Но на фронте дипломатии результата не было. Зондаж настроений лидеров западных держав на протяжении 1919 года показал, что Пилсудский ни при каких обстоятельствах не добьётся поддержки своего проекта коренного переустройства политических отношений на Востоке, заключавшегося в значительном ослаблении России и уравновешивании её силой не только возрождённой в обширных границах Польши, но и новых государств, созданных на развалинах западных окраин империи.
В связи с этим, как выяснилось уже на рубеже 1919-1920 годов, гораздо более приемлемым для британского премьера Ллойд Джорджа оказалось такое изменение в расстановке политических сил в Восточной Европе, символом которого было красное знамя над Кремлём. И он, и американский президент Вильсон, и, честно говоря, также напуганные возможностью реванша немцев французские политики желали иметь дело скорее с возрождённой Россией, даже если ей было суждено стать советской, чем согласиться на рассеивание центров власти на востоке континента, на разрушение геополитической системы, к которой привыкли за двести лет. Ллойд Джордж имел мужество признаться в этом первым, выдвинув лозунг мира с Советской Россией - "мир через торговлю". С геополитической точки зрения, именно Пилсудский, в той степени и пока он придерживался своего плана-максимум, был бóльшим революционером, чем Ленин, согласившийся временно, как казалось британскому премьеру, на "строительство социализма в одной стране". Франция Клемансо, а затем Мильерана ещё не была готова вывести настолько последовательные выводы из геополитического уравнения, поэтому до конца 1919 года дороги британской и французской политики по отношению к проблеме большевизма разошлись, а все попытки заново согласовать политику европейских держав относительно территории бывшей империи Романовых ни к каким результатам уже не привели.
Пилсудский так кратко подвёл итог опыту 1919 года: "Мы не можем летать за зигзагами союзников по отношению к России"1. Нейтрализовав в Версале немецкий фактор и умыв руки, западные державы фактически оставили судьбу Восточной Европы в руках её жителей. На поле боя остались три основные силы: "красная" Россия - большевики, "белая" Россия со всеми её разнообразными оттенками, наконец, новые государства и национальные движения, возникшие на окраинах бывшей империи, непосредственные соседи европейской части России с Польшей как наиболее амбициозным и располагающим наибольшим среди них потенциалом государством. Сговор двух из этих сил вполне способен был вычеркнуть третью.
Пилсудский после значительного ослабления "белой" России и её главного, представленного адмиралом Колчаком, а затем Деникиным, течения, наиболее нетерпимого к освободительным устремлениям народов бывшей империи, хотел решительно обрушиться на Россию "красную". В связи с пропагандистским "мирным наступлением", предпринятым большевиками зимой 1919-1920 года (параллельно с интенсивной подготовкой к нападению на Польшу), Пилсудский оказался перед необходимостью ещё раз определить (после тайных переговоров летом и осенью предыдущего года) условия возможного соглашения с ними. Часть историков всё еще спорит о том, существовала ли в тех условиях, весной 1920-го, возможность добиться окончательного закрытия фронта на востоке Европы на основе польско-большевистского мирного компромисса.
Условия, поставленные Пилсудским, и ответ большевиков однозначно указывают, что о настоящем мире не могло быть и речи. Для Пилсудского обязательным условием, которое сделало бы подписание мира возможным, было согласие Ленина на создание независимой, несоветской Украины. Это условие Ленин назвал просто "криминальным"2. Большевики были готовы удовлетворить (разумеется, временно, так, как они это сделали в отношении Германии, заключив Брестский мир в 1918 году) аннексионный вариант польских притязаний на востоке. Бóльшая часть Литвы и Белоруссии, Западная Украина также могли быть отданы "панской Польше", но ни в коем случае большевики не склонны были отказаться от контроля над всей Украиной с её экономическим и стратегическим значением. В этом ключевом пункте они были такими же непреклонными защитниками основ унаследованной империи, как Колчак и Врангель. Весной 1920 года Пилсудскому этого аннексионного варианта, этого плана-минимум, было уже недостаточно.
