Лжедмитрий I. Самозванец был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве

- Чем стало Смутное время на Руси для польской истории?

- Участие Речи Посполитой в Смуте обернулось самой настоящей войной, которую Польше пришлось вести лет десять и которая помешала проводить уже намеченную политику на тех направлениях и рубежах, где применение военной силы могло принести куда более весомый успех. Допустим, эскалация конфликта со Швецией в начале XVII века могла иметь оптимистическую перспективу, но сначала внутренние мятежи (так называемый рокош Зебжидовского 1606 года), а затем и участие в Смуте сместили акценты польской внешней политики с ливонского на русское направление.

Смута обострила и внутренние проблемы Речи Посполитой. Уже прошли времена, когда историки считали, что неурядицы в России дали шанс привести в порядок ситуацию в Польше, и будто королевский двор Сигизмунда III отчасти сам организовывал русскую Смуту, чтобы вывести за границу массу недовольной шляхты, участвовавшей в волнениях типа рокоша Зебжидовского. А польские полководцы русских самозванцев типа Ружинского, Лисовского и Сапеги якобы действовали как известный крысолов из Гаммельна, обещая своим солдатам несметные сокровища Востока.

Конечно, эта точка зрения неверна, однако внутренние события в Речи Посполитой имели определенное значение для вмешательства в русские дела, поскольку Сигизмунду III очень нужен был большой успех. Король, который начал свое правление с острого конфликта с главной персоной в государстве, канцлером Замойским, к 1606 году фактически столкнулся с ситуацией гражданской войны: рокош Зебжидовского разделил польское общество пополам. В Речи Посполитой фактически появляется свое Смутное время, и сторонники Зебжидовского совсем не случайно намеревались призвать на польский престол Лжедмитрия I. Так что в начале XVII века Смутой была охвачена значительная часть Восточной Европы - в той же Швеции тоже хватало своих неурядиц.

Подчеркну, что для Сигизмунда, представителя шведской династии Ваза, важнее всего был шведский престол, а не мираж московского царского трона. Россия была лишь средством овладения вожделенной шведской короной. Кроме того, победа на Востоке и взятие правления в стране, традиционно отличающейся сильной авторитарной властью и наследственной, а не выборной монархией, могли бы укрепить позиции короля внутри Речи Посполитой и обеспечить будущее династии Ваза. Правящие элиты сквозь призму Смуты надеялись провести реформу монархического правления, слабость которого ими хорошо осознавалась. Польский двор в это время увлекся испанским абсолютизмом времен Филиппа II, бывшего символом сильной власти. Поход на Москву давал в этом плане хорошие перспективы.

Но чем обернулась Смута для Польши в конечном счете? Наблюдалась невиданная доселе пропагандистская активность - памфлетисты и прочие продажные писаки извели кучу бумаги на тему выгодности польского вмешательства в русские дела, доказывая королевскую точку зрения. Пропаганда, как известно, велась и в годы Ливонской войны при Стефане Батории, но там была принципиально иная ситуация: обосновывать приходилось справедливую войну с коварным и злым деспотом в лице Ивана Грозного. А в начале XVII столетия появляются совсем иные агитационные сюжеты: "дикость" и "варварство" России и на фоне этого культурная миссия поляков. Даже гетман Станислав Жолкевский считал, что русское общество варварское, а польское влияние приведет Россию в лоно цивилизации, и восточный сосед будет за это горячо благодарить поляков.

Как известно, Ливонская война одарила Европу стереотипным образом "русского варвара" и "русской угрозы", но именно широкий контакт польского и русского обществ в эпоху Смуты привел к укоренению негативного образа и закреплению этих представлений в исторической памяти поляков. До сих пор Смута ассоциируется в Польше главным образом с двумя событиями: "кровавой московской свадьбой" Лжедмитрия I и Марины Мнишек, когда было устроено ничем не обоснованное массовое избиение гостей (а не какого-то там гарнизона, как обычно пишут), и резня в 1612 году гарнизона в Кремле уже после его капитуляции. Даже некоторые русские современники Смуты, например автор "Нового летописца", замечали, что князь Дмитрий Трубецкой нарушил клятву, данную полякам Пожарским, и осуждали нарушение условий капитуляции. Замечу, что с польской стороны подобных методов не применялось - единственный русский гарнизон, который пострадал от поляков, находился в Стародубе еще при Елене Глинской, но там была четко сформулированная угроза - что будет, если защитники города будут упорствовать и не сдадутся. Инциденты времен Смуты очень сильно повлияли на польскую оценку русского общества.

