О ком он думал, умирая?
- О матери и обо мне...
- А может, смерть была мгновенной,
- От взрыва не спасла броня...
- Его душа, взметнувшись в небо,
- С высот глядела на меня.
- Мой путь нелегкий озарял
- Незримый свет его души,
- С ним во Вьетнаме воевал я,
- В бою плечом к плечу мы шли..."
О радиохулиганстве
- Про Вьетнам обязательно поговорим, а пока давайте о безотцовщине и нелегком пути.
- В первый класс я пошел в 1949-м. Там же, в Базах. У нас было два учителя - Алексей Титович и Александра Никаноровна Ляшовы. Муж с женой. Они и жили в здании начальной школы, и преподавали. В одном помещении параллельно занимались сразу по два класса: с утра - первый и третий, после обеда - второй и четвертый. Места для всех не хватало.
В дальнейшем я учился уже в Горловке. Мать повторно вышла замуж, переехала туда с отчимом и моим младшим братом Сашей. Ну и я с ними. В деревне выживать было труднее, единственная работа - только в колхозе. В городе все-таки выбор побольше. Окончил школу я сравнительно неплохо.
- Об институте не думали?
- Хотел учиться, но нужно было работать, приносить деньги в семью. Осенью 1959-го устроился в местную автоколонну слесарем. Специальность получил в школе, но быстро понял: ремонт самосвалов - не то, о чем мечтал. Поступил я в октябре, вскоре ударили морозы. Машины приходили с линии замерзшие, с наледью, не оттаивая даже за ночь. Залезаешь в ремонтную яму под кузов, а на трапе - воды по щиколотку. И за шиворот капает. Работу-то я делал нормально, мне даже присвоили 4-й разряд, но занятие не показалось мне увлекательным.
А я с детства, с восьмого класса, был радиолюбителем. Сам сделал детекторный приемник, выплавив для него кристалл из серы и свинца. Катушки мотал, ремонтировал ламповую радиоаппаратуру, потом собрал передатчик на средних волнах.
Ну и начал радиохулиганить помаленьку. В Донбассе тогда весь эфир был забит такими же любителями. У меня был позывной Тюльпан. За помощью и консультацией обращались женатые, семейные мужики, с ними я и дружил. С одноклассниками тоже общался, но никто из них не интересовался радиотехникой. В Горловке в поселке шахты имени Калинина, где мы жили, даже хотели организовать клуб, до полутысячи радиолюбителей собралось. Но дальше первой встречи дело не пошло.
В феврале 1960-го в газете "Кочегарка" я увидел объявление о дополнительном наборе в техучилище N 15 и решил пойти учиться по специальности "электрослесарь - наладчик автоматики СЦБ и связи". Что важно - на базе десятилетки. Полтора года теории и еженедельной практики, потом - стажировка на производстве. Защищаешь диплом, получаешь квалификацию и - вперед.
Еще привлекало, что учащимся, потерявшим отцов на фронте, полагалось государственное обеспечение. Мать, выйдя замуж, взяла фамилию отчима, а я отказался, сказал, что останусь сыном своего отца. И мать получала на меня до совершеннолетия какую-то пенсию. А гособеспечение это что? Бесплатное питание и обмундирование. Сами понимаете, с едой и одеждой тогда было сложно, хотя Донбасс и снабжался по первой категории. Были ОРСы (отделы рабочего снабжения), которые обеспечивали базы необходимыми продуктами и товарами. Голодный шахтер уголь не нарубит...
В училище я получал стипендию. После вычета за еду оставались деньги, на которые покупал то брюки, то рубашку или туфли. В общем, приоделся, как франт. Еще нам доплачивали так называемые "полезные". Проходя практику в мастерских, мы изготавливали молотки, гаечные ключи, ручные тиски, плоскогубцы, кусачки. Эти инструменты шли в продажу, а часть суммы начислялась нам. Словом, обучаясь в училище, я жил хорошо, можно сказать, богато.
О ведре пота
- Где работали после выпуска?