Чего же он хотел в таком случае? Ответ, который обычно дают на этот вопрос, кажется, на первый взгляд, очевидным: на стол большой стратегической игры за будущее Восточной Европы после Первой мировой войны он хотел бросить собственную, старательно приготовленную украинскую карту. Не только против большевиков, но против России, любой России. Поэтому он выступал за успешное, заключённое на продиктованных им самим условиях, соглашение народов западных окраин империи о создании Украины в качестве "барьера между Польшей и Россией". Осью этого соглашения должен был стать союз Варшавы и Киева.
Объясняя смысл всего предприятия той значительной части общественного мнения в Польше, которая без энтузиазма относилась к идее продолжения войны, а особенно к поддержке украинских освободительных устремлений, доводя этот смысл до сведения политически не связанной с его лагерем части генералов и офицеров армии, которая должна была обеспечить военную основу этого проекта, Пилсудский ссылался, прежде всего, на аргумент антироссийский, не антибольшевистский. Украине отводилась роль плотины против русского империализма. Политическая сводка командования Волынского фронта от 1 марта 1920 года сообщала об этом без обиняков: "Начальник государства и правительство Польши стоят на позиции абсолютного ослабления России, чтобы уменьшить опасность, угрожающую Польше от России как большевистской, так и монархической… Польское правительство собирается поддержать национальное украинское движение, чтобы создать самостоятельное украинское государство и тем самым значительно ослабить Россию, отторгая от неё области, наиболее богатые зерном и недрами"3.
Иногда, например, в беседе с апостольским нунцием, архиепископом Ратти, а также в политической публицистике, готовившей пропагандистскую почву для признания союза с Петлюрой, у Пилсудского проявлялись акценты, расширявшие видение конфликта до масштаба культурно-цивилизационного столкновения, в котором Польша выступала в роли щита и меча Запада в его вековой борьбе с натиском с Востока. Украина, как объяснял начальник государства будущему папе Пию XI, должна была быть своего рода продолжением и преемницей миссии Польши в этой сфере4.
Однако одновременно с подготовкой этой украинской карты, вызреванием союза с Петлюрой Пилсудский готовил и свою русскую карту. В январе 1920 года идея решения русского вопроса обнажилась в переговорах с Борисом Савинковым и Николаем Чайковским. Там выявился тайный и очень амбициозный размах стратегической концепции Пилсудского. Юзеф Чапский, молодой друг группы русских эмигрантов, нашедших тогда последнее пристанище для своих надежд в Варшаве, с энтузиазмом следил за их политическими переговорами с начальником государства, а спустя годы, вспоминая о концепции Пилсудского, ёмко охарактеризовал ее значение: "Короче говоря, они хотели создать нечто вроде политического единства России, Украины и Польши. С точки зрения Польши было невероятно важно, чтобы это была игра втроём, а не вдвоём. В политике известен тезис о том, что играть можно тогда, когда партнёров двое, а не один. Таким образом, для Польши ими должны были быть Россия и Украина"5.
Пилсудский действительно играл и с Россией, и с Украиной. В своём плане-максимум он искал возможность заменить Россию Ленина и Троцкого, а также Россию Колчака и Деникина на поддерживаемую им самим "третью Россию", воплощённую в личности Савинкова. Это должен был быть партнёр, который бы подтвердил отказ российской государственности от имперского наследия. Россия, которая смирится с потерей Украины. Само по себе даже удачное утверждение украинской государственности в союзе с Польшей ещё не давало гарантий долговременности и прочности нового политического порядка на востоке Европы. Россия, настроенная на реванш, вследствие огромных размеров своих естественных, геополитических, можно сказать, резервов всегда была бы способна разрушить такой порядок, основанный на оси Варшава - Киев. Поэтому идеальным решением было бы продолжение этой оси до самой Москвы.
Путь к осуществлению этого идеала, разумеется, был неблизкий. Требовалось не только устранить большевиков в вооружённой борьбе и с успехом возродить на Днепре украинскую государственность. Избранных в качестве партнеров русских - Савинкова и группу его политических соратников - нужно было убедить принять это трудное для любого русского условие: расстаться с Киевом. В начале переговоров в январе 1920 года Пилсудский также старался убедить Савинкова, что планируемая им акция не связана только с Петлюрой и Украиной. Решение вопроса о границах, естественно, откладывалось на более отдалённое будущее. Его заслонял образ "создания экспериментального поля русской демократии под защитой польских штыков"6.
