Существенным аспектом высказываний о Сенкевиче была их артикуляция в националистическом ключе. К примеру, дискуссии о романах Трилогии часто переходили в обсуждение допустимости тех или иных образов национального прошлого, а также ориентиров, по которым польский народ должен следовать в будущее. Даже сегодня наследие писателя зачастую доходит до нас сквозь призму традиций национального: в контексте его "полоноцентризма" или "украинофобии".
Для историка тексты Сенкевича интересны прежде всего масштабами их функционирования в общественном сознании и потенциалом конструирования национальных идентичностей. С этой точки зрения их отличает несколько важных особенностей. Во-первых, они всегда связаны с политической конъюнктурой. Обращаясь к прошлому, автор затрагивал актуальные на тот момент, политизированные темы. Значительную роль также играло стремление конкурирующих политических сил истолковать эти тексты в своих целях2. С их стороны частые ссылки на Сенкевича реактуализировали его произведения, усиливая их присутствие в общественном сознании в виде политических манифестов. Необычайно важным представляется внимание писателя к "спорным" территориям, некогда входившим в состав Речи Посполитой. В Трилогии, например, основные действия разворачиваются в романтическом хронотопе "кресовых" земель (украинских и белорусско-литовских). Этот культурный код действовал в контексте нескольких проектов национального строительства, подразумевавших поиск исконно польских, украинских и литовских земель3.
Следующая особенность романов Сенкевича - "воссоздание" ими великолепия старопольского языка и, более широко, - репрезентация старопольской семиосферы. Именно язык придаёт данным сочинениям убедительность, впечатление подлинности. Обращаясь к исторической эпохе (Нерона, Ягайло или Хмельницкого), Сенкевич въедливо изучал источники: он стремился не только подвести их под основу своих трудов, но и передать их атмосферу. Для среднего польскоязычного читателя романы типа "Огнём и мечом" становились настоящим откровением: в период административного притеснения польского языка (в Германской и Российской империях), Сенкевич демонстрировал глубину его корней, призывая в свидетели саму историю.
Ещё одной чертой текстов польского классика стала их способность к порождению необозримого числа адаптаций, главным образом визуальных. На заре массовой культуры сюжеты и сцены из повествований Сенкевича обыгрывались в театре и кинематографе, в иллюстрациях и на почтовых открытках, использовались в рекламе, включались в школьные хрестоматии4. Учитывая национальную артикуляцию данных текстов и их переработок, весь этот комплекс превращался в мощнейший инструмент формирования национальной идентичности в Польше.
Наконец, последняя особенность, которую мы выделим, уже была упомянута - имеется в виду провокационность данных сочинений, способность вызывать крайне противоположные или неоднозначные реакции, сталкивать мировоззренческие ориентиры. Парадоксальным образом критика Сенкевича со стороны лидеров интеллигенции различных поколений - Александра Свентоховского, Станислава Бжозовского, Витольда Гомбровича, Чеслава Милоша и многих других - лишь продлевала им жизнь в польской культуре.
Перечисленные качества, пожалуй, за исключением последнего, нашли яркое проявление в opus magnum Сенкевича - романе "Крестоносцы". Эпоха Ягайло и Ядвиги вдохновляла писателя еще с юных лет, когда он работал гувернёром и от скуки писал свои первые сочинения. В одном из писем к своему другу К. Дубрскому Сенкевич сообщил о желании написать исторический очерк5, посвящённый этому периоду, и сетовал на нехватку материалов. Прошло более 30 лет, пока этот замысел, наконец, не удалось реализовать в "Крестоносцах" - и, надо сказать, в актуальный момент. К концу XIX века притеснение поляков в Германской империи стало одной из центральных тем в польской публицистике. Культурная унификация объединённых Бисмарком земель требовала полной германизации польского населения, в основном проживавшего в Познанской провинции. Чтобы достичь этой цели, правительство разработало комплекс жёстких экономических и административных мер, которые, однако, встретили организованное сопротивление.