Парадоксально, что десятилетняя война, которая затронула все сословия Речи Посполитой и обошлась казне весьма дорого, так и не стала главным событием польской внешней политики. Причина в том числе и в определенной наивности представлений о России у правящих польских элит, недооценке внутренних процессов ее развития. После того как "Владислава Жигимонтовича" в 1610 году избрали царем, многие подумали, что теперь все пойдет законным путем и по накатанной колее. Но в итоге получилось совершенно иначе...

- А чего в Смуте, на ваш взгляд, было больше, своего или чужого? И была бы вообще Смута в России без вмешательства Речи Посполитой?

- Не нужно забывать о том, что в России происходило накануне Смуты. Я полностью поддерживаю классическую точку зрения Василия Осиповича Ключевского о том, что самозванец был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве.

Обычно пишут только лишь о "польско-литовской интервенции", забывая, что в то время была и шведская интервенция, и самая настоящая гражданская война внутри России. В 1996 году в журнале "Мувён веки" я написал текст под названием "Иностранная интервенция или гражданская война?" Для меня это в первую очередь гражданская война, и причины Смуты в первую очередь лежат внутри страны. Логично изучить мнение современников этих событий и выяснить, с какого момента они для себя ведут отсчет Смутного времени.

Для дьяка Ивана Тимофеева и других очевидцев Смута начинается или со смерти Ивана Грозного в 1584 году или с пресечения в 1598-м династии Рюриковичей, то есть намного раньше пресловутой "интервенции". Только через несколько лет в события Смуты частным образом включается польская и литовская шляхта (причем в массе своей она была настроена к участию в русских делах критически, а то и враждебно). Только в 1609 году в события вмешивается Речь Посполитая как государство, а ведь к тому времени в России

Смута бушует уже как минимум лет десять. Это ведь не польские козни стали причиной восстания Болотникова, и не польско-масонско-еврейские штучки породили кризис власти и массовый голод при Борисе Годунове.

После опричнины в 1580-1590-х годах Россия пытается выйти из тяжелого внутреннего кризиса, сопровождавшегося значительными экономическими, демографическими потерями, затем кризисная ситуация вновь выходит на новый виток развития. "Польско-литовская интервенция" стала лишь одним из этапов Смуты, я бы точнее назвал вмешательство Речи Посполитой польско-русской войной, все атрибуты которой здесь налицо. Когда Сигизмунд III идет на Смоленск, это не интервенция, он наступает на этот город как монарх Речи Посполитой, а отнюдь не участник гражданской войны на чьей-то стороне, и пытается отвоевать утерянные когда-то свои владения, продолжая длительную борьбу за земли между Москвой и Великим княжеством Литовским, длившуюся еще с XIV века.

Только с момента избрания Владислава на московский престол можно в определенном смысле говорить об интервенции. В России это в то время воспринимали именно как войну, а не как интервенцию. И окончание польского участия в Смуте - это окончание польско-русской войны, которое обозначено обычным для всех войн перемирием - Деулинским 1618 года.

А представления об "интервенции" в ХХ веке очень сильно пересекались с другой интервенцией - времен Гражданской войны, и в массовом сознании оба эти явления часто сливались. Достаточно вспомнить пропагандистский фильм 1939 года "Минин и Пожарский" режиссеров Всеволода Пудовкина и Михаила Доллера.