Савинков, а вместе с ним и добровольческий отряд генерала Станислава Булак-Балаховича, согласившийся участвовать как в обновлении идеи федерации на севере, в отношении Беларуси, так и в качестве ударной силы "третьей России", должны были сыграть в последнем акте стратегического сценария, который в апреле 1920 года начал реализовывать Пилсудский. Предшествовать ему должен был полный успех в акте "украинском". В противном случае, сценарий, написанный для "третьей России", не имел ни малейшего шанса не только на успех, но и даже на попытку реализации7.
Наступление на Киев должно было дать Петлюре шанс на создание украинского государства. Политический смысл этой акции, без раскрытия наиболее секретных планов, касавшихся непосредственно самой России, Пилсудский наиболее чётко изложил генералу Антонию Листовскому, который должен был его заменить в роли командующего Украинском фронте: "Идя вглубь Украины, но только до границ [17]72, этим самым мы не признаём раздел, и, провозглашая самостийность на этих землях, как бы исправим ошибки наших предков. Мы хотим дать [Украине] возможность самоопределиться и быть управляемой своим собственным народом… Я поставил на карту, играю последнюю ставку, чтобы что-то сделать для будущего Польши, хотя бы таким образом ослабить силу будущей могучей России и, если удастся, помочь созданию Украины… Но в том-то и загвоздка, создастся ли эта Украина, достаточно ли у неё сил и людей, чтобы себя создать и организовать, потому что вечно мы здесь сидеть не можем… Границ [17]72 года я создавать не могу, как когда-то хотел, Польша уже не хочет этих окраин, Польша не хочет идти на жертвы, все партии ясно объявили, мы не ни хотим нести расходы, ни вообще что-либо дать… а без усилий, жертв ничего создать нельзя! Поэтому иного выхода нет, как попробовать создать самостийную Украину. Петлюра здесь не играет никакой роли, он всего лишь орудие, не более. А если ничего не получится сделать, оставим этот хаос на произвол судьбы. Пусть кипит, переваривает, уничтожает, ослабляет, съедает… В таком состоянии он не будет для нас опасен ещё долгое время! А дальше… будущее покажет!"8
Пилсудский предполагал вести военную защиту Украины польскими силами максимум до осени. Собственные военные ошибки, советские удары на севере, а прежде всего, отсутствие со стороны украинского населения существенной помощи в очередной попытке построить с нуля его собственную государственность чужими штыками, наконец, фактическое отсутствие решимости (а может, просто сил) польского общества в реализации подготовленного в условиях полуконспирации плана большой восточной политики начальника государства - всё это обусловило провал этого плана.
В июле Пилсудский с раздражением отметил, что сами украинцы должны закончить дело, Польша не может дольше вопреки мнению Европы оказывать военную поддержку Петлюре, с другой стороны, он сам не может вопреки мнению большей части поляков помочь Петлюре позаимствовать сил из этого источника украинской независимости, который наверняка ещё не высох, - из Восточной Галиции9. Ещё раньше, во время майского разговора с Романом Дмовским, выразившим свои предостережения по поводу создания независимой Украины, которая, согласно его представлениям, должна была отвернуться от поляков, Пилсудский дал выход своему раздражению слабостью орудия, которое было даровано ему историей: "если поляки такие дураки, что не смогут ею [Украиной] овладеть, то они не заслуживают лучшей судьбы"10.
Пришла пора вернуться к плану-минимум, к обороне пространства, отделявшего большевистскую Россию от центров польской жизни. О переходе к "русскому" акту в полном масштабе не могло уже быть и речи. Савинков и Булак-Балахович могли уже выступать только как своего рода полезные диверсанты, поддерживавшие военные усилия поляков против большевиков в их заключительной фазе, а также как преимущество в начинавшихся переговорах о перемирии, а затем и мире в Риге11. Единственным символическим результатом предпринятой Пилсудским большой стратегической игры одновременно с выбранными им украинскими и русскими партнёрами было признание независимости Украины последними представителями боровшейся с большевиками "белой" России.