- Училище я окончил в августе 1961-го, защищал диплом по шахтным подъемным установкам, получил самый высокий, 6-й квалификационный разряд и распределился в Горловское наладочное управление. За три года объездил весь Донбасс, города, которые в последнее время постоянно упоминаются в сводках с фронта: Соледар, Харцызск, Шахтерск, Торез, Снежное, Дзержинск, Енакиево...
- И в шахту спускались?
- Не однажды. Впервые еще во время учебы. Это была знаменитая "Кочегарка". В ней уголь рубили на глубине в тысячу метров и более. Мы не заходили дальше четвертого-пятого горизонтов, это приблизительно полкилометра от поверхности. Нам и этого хватило за глаза и за уши. Температура воздуха около тридцати градусов, сверху, с так называемой "кровли", капает вода, вокруг висит густая угольная пыль, от которой лица у всех вскоре становятся черными...
Именно тогда я понял смысл строк шахтерского поэта Николая Анциферова:
- "Я работаю, как вельможа,
- Я работаю только лежа.
- Не найти работенки краше,
- Не для каждого эта честь.
- Это только в забое нашем:
- Только лежа - ни встать, ни сесть".
По-другому там попросту нельзя. Уклон крутопадающих пластов в лаве - до семидесяти градусов, минимальная мощность тех, которые берут в выработку, полметра. Ниже не получится, шахтер не пролезет.
В общем, работа по-настоящему адская, предельно опасная. Мы, наладчики, спускались под землю, чтобы раз в шесть месяцев проверить "слепые" подъемные установки и каждые два года провести капитальную наладку, горняки же ежедневно шли в забой...
- Почему на срочную службу вас призвали только в двадцать лет?
- У отчима случился инсульт, его парализовало, почти не разговаривал. Мои младшие братья Саша и Валерик еще не достигли совершеннолетия. Мать не работала, ухаживала за мужем и детьми. Фактически я остался единственным кормильцем. Дали отсрочку, хотя я просился на службу. Потом Саша подрос, пошел на работу, и в ноябре 1963-го мне вручили повестку.
Попал в сержантскую школу в Вешняках, считайте, в Москве.
- До этого приезжали в столицу?
- Конечно, нет. Не было ни нужды, ни возможности.
Приняли присягу, началась учеба, курс молодого бойца, все, как положено.
В феврале нашу часть передислоцировали в Костерево Владимирской области. Там продолжили учиться, набираться ума-разума по специальности. Из нас готовили младших командиров стартовых батарей ЗРК С-75.
Учился я нормально, иногда даже подменял на занятиях комвзвода. Я ведь хорошо знал электротехнику, релейные, электронные схемы. Честно сказать, поначалу расстроился, выяснив, что меня определили во 2-ю стартовую батарею. Я-то хотел попасть в 1-ю радиотехническую. Даже обращался к комбату.
Капитан Мазуров был опытный вояка, фронтовик, умел выразиться весело и сердито, иногда с матерком. Нормальный боевой командир.
Мазуров выслушал меня и сказал: "Нам и во второй батарее такие парни нужны. Даже не вздумай".
Но я продолжал завидовать тем, кто занимался в 1-й радиотехнической. Так продолжалось до момента, пока мы не оказались во Вьетнаме. Там я сполна оценил то, что остался во 2-й...
Расчет радиотехнической батареи размещался в наглухо закрытой металлической кабине. Командир дивизиона, офицер наведения, три оператора ручного сопровождения перед пультами и вьетнамские боевые расчеты, проходившие обучение. Народу - не развернуться. А теперь представьте, что вас заперли в хорошо прогретой сауне. И держат там, не выпуская наружу, пятнадцать часов, а не минут. И это не преувеличение!
Ребята сидели во вращающихся креслах, раздевшись до трусов, с них градом лился пот. Да так, что на полу растекалась лужа. Можно было тряпку выжимать и в ведро собирать.
Даже вьетнамцы теряли сознание. Вроде местные, закаленные, но падали без чувств от жары и психологического напряжения. Двери задраены, вентиляторы гоняли воздух по кругу. Работающий магнетрон, это такой электровакуумный прибор, мог разогреться до температуры свыше ста градусов. Толку, что его как бы охлаждали встроенные вентиляторы, если снаружи тоже под сорок? И никакого притока холодного воздуха. Столбик градусника в кабине поднимался до цифры 70, упирался в верхнее деление и останавливался. Дальше ему некуда было двигаться.