Нужно помнить и о том, что, когда первый самозванец пошел походом на Москву, на голову короля и тех немногих польских политиков, которые его поддержали, обрушился вал критики со стороны, как бы мы сейчас сказали, общественного мнения. Канцлер Ян Замойский, например, называл Лжедмитрия I "персонажем из комедии Плавта". Шляхта в большинстве своем выступила против этой акции. Дворяне Великой Польши попросту требовали казнить тех, кто нарушает заключенные с Россией договоренности. Даже на землях, которые были связаны с родом Жолкевских, ощущалось сильное недовольство. Даже в самом лагере самозванца к нему были настроены весьма скептически. Со вторым самозванцем было еще веселее - когда одного из видных польских политиков спросили: "А похож хотя бы?", тот ответил "Конечно - как человек на человека".

Мне кажется, что поворотным моментом в отношении Польши к гражданской войне, которая бушевала в России, стала смерть Бориса Годунова. После этого в Речи Посполитой увеличилось число людей, готовых на свой страх и риск втянуться в Смуту и желающих таскать каштаны из огня. А детонатором, который привел к неизбежному конфликту, стала уже упомянутая мной "кровавая московская свадьба": Речь Посполитая не могла не заступиться за своих граждан. Появившийся еще во времена Грозного мотив "московского коварства" на фоне того, что поляков вырезали во сне, приобретает совсем другие черты.

- А чего в Смуте было больше - стихийности или заданности? Она развивалась произвольно или по чьим-то сценариям? В ее трактовке историками больше стихийности или конспирологии?

- Смута - не экспромт, она возникла в результате определенных закономерностей, но при этом она не развивалась по заданному сценарию. На мой взгляд, это время насыщено событиями, которых никто попросту предусмотреть не мог. Не стоит думать, что тогдашние политики обладали такой же полнотой информации, как сегодня. Новости очень часто запаздывали и приводили к неправильным решениям. Например, одним из главных аргументов, которые побудили Сигизмунда III ударить в направлении Смоленска, стали известия из западных уездов России о том, что бывшие соратники Лжедмитрия I и Ивана Болотникова поддерживают кандидатуру польского короля и готовы с радостью принять его на русском престоле. На самом деле все было несколько иначе, но при королевском дворе никто об этом и понятия не имел.

А кто мог предусмотреть по ходу Смуты такое явление, как движение Болотникова?

Ведь главный общественный взрыв в России в этот период отнюдь не Первое и не Второе ополчения, а именно восстание Болотникова, породившее жестокую и кровавую войну внутри дворянского сословия.

Если бы не Смута, казачий вопрос, казачий фактор мог бы обернуться для Российского государства страшным потрясением, сравнимым с восстанием Богдана Хмельницкого на Украине. Покойный А. Л. Станиславский верно писал о том, что позиция казачества неоднократно имела решающее значение и определяла, в чью сторону качнутся весы во времена Смуты. Огромные амбиции казаков и их привычка переходить из одного воюющего лагеря в другой обернулись тем, что казаки в итоге оказались у разбитого корыта. А ведь именно казаки сажали на трон государей и определяли успех решающих сражений Смуты.

Казацкие шашки решали всё, но государство отплатило им черной неблагодарностью и репрессиями. И времена Смуты стали своего рода регулятором, клапаном, через который частично выплеснулась энергия казачества, что избавило Россию в дальнейшем от больших проблем.

Даже в новой работе Бориса Николаевича Флори (2005) я не нахожу ответа на давно интересующий меня вопрос: а как вели себя в годы Смуты чиновники и бюрократия? Историки давно и подробно рассматривают позицию дворянства, посадских людей, городских корпораций, казачества, но о чиновном люде почему-то молчат. А ведь и во времена Ивана Грозного, и при Борисе Годунове этот слой стал в Русском государстве довольно многочисленным и влиятельным. А не прослеживаются ли здесь аналогии с кануном Великой французской революции, с "дворянством мантии", которое выдвигает вполне определенные требования? Мне кажется, что эти параллели вполне уместны - вспомним хотя бы "договор у стен Москвы" в августе 1610 года, когда дьяки вполне определенно пожелали распространить на себя часть привилегий. Часто пишут, что этот договор с поляками якобы заключался с целью "сохранить старину". Русские бюрократы начала XVII века не просто хотели увеличить свои права и вес в обществе, они с интересом смотрели на своего западного соседа - Речь Посполитую, равно как и другие сословия. Все они были заинтересованы в расширении своего влияния, а это приводило к конфликтным ситуациям по многим линиям - между дворянством и аристократией, между столичными и провинциальными корпорациями, все это пересекалось амбициями чиновничества и казачества. На этом фоне претензии посадских людей и купечества, кстати, просматриваются гораздо менее четко.