Сенкевич проявил большую активность, стремясь придать ситуации как можно больший резонанс. Немецкой теме он посвятил не только несколько рассказов (наиболее значимые - "Сахем", "Бартек-победитель", "Из дневника познанского учителя"), но и ряд опубликованных высказываний, получивших известность в Польше и за её пределами. Если по отношению к России автор позволял себе лишь сдержанную критику, не вступая в конфликт с цензурой, то о Германии он писал со всей прямотой, критикуя основы её государственного строя6. Впрочем, тон его публикаций был созвучен настроению других польских общественных деятелей. Несмотря на чувство смертельной опасности, исходившей от германского руководства, немцев продолжали считать носителями развитой культуры, которые со временем должны убедиться в бессмысленности антипольских выступлений7.
Для Сенкевича объектом критики в наибольшей степени стал "языческий" дух, олицетворённый в образе Бисмарка. В 1895 году, по случаю 80-летия бывшего канцлера, берлинский еженедельник "Геневарт" провел опрос 20 ведущих европейских писателей: "Что вы думаете о Бисмарке?". Несмотря на то, что Сенкевич к участию приглашён не был, он воспринял анкету как повод высказаться о наболевшем. В своем отзыве, опубликованном в газете "Край", он, в частности, допустил, что германский лидер может импонировать немцам как воплощение силы, мифический Тор из Валгаллы, который не поколеблется ударить своим молотом по голове каждого, кого сочтёт за препятствие на своём пути. Однако тут же он разделил воинственный "прусский дух" и "чело немецкого общества", которому указывает, что сила, не подкреплённая нравственным законом, ведёт к краху даже самые могущественные государства. В этом суждении, на наш взгляд, проявляется лейтмотив всего творчества Сенкевича, который наиболее ясно был выражен в "Quo vadis?", а затем и в "Крестоносцах".
В 1905 году, на вопрос журнала "Courrier Europeén": "Что вы думаете о немцах?", писатель вновь отвечал: "Чтобы оправдать свое существование, нужно иметь, кроме кулака и хлеба, ещё какую-нибудь нравственную идею. Политическому могуществу Германии не достаёт таких идей, а вследствие этого её расцвет не лежит в интересе человечества, но даже прямо противополагается ему"8. Напоминать обществу суть этого тезиса - главное литературное призвание Сенкевича. Причём, в его понимании, успех сочинения во многом определяется широтой охвата аудитории. В 1901 году автор писал: "Не упраздняется народ с таким прошлым, который имеет столь безмерную привязанность к своей национальности и сознаёт свою особость в широких слоях. Пусть история научит вас, что когда речь заходит об упразднении народов, слабо или вовсе не просвещённых, всего одной извлечённой из под земли песни, одной легенды, одного слова поэта достаточно, чтобы за год рухнули труды целых столетий"9.
Таким образом, "Крестоносцы" создавались на фоне кристаллизации в творчестве Сенкевича руководящей идеи и, одновременно, повлиявшей на этот процесс политической ситуации в Германии. Неудивительно, что данный труд надолго закрепился в сознании польского общества как манифест, аргумент в противостоянии немецким претензиям. Ни в одном другом сочинении Сенкевича не прочитывалась столь ясно связь с современными для него событиями. Долгую жизнь "Крестоносцам" обеспечила и сложность в последующих отношениях Польши и Германии, не говоря уже о Второй мировой войне. Например, экранная адаптация романа в фильме Александра Форда (1960) проникнута тем же пафосом, что и оригинал10. Немалую роль в этом сыграло, опять же, наличие спорной территории - Силезии11, где "Крестоносцы" были встречены польским населением с огромным энтузиазмом. О том, как сильно здесь накалилась обстановка, свидетельствует уже тот факт, что ученика за обнаружение этой книги могли отчислить из школы12. Следует сказать, что данное сочинение было одним из наиболее благосклонно принятых польской интеллигенцией, что дополнительно способствовало его распространению, в том числе в переложениях для народных газет. Этот и другие тексты Сенкевича оказывали существенное воздействие на формирование национального самосознания в широких слоях общества, особенно у крестьян.