Мы все-таки находились снаружи. Естественную жару переносить проще, чем искусственную.
Хотя, конечно, нам тоже прилично доставалось, была тяжелая физическая работа.
О подготовке к командировке
- А как Вьетнам возник в вашей жизни?
- Самым естественным образом.
С 30 октября 1964 года я служил в 3-м дивизионе гвардейского Путиловско-Кировского ордена Ленина зенитно-ракетного полка ПВО. Мы базировались в деревне Коростово. Это по Пятницкому шоссе. А штаб располагался в Митине. Тогда это тоже была деревня.
Я принял пусковую установку. В нашем втором взводе их было две, а в дивизионе - шесть. Плюс радиотехническая батарея. Мой непосредственный начальник - замкомвзвода сержант Игорь Матвеев. Мы до сих пор поддерживаем с ним связь, перезваниваемся. Со своим расчетом и его ребятами я и уехал позже во Вьетнам.
Наш взвод занимал первые места среди стартовых расчетов полка. В феврале 1965 года прошли учения в Дмитровском районе. С ночным маршем, развертыванием. Мы получили высшую оценку. Мне объявили краткосрочный отпуск с поездкой домой на десять суток. Но я попал не в родную Горловку, а во Вьетнам.
Пришла разнарядка по подбору людей. Из нашего дивизиона поехали пятеро стартовиков. Я как командир пусковой установки, второй и третий номера из моего расчета, а также двое из расчета Игоря Матвеева.
- Кто и как вам сказал, куда направляетесь?
- Все случилось и неожиданно, и прозаично. В дивизион из полка приехал старшина Шустанов. Зашел в казарму, громко назвал фамилии: "Колесник, Ахунов, Фомичев, Пшеничный, Мерзук, подъем! Взять документы и - срочно в штаб. Командир дивизиона и комполка ждут". Я спросил: "Что за срочность?" Старшина сказал: "Поедете во Вьетнам".
- Вот так с порога и объявил?
- Мы восприняли это как шутку.
Война во Вьетнаме, конечно, была на слуху, тема ежедневно звучала в новостях. Но о поездке туда никто из нас всерьез не думал.
Собрались, отправились в штаб, подождали немножко, пока вызовут. Командир дивизиона сопровождал нас и заранее поинтересовался, все ли здоровы. Комполка был предельно краток. Мол, ребята вы грамотные, квалифицированные, опытные, хорошо подготовленные, задачи вам предстоит выполнять в стране с жарким и влажным климатом в условиях, приближенных к боевым. Тут мы и догадались, что старшина не шутил, хотя официально пункт назначения нам не называли до последнего дня, пока не выдали служебные паспорта.
- Вроде бы на помощь братскому народу отправляли исключительно добровольцев?
- Естественно. Как иначе? Попробуй отказать командиру, если дал военную присягу... Впрочем, никого насильно не посылали, теоретически была возможность отказаться, но в нашем полку таких не нашлось.
Всех кандидатов на поездку во Вьетнам из Московского округа ПВО собрали в Митине.
- Много было народу?
- Человек двести с офицерами.
- А поехали?
- Почти все. Отсеялись двое или трое. На эти сборы из разных частей отправляли, как правило, лучших. Вот и командиру нашего дивизиона фронтовику майору Ивану Константиновичу Проскурнину тоже предложили поехать, он согласился и отобрал пятерых самых надежных стартовиков.
- Сколько времени вас готовили?
- Относительно недолго, чуть меньше месяца. Июнь 1965-го, кстати, был очень холодным, мы постоянно ходили в шинелях. Лишь в начале июля чуть потеплело, но десятого числа мы уже прилетели во Вьетнам.
- В жару?
- Разумеется. Там по-другому не бывает.
О высадке десанта
- Как добирались?
- Из Чкаловского до Иркутска на Ан-10Б. Переночевали и продолжили полет до Пекина. Там нам даже дали возможность погулять по городу, сходить в магазины. Вручили небольшие суммы в валюте. Кажется, по сорок юаней. Помню, купил китайский фонарик, шариковые ручки и носки. Нам сказали, что фонарики будут особенно нужны.