Итак, предопределенность и заданность в событиях Смуты отсутствуют, но сторонники конспирологии не унимаются. Они, что интересно, были и в начале XVII столетия, недаром к растерзанному телу самозванца кто-то заботливо приложил подозрительные атрибуты - еврейскую книжку и что-то еще. Но главный заговор был понятно какой - католический, иезуитский и так далее. Конспирологические изыскания начинаются с политики Василия Шуйского, направленной на то, чтобы обосновать успех Лжедмитрия I "иезуитской интригой" и "польским заговором", которых в реальности и близко не было. Сторонникам этой точки зрения рекомендую прочитать работу Б. Н. Флори, который заключил, что в политике Сигизмунда III церковный сюжет практически не прослеживается и никаких попыток насаждения католической веры в России не зафиксировано. А история о том, что в осажденной Москве был создан "костел", но поймите: провести два года в городе, где люди часто умирали, без храма невозможно - надо было хотя бы отпевать усопших.

И еще вопрос отсутствия как будто бы поддержки для польских кандидатов. Посмотрим, а кто идет с Владиславом на Москву? Королевичу, нареченному царем, сопутствуют: смоленский владыка Сергий и бывший патриарх Игнатий, то есть высокие православные иерархи, а не униаты с католиками. И в окружении Владислава преобладали православные, а те из них, кто впоследствии оказался в Речи Посполитой, стали оплотом православной веры на землях, уже охваченных унией.

Вспомним хотя бы роль Салтыковых и Трубецких в сохранении православия на Северщине, Черниговщине и Смоленщине. А как Речь Посполитая могла насаждать католичество, если в полках Жолкевского и Ходкевича было около 40 процентов православных, а если вспомнить еще и казаков, которые поголовно были православными? На договоре у стен Москвы есть подпись племянника Жолкевского Александра Балабана, выходца из старинной династии епископов, ярых противников унии, готовых сражаться с ней до последней капли крови. То есть и в религиозных сюжетах все отнюдь не так просто, как хотелось бы приверженцам "чернобелой истории".

- Можно ли считать сотрудничество русских с самозванцами и королевичем Владиславом изменой или поведением, порожденным стечением обстоятельств?

- Считать этих людей изменниками бессмысленно, это откровенное осовременивание истории, не учитывающее реалии той эпохи. Скажите, пожалуйста, какой серьезный ученый во Франции будет считать предателями коннетабля де Бурбон или принца Конде? Они оставались верны интересам своего рода и своего сословия. Когда Людовик XIV говорил: "Государство - это я", он имел право так говорить, но принц Конде с тем же основанием мог добавить: "Франция - это мое сословие". Польская шляхта искренне полагала, что польский народ - это и есть мы, шляхта. Политику русского дворянства в годы Смуты определяли те же корпоративные интересы: "Россия - это мы".

И когда за четыре года до похода первого самозванца официальный царский посланник Безобразов от имени некоторых членов Боярской думы предлагает Сигизмунду III московский трон, если идут официальные переговоры при посольстве Льва Сапеги о заключении договора, который даст или русскую корону Сигизмунду, или престол Речи Посполитой представителям московского правящего дома, если пытались договориться о браке Сигизмунда и Ксении Годуновой, то как может быть изменником человек, поддержавший кого-то из иностранных претендентов на пустующий трон? Или изменники те представители польской элиты, которые в середине XVII века вели переговоры о передаче польской короны царю Алексею Михайловичу? Они прагматики, пытавшиеся спасти государство.

А рассказы о предателях и изменниках появляются уже постфактум.