В завершение упомянем о необычайно интересной, на наш взгляд, проблематике - реакции на "Крестоносцев" со стороны литовского национального движения (в первую очередь в эмиграции). В националистических традициях Литвы одно из центральных мест отведено Грюнвальдской битве, которая подаётся как триумф, прежде всего, литовских сил, возглавляемых великим князем Витовтом. Совершенно противоположная, полоноцентристская интерпретация битвы в "Крестоносцах" становилась поводом подчеркнуть "тенденциозность" и "несправедливость" польского видения совместной истории двух народов. Были, впрочем, и другие тенденции. Например, историк литературы и общественный деятель Миколас Биржишка стремился включить Сенкевича в литовский контекст, сделать "своим", подчеркивая его подляшское происхождение13 и использование писателем псевдонима Литвос (на так называемом "позитивистском" этапе творчества)14.
Представляется, что детальное исследование этого и других текстов Сенкевича как большого национально-исторического нарратива может оказаться незаменимым при изучении национализмов, активно формировавшихся в Центральной и Восточной Европе в конце XIX - первой половине XX века.
- 1. См., напр.: Bujnicki T. Miejsce Senkiewicza w literaturze i świadomości narodowej // Po co Sienkiewicz? Sienkiewicz a tożsamość narodowa: z kim i przeciw komu. Warszawa. 2007. S. 11-18
- 2. Наиболее яркий пример - пропаганда, исходившая из лагерей "эндеков" и Сикорского-Пилсудского в 1916 г., когда в каждом заявляли, что пользуются поддержкой писателя. См., напр.: Płygawko D. Sienkiewicz w Szwajcarii. Z dziejów akcji ratunkowej. Poznań. 1986. S. 140-142; Śladkowski W. Opcje polityczne Henryka Sienkiewicza w latach 1914-1916 // Henryk Sienkiewicz. Twórczość a recepcja. Lublin. 1991. S. 405-418.
- 3. См., напр.: Krawczenko W. Sienkiewicz w lustrze ukraińskiego mitu narodowego // Po co Sienkiewicz?.. S. 287-289.
- 4. Żabski T. Twórczość Sienkiewicza a literatura popularna i kultura masowa // Po co Sienkiewicz?.. S. 54-63.
- 5. Письмо к К. Дубрскому от 16.11.1865 г. // Sienkiewicz H. Dzieła. T. 55. S. 141-142.
- 6. Впоследствии такая позиция сблизила его с национально-демократической партией Романа Дмовского.
- 7. Wrzesiński W. Niemcy w polskiej myśli politycznej 1864-1914. Główne nurty // Polska myśl polityczna XIX i XX wieku. T. 1. Polska i jej sąsiedzi. Warszawa. 1975. S. 68.
- 8. Сенкевич Г. Опрос // Сенкевич Г. Два луга. М. 1909. С. 144.
- 9. Цит. по: Nofer-Ładyka H. Henryk Sienkiewicz. Warszawa. 1988. S. 324.
- 10. Колодынский А. Пути польского кино (шестидясителетие 1944-2004). М. 2006. С. 21-22.
- 11. См.: Glensk J. Henryk Sienkiewicz i Śląsk. Zarys dotychczasowych badań // Spotkanie Sienkiewiczowskie. Opole. 1997. S. 295-311.
- 12. Konieczna T. "Krzyżacy" na Śląsku // Henryk Sienkiewicz. Twórca i obywatel. Opole. 2002. S. 231-237.
- 13. Сенкевич был потомком осевших в Литве ещё в эпоху Витовта татар. Krzyżanowski J. Henryk Sienkiewicz. Kalendarz życia i twórczości. Warszawa. 1956. S. 23.
- 14. Kalęba B. Litwini w okresie odrodzenia narodowego o Sienkiewiczu // Po co Sienkiewicz?.. S. 183-191.