Следующая остановка была уже на юге Китая, там задержались на сутки, поселились в гостинице. Шли сильные налеты, американцы активно бомбили Вьетнам, и китайцы предупредили, что лучше подождать, мол, вас могут сбить.
- Вы были в военной форме?
- Нет, конечно. Нас переодели за день до вылета. Выдали гражданскую одежду, а военную форму, все документы, включая комсомольские и партийные билеты, мы оставили на хранение в полку, получив взамен синие паспорта.
- И кем вы официально считались?
- Специалистами, гражданами Советского Союза. Честно говоря, нам не объясняли, за кого мы должны были себя выдавать. Но китайцы-то понимали: едут военные. Все экипированы в костюмы одного фасона трех оттенков, коротко стрижены, военная выправка, примерно ровесники. И ходят почти строем. По привычке.
Правда, нам приказали обращаться друг к другу лишь по именам. К старшим можно было и по отчеству. Но категорически никаких званий! Мы так и делали.
В общем, прилетели в Ханой на военный аэродром. Нас встречали вьетнамцы, выстроившись в два ряда. И мы тоже встали в две шеренги.
- До вас во Вьетнаме уже были советские военспецы?
- Незначительная группа. Буквально с десяток офицеров. А в середине мая приехал эшелон с техникой. Он добирался через Китай почти месяц.
- Ракетно-зенитные комплексы?
- Они. РЗК С-75. Их заранее проверили и обстреляли на полигоне.
А потом уже и мы прилетели. Около двухсот человек.
- По сути, это был первый большой десант?
- Да, все верно. Нас распределили между двумя учебными центрами.
- Только ракетчиков?
- Отдельно находилась группа летчиков, не более десяти человек единовременно. Но они практически не пересекались с нами.
- А в воздушных боях участвовали?
- Во Вьетнаме им это запрещалось. В отличие от событий в Корее в начале пятидесятых годов. Там все происходило по-настоящему, и наши асы бились в небе с американцами. Здесь же они лишь инструктировали вьетнамцев. По крайней мере, не знаю ни единого документального свидетельства, слышал только байки о битвах наших летчиков на МиГах с "Фантомами".
Со всеми откомандированными в Ханой советскими авиаторами был знаком генерал-лейтенант Иван Шпорт, до 1968 года работавший помощником военного атташе СССР в Вьетнаме. И он не смог назвать тех, кто участвовал бы с нашей стороны в боевых соприкосновениях с американцами. Уж Иван Петрович знал бы!
Советские летчики-инструкторы летали на спарках вторыми пилотами, "вывозили" вьетнамских коллег на МиГ-21.
О расползающемся гардеробе
- Значит, помощь советской стороны фактически ограничивалась участием ЗРК?
- Считаете, этого мало? Первые бои на С-75 проводили именно наши боевые расчеты, а вьетнамцы были стажерами-дублерами. Мы занимались с ними с утра до ночи. Вставали в пять, завтракали, в шесть начинали тренировки, в полдень - в самое жаркое время - делали двухчасовой перерыв, потом опять занятия до шести, ужин, после чего шла самоподготовка до десяти вечера. И так - каждый день.
- Вы и по джунглям ходили в костюмах?
- Нет, конечно. В них не выдержали бы и часа, сварились вместе с пропотевшей насквозь одеждой. Пиджак - это официальная парадная одежда. Еще нам выдали хлопчатобумажные брюки и по три рубашки с коротким рукавом. Были и высокоберцовые ботинки, но я ни разу их не надел, не пригодились. Подарил потом доктору, который лечил меня в госпитале.
Первая рубашка расползлась на нитки через месяц. На солнце мы постоянно ходили мокрыми от пота, и соль, проступая, попросту сжигала ткань. Брюки служили чуть дольше, но и они быстро рвались, извините, в районе ширинки.
- Почему?
- Тренировки с вьетнамцами проводились по-настоящему, мы не только теорию рассказывали, но и сами показывали, как действовать в той или иной ситуации. При переводе ЗРК из боевого положения в походное вытаскивали сошники с помощью ваги, такого длинного рычага.
- А сошник, извините, это что?