Как известно, еще в древности ловко научились редактировать летописи и хроники, удаляя оттуда все факты, неудобные для правящей династии. Так и с историей Смуты - кто потом вспоминал, что Филарет, отец Михаила Федоровича Романова, был одним из самых пылких поклонников польской кандидатуры на русском престоле? Или взять любимую мной историю с экспозицией Смоленского музея - где мы встречаем и "героическую защиту Смоленска Михаилом Борисовичем Шеиным", и тут же цитата из "Нового летописца" о его измене. Так что же, под Смоленском было два Шеиных? Нет, это был один и тот же человек. Кстати, давно пора разоблачить сплетни о том, что Шеина якобы пытали в польском плену - Михаил Борисович был мечником двора нареченного государя Владислава Жигимонтовича. Он шел с королевичем в поход на Москву, уговаривал русские гарнизоны сдаться и только в последний момент, убедившись в провале польского наступления, перешел на сторону Романовых. Осуждать Филарета и Шеина, Салтыковых и Трубецких нелепо - в основе их поступков был обычный для того времени политический торг.

- Могла ли Смута завершиться иначе? Мог ли сесть на русский престол королевич Владислав?

- Если бы сыну Сигизмунда удалось утвердиться на русском престоле, Россия при новом царе из династии Ваза первым делом принялась бы отвоевывать Новгород у шведов, и наверняка этот поход был бы успешным, учитывая объединенные усилия двух держав. Но сама эта перспектива не кажется мне реальной: переход королевича в православие практически исключался, а без этого московский престол обойтись не мог. Даже если бы это случилось, никто не поверил бы в искренность претендента на престол. Это во Франции Генрих IV мог говорить о том, что "Париж стоит мессы", в тогдашней России с ее религиозным изоляционизмом смена религии монархом вряд ли бы настроила подданных в его пользу.

Польские политики, правда, плохо знали московское общество и верили в то, что можно было повторить недавний эксперимент с унией Польского королевства и Великого княжества Литовского (ВКЛ), в 1569 году образовавших в Люблине Речь Посполитую. Однако тому весьма способствовала неразвитость политических институтов ВКЛ. А в России, наоборот, были развитые политические структуры, но абсолютно противоположные порядкам Речи Посполитой. Я, правда, не согласен с Б. Н. Флорей, который считает, что оба государства не разделяла "китайская стена".

Такой стены не было, но одно дело, когда о ситуации в Москве писали выходцы из Киева или Полоцка, а совсем другое, когда о России отзывалась польская шляхта с Поморья или из Великой Польши. Эти последние не знали о московских делах и московских порядках практически ничего, то есть там все утыкалось в стену. А что в Москве или в Поволжье знали о польском католицизме или протестантизме - кроме того, что существует "латинская ересь"? Так что особой альтернативы осуществившемуся окончанию Смуты нет.

- Какие уроки Смуты актуальны и сегодня?

- Первый урок примерно тот же, что и у всех революций и переворотов: они закономерно совершаются в определенное время в определенных условиях. Если все факторы способствуют тому, то надо считаться с тем, что Смута неизбежна. А значит, не надо смиренно ждать и надеяться, что сами справимся или в этот раз пронесет, а снимать напряжение и пытаться урегулировать конфликты и укротить негативные тенденции. Современникам делать это очень трудно и подчас нереально, но бороться стоит.

Второй урок Смуты для России очень важен в течение всех прошедших с тех пор четырех веков: даже в моноконфессиональном обществе с твердой и централизованной государственной властью (при Борисе Годунове ведь сложилась замечательно работающая вертикаль власти) могут бушевать опасные страсти, которые очень быстро могут повернуться против власти и привести к стремительному развалу существующих структур. Ни одна власть, ни одна политика, ни одна религия в данном кризисном случае не может уберечь и спасти.

Если внимательно всмотреться в процессы, проходившие в других странах, русская Смута на их фоне выделяется продолжительностью. Не стоит вспоминать несчастную Французскую революцию - все смуты в России, как правило, очень продолжительны, непременно кровопролитны и при этом повторяются чаще, чем где бы то ни было в Европе. И главный урок Смуты заключается в том, что таких конфликтов и кризисов власти стоит избегать, их надо предотвращать.

Беседу вел Юрий Борисёнок