- Крестообразный костыль из стальных пластин с острым наконечником, пришпиливающий пусковую установку к земле, чтобы та не улетела следом за ракетой. Стартовая струя ведь очень мощная. У меня после первого пуска подъездные мостики отбросило метров на тридцать в сторону. Я решил схитрить, не забил сошники до конца, вот мостики и сорвало. Газоотражатель тоже сразу обгорел.
- Штаны-то тут при чем?
- Вагой поддеваешь сошник, подкладываешь под рычаг упор и тянешь вверх со всей силы. Если резко рвануть, обязательно где-нибудь да порвется. Вот почти все и разгуливали в драных штанах...
Правда, я умудрился ни разу не разорвать, но одежду покупал. В основном рубашки.
- Вам платили?
- Солдатам и сержантам срочной службы - по четыреста донгов. Офицерам чуть больше.
Для нас установили специальный курс. По-моему, один донг - пятьдесят копеек.
- На штаны хватало?
- Вполне. Но половину суммы мы сразу отдавали за питание.
- Так вас еще и не кормили?!
- Да, мы были на самообеспечении.
- Вот это братская помощь! Риса пожалели...
- Не-не-не, нормально. На наши деньги вьетнамским бюро обслуживания централизованно закупались сельскохозяйственные продукты - мясо, куры, рыба.
- Готовили хотя бы хорошо?
- С голода не умирали, но, сказать по совести, курятина надоела нам страшно. Птица была такая... не слишком упитанная. Они ведь возили ее с собой. Когда начинается воздушная тревога, курицы разбегались, сразу прятались по клеткам. Тренированные были.
Еще вьетнамцы выращивали для нас свиней.
- Те при звуке сирены, надеюсь, не зарывались в окопах?
- Нет, свинина была съедобная, а вот буйволятина жесткая - на мясо пускали животных, которые уже не могли работать.
- "Ветеранов", словом.
- Именно! Подошва - не разжевать, сколько ни вари.
Но вы не подумайте: вьетнамцы старались кормить нас по высшему разряду. По своим понятиям. Сами-то они питались очень скудно. Утром чашка риса со съедобной травой. В обед добавляли немножко рыбы или курятины. Вечером опять рис и чай.
- А тропические фрукты вам давали?
- От бананов мы устали, смотреть уже не могли. Однажды неделю только их и ели, когда из-за ливней размыло дороги, и нам не могли подвезти продукты. Даже собачьими консервами угощались. Нормально, съедобно.
Еще я учил вьетнамцев делать малосольные огурцы. Они набросали в рассол всего-всего. Включая лук. Его-то зачем? Показал, как надо. Укроп, соль, острый и черный перец, чеснок. Получилось вкусно.
О списке трофеев
- Когда американцы узнали, что с ними русские воюют?
- Сразу догадывались, как шибанули их в первый раз. 24 июля 1965 года два дивизиона Первого (236-го) зенитно-ракетного полка вьетнамской Народной армии уничтожили три американских самолета.
63-й дивизион - два и 64-й - один.
- А вы служили в каком?
- В 61-м. Мы стреляли в ночь с 11 на 12 августа и тремя ракетами сбили тогда четыре цели.
- Как в сказке про храброго портняжку, который одним махом семерых побивахом...
- Да. Но американцы не все самолеты признали, внесли в список потерь лишь половину.
- Почему?
- Например, они никогда не считали беспилотные самолеты-разведчики.
А для нас они были такой же целью, как штурмовики, истребители или бомбардировщики, представляя порой даже большую опасность, поскольку в реальном времени передавали на землю фотоснимки. Нас ведь могли тут же накрыть, если бы не успели свернуться и уйти.
Второе: американцы не относили самолет к сбитым, если удавалось спасти пилота. Мол, главное - люди, а не железо. А вытаскивали они многих. Летчик катапультировался, радиопередатчик автоматически сообщал о его местонахождении, посылали вертолет с группой спасения - и всё.
Ну и третье: в общем списке не учитывали пораженные самолеты союзников. Скажем, Южной Кореи, Таиланда. Но нам-то было без разницы, мы не разбирали их национальную принадлежность.
- Общее количество примерно каково?
- Понятно, что речь идет о тысячах. Были установлены табло ежедневного учета сбитых самолетов, они постоянно обновлялись. Это реальные цифры, не выдуманные. Статистика публиковалась во вьетнамских газетах, информация давалась по радио.
Даже если бы у кого-то возникло желание накручивать счетчик, возможности такой не было. Президент Хо Ши Мин распорядился признавать сбитыми самолеты, если есть вещественные доказательства. Нельзя сказать, мол, упал в море или в джунглях. Предоставь заводской шильдик с номером именно этого борта.
Первые три уничтоженных нашими дивизионами бомбардировщика шли под номерами 399-й, 400-й и 401-й. С них и пошел счет с участием советских ЗРК.
Конечно, случались и ошибки. У нас, у ракетчиков, все было поставлено четко. Мы же видели цели, отметки, какой именно дивизион стрелял. Это протоколировалось. А у зенитчиков огонь вели разные батареи - и те, и другие, и третьи, а самолет могли сбить один. Как тут разберешь, кто именно попал? Поэтому они чередовали, чтобы никого не обидеть. Даже на народное ополчение, стрелявшее в том числе и из оставшихся с французских времен берданок, порой записывали самолеты. Эти раритеты я сам видел.
О первом бое
- Расскажите про то, как вы тремя ракетами сбили четверых янки.
- До этого в настоящих боях я не участвовал, не видел, как живая ракета стартует. В тот день мы с пяти утра бегали по тревоге. Накануне за ночь едва успели развернуть дивизион в боевое положение, зарядить пусковые установки. Это было недалеко от города Фули в провинции Ниньбинь на юге Северного Вьетнама. Американцы постоянно бомбили то место, возможно, используя его как учебный полигон. Ракет в округе не было, они ничего особо не опасались.
А тут вдруг мы. В шесть часов я зарядил свою установку. Потом прозвучал отбой. И так - семнадцать раз за день. Не поленился, посчитал, сколько мы бегали туда-сюда. Тревога, отбой, тревога, отбой...
Цели упорно шли мимо, не входили в нашу зону пуска, словно специально облетая ее.
Мы трижды садились обедать. Только поднесешь ложку ко рту - сирена. Все бросаешь, несешься к пусковой установке. Состыковал борт, доложил, приготовился к стрельбе, идет команда: в укрытие.
Через полчаса опять тревога... В распоряжении у меня были вьетнамцы - два полных стартовых расчета. К вечеру и они сдали. Перед этим ночь не спали, день провели в режиме готовности к бою, устали все до изнеможения. Местность там гористая, уступами. В шесть вечера начало смеркаться, в семь солнце зашло, и сразу наступила южная ночь - полная темнота.
Я зашел в свою палатку, едва коснулся головой циновки и моментально отключился.
Когда в очередной раз зазвучала сирена, не сразу сообразил, реальность это или сон. Очнулся, схватил каску, брюки, рубашку, мокроступы и помчался к установке. Начинаю рассупонивать застежки, сбрасывать чехол, а вьетнамцев моих нет. Ёлки-палки! Настолько вымотались, что не среагировали на сигнал. Пришлось возвращаться, вызволять их из палатки.
Тхань, замкомандира взвода, которого я обучал, первым очухался. Кстати, Тхань переводится на русский как "верный" или "мужественный". Оба толкования ему соответствовали.
В общем, вьетнамцы прибежали и расчехлили все быстрее, чем когда-либо на тренировках. Едва успели подготовить установку, как та начала разворачиваться, пошла автоматическая команда "Синхронизация", до 23 тысяч оборотов в минуту стали разгоняться гироскопы, обеспечивающие стабильный полет и управление ракеты.
Я с ребятами скатился вниз. Мы не успели толком отрыть укрытия, выкопали ямки по полметра глубиной. В них и попрятались. Параллельно слышу по громкоговорящей связи: цель... азимут... угол... дальность... Командир дает команду: "Первая, пуск!" Кричу своим вьетнамцам: сейчас ракета стартует. Они улыбаются, кивают головами, мол, шутишь. И в эту секунду - грохот взрыва и столб огня. Красиво!
Через пятнадцать секунд ушла вторая ракета, еще через пятнадцать - третья, наша. Тут же сверху посыпались камни. Хорошо, что мы были в касках. Вьетнамцы испугались, решив, что это осколки бомб.
Ракета стартует за счет порохового реактивного двигателя, тот разгоняет ее, после чего уже включается маршевый. Вот мы сидели и смотрели, как в небе удаляется красная точка. В течение минуты ракета должна достичь цели. Если промах, произойдет ее самоликвидация.
Спустя сорок пять секунд произошло первое попадание в самолет - море огня, дым, планирующие обломки крыльев, фюзеляжа. Следом вторая яркая вспышка и взрыв. Потом ударила наша третья ракета...
Американцы шли плотно, на визуальной дистанции, чтобы видеть друг друга. Они ведь ничего не ожидали. Ну и получили свое...
Правда, одного летчика из четверых все-таки спасли. Его самолет упал уже на территории Лаоса.
О настойке женьшеня
- Это были "Фантомы"?
- Нет, А4Д. Палубные штурмовики с авианосца.
Вот так все и произошло в первый раз.
Мы снова зарядили установку, но в ту ночь больше стрелять не пришлось. Подождали немного, поступила команда "Отбой-поход", наш дивизион оперативно свернулся и ушел в джунгли.
- Потом к вам приезжал Хо Ши Мин?
- Не сразу, примерно через две недели - 26 августа. К тому времени мы уже вернулись в окрестности Ханоя. Президент Вьетнама поздравил всех с победой, пожал руку каждому советскому специалисту, сказал несколько слов по-русски, а мы показали ему боевую работу стартового расчета, разрядив и зарядив пусковую установку.
- Сколько всего самолетов на вашем счету?
- Два дивизиона, которые я обучал в первом и третьем полку, сбили пятнадцать самолетов.
- А у вас потери случались?
- При мне ни одной в моих дивизионах. Потом были. 61-й дивизион с командиром Хо Ши Хыу дважды попадал под очень тяжелые бомбежки, погибло много ребят.
- В госпиталь вы из-за чего загремели?
- Это уже в конце командировки. Виной тревоги и отбои, когда не успеваешь нормально поесть, бросаешь тарелку на столе... Подхватил амебную дизентерию. Страшная болезнь, кишечник покрывается язвами. Спасибо, попался хороший вьетнамский доктор, спас, за две недели поставил на ноги. И все равно я потерял килограммов десять и при выписке из госпиталя весил лишь сорок девять.
Вскоре после этого, в марте 1966-го, прибыла замена, и нас отправили на Родину. Вернулись в свою же часть, дослуживали до приказа. Правда, я еще и долечивался, поскольку боли оставались. Предлагали поступать в военную академию, но я выбрал гражданскую специальность, в том же 1966-м стал студентом Московского энергетического института.
- А орденом Красного Знамени вас когда наградили?
- Указ подписали 30 декабря 1965-го, как раз под Новый год. "За мужество и героизм, проявленные при выполнении правительственного задания". Кратко, емко и... непонятно.
А вручили награду в середине января там же, во Вьетнаме. После возвращения в Союз объявили и двадцать дней отпуска. Дополнительно к тем десяти, которые не отгулял до командировки.
Приехал домой, раскатал губы, что буду месяц отдыхать. Хотел съездить в деревню, навестить бабушку Александру, та прожила почти сто лет. Словом, настроился на полноценные каникулы. А через неделю приходит телеграмма: срочно выезжайте в часть в связи с избранием делегатом XV съезда ВЛКСМ. И подпись - командир полка Побожаков. Что делать? Ослушаться нельзя. Бегом собрался, вернулся.
Начались встречи с солдатами, офицерами из разных дивизионов, корпусов. Рассказывал о Вьетнаме.
- Уже можно было?
- Только в закрытой аудитории.
- А дома признались, куда летали?
- Конечно. У меня есть единственная вьетнамская фотография, так сказать, вне официальной обстановки. С земляком из Горловки Анатолием Мельником. В октябре 1965-го Толя уезжал из Ханоя, ему и сослуживцам прибыла замена, их отправляли в Союз, и я передал для матери настойку женьшеня. Вьетнамцы помогли купить небольшой флакон. Для укрепления здоровья.
Ну и письмо написал. Толя заехал к маме, рассказал обо мне. Может, и зря, мать сильно волновалась, пока я не вернулся на Родину.
О Дне Победы
- А съезд когда был?
- В мае 1966-го. Я выступал на нем с приветствием от имени Вооруженных Сил Советского Союза.
- Текст ваш?
- Писали три инструктора Главного политуправления Минобороны, но редактировал сам, менял фразы, компоновал так, чтобы звучали не слишком казенно. Со мной даже провел два занятия по ораторскому искусству народный артист Петр Вишняков, ездил к нему в театр Советской армии. Я же не диктор, сами понимаете... Выступление потом печатали в газете. С моей фотографией.
- С высокой трибуны тоже про Вьетнам говорили?
- Так, чтобы ничего не поняли. Мол, сейчас, когда наши друзья воюют, мы оказываем и будем оказывать им всю необходимую помощь.
Никто же не знал, что я только вернулся оттуда. Но могли догадаться...
- Читал, ваш портрет писал Илья Глазунов?
- Да, в ЦК комсомола решили сделать галерею делегатов. Пятнадцатый съезд - пятнадцать портретов. Отобрали бригадира строителей из Сибири, девушку-чаевода из Грузии, балерину Большого театра Елену Рябинкину, композитора Александру Пахмутову. Те, кого запомнил. И я в эту компанию попал.
Глазунов нарисовал меня в гимнастерке. Портрет черно-белый, выполнен углем, только орденская планка цветная. И звездочка на пилотке. Мне кажется, хорошо получилось. Жаль, рисунок потерялся.
Война во Вьетнаме- Как так?!
- Я пытался найти, даже договаривался о встрече с Ильей Сергеевичем, мы с ним потом встречались в Софии на 9-м Всемирном фестивале молодежи и студентов. Но вот не сложилось.
Более того, галерею этих портретов выставляли во время съезда ВЛКСМ в музее Ленина. Мы пошли туда с моим другом, он сфотографировал меня на "Смену" на фоне рисунка. Но кадр не получился. Досада!
- Когда вам разрешили выйти из тени, официально объявить, что воевали во Вьетнаме?
- Впервые в открытой печати об этом написал корреспондент газеты "Красная Звезда" Анатолий Докучаев в 1989 году. Он жив-здоров, мы иногда встречаемся.
- И тогда же вас приравняли в правах к воинам-интернационалистам?
- Это уже после вывода 40-й армии из Афганистана. Был приказ министра обороны СССР N 400: им дали какие-то льготы, и нас включили в документ.
- Во Вьетнаме-то вы бывали после 1966 года?
- Впервые прилетел туда после войны в 2000-м - спустя столько лет. В Ханое встретился с бывшим командиром 61-го дивизиона старшим полковником Хо Ши Хыу. Потом гостил в Сайгоне у моего экс-подопечного Ван Тханя.
- Кем он стал?
- Руководил автотранспортной фирмой, занимался грузоперевозками, но из-за инсульта вынужден был оставить работу. В последний раз мы виделись с Тханем в 2015-м.
- А с нашей стороны сколько ветеранов осталось?
- В России живут около ста. Это те, кто мне известен. Еще есть на Украине, в Белоруссии.
- День победы, кстати, вы когда отмечаете?
- Три раза празднуем. 30 апреля - день освобождения Южного Вьетнама и воссоединения страны. 9 Мая - наша общая святая дата Великой Победы. Ну и 5 августа встречаемся ежегодно. В этот день в 1964 году вьетнамские зенитчики сбили пять американских самолетов. Первая большая победа их ПВО.
- Где собираетесь?
- Раньше у Большого театра. В шесть часов вечера после войны. Всё по классике.
В последние годы по гостеприимному приглашению Чрезвычайного и Полномочного Посла СРВ в РФ товарища Данг Минь Кхоя встречи боевых друзей проводятся в посольстве Вьетнама. В торжественной, праздничной обстановке. Это одно из подтверждений благодарной памяти вьетнамского народа за оказанную нами помощь в годы войны.
Приходят, кто может.
- Так и в этом году будет?
- Обязательно. Пока мы живы.