Втянутый Савинковым в игру Пилсудского - последнюю возможность на продолжение реальной борьбы и низвержения власти Ленина и Троцкого - генерал Врангель согласился на это условие при посредничестве своего министра иностранных дел Петра Струве 1 ноября 1920 года. Сформулированные Струве политические принципы возможного союза с Петлюрой под эгидой кампании Пилсудского наиболее ярко выражал первый пункт: "Главное командование и правительство Юга России соглашаются на то, чтобы будущая судьба Украины и её государственное устройство были определены избранным в результате свободных выборов Украинским Учредительным собранием"12.
На признание права Украины на независимость решилась Россия, доведённая до крайности. Несколькими днями позже Врангель, его правительство и армия были сброшены большевиками в Чёрное море. Остававшийся под опекой варшавского Бельведера Савинков мог и дальше строить всё более отчаянные, всё менее реалистичные планы, в которых главным его партнёром оставалось также пребывавшее в изгнании в Польше правительство Украинской народной республики. Символичным кажется факт, что в день подписания Рижского мирного договора, в котором не было места ни для "третьей России", ни для представляемой Петлюрой независимой Украины, представители Русского политического комитета Савинкова и правительства УНР приняли проект соглашения по вопросу создания на основе этих организаций "Союза государств", образовавшихся после 1917 года на территории бывшей Российской империи. Они должны были продолжать борьбу с большевиками в надежде на дальнейшую тайную поддержку их деятельности со стороны польского начальника государства13.
Должно ли было всё кончиться лишь символами, соглашениями на бумаге правительств без государств? В начале 1918 года победа Германии на восточном фронте Первой мировой войны, закреплённая мирными договорами в Бресте, казалось, открыла возможность реализовать освободительные устремления не всех, однако многих народов, подвластных доныне российскому господству. Сила Германии вызывала уважение, помогала найти уступчивых партнёров для осуществления планов политической реконструкции европейского Востока под покровительством Вильгельма II. Однако фантом Pax Germanica улетучился быстро.
Стратегия, реализуемая Пилсудским в 1920 году, хотя и отсылала к двухсотлетней традиции польской мысли о развале Российской империи силами покорённых ею народов, была в сущности второй после немецкой практической попыткой найти альтернативу российскому господству над пространством балтийско-черноморского "междуморья". Литовцы и украинцы - главные потенциальные партнёры в реализации этой стратегии - находились уже во время её практического воплощения в жизнь в состоянии открытой борьбы с Польшей из-за границы. Это естественным образом затрудняло взаимопонимание. Также сами традиции I Речи Посполитой оказывались скорее помехой, нежели помощью, в попытках сформировать климат доверия намерениям Пилсудского.
Наконец, Польша в отличие от Германской империи несколькими годами ранее не вызывала уважения своими военными возможностями или экономическим потенциалом. Пилсудский пользовался скорее своеобразным вакуумом силы, который возник после Первой мировой на востоке Европы, во время Гражданской войны в России. Он не хотел упустить этот короткий миг, когда максимальное напряжение польских сил могло перевесить временно парализованную мощь великих соседей. Однако не только Антанта, но и население Восточной Европы сохранили в памяти скорее опыт могущества Германии (и России), которая могла бы уравновесить, если бы захотела, западные державы, а отнюдь не одинокая Польша, начинавшая в 1918 году на тех же самых условиях, что и лишённые собственной государственности народы этого региона.
Фантом Pax Polonica испарился ещё до подписания мирного договора в Риге. И мы никогда не узнаем, как он мог выглядеть на практике. Пилсудский был вынужден оставить свои мечтания о совершении геостратегической революции в Восточной Европе. Он говорил, что для того, чтобы её провести, ему нужны люди, которые смогут строить замки из песка и пробивать стену головой14. Таких было слишком мало. Он не добился доверия, - скорее, не сломил недоверие - тех, от участия которых зависело воплощение его проектов: народов бывшей Речи Посполитой. Украинский историк и эссеист Иван Лысяк-Рудницкий назвал Пилсудского эпигоном этой, уже мертвой в XX веке Речи Посполитой, в которой он видел прежде всего орудие польского господства над литовцами, белорусами и украинцами15. Такой подход Пилсудского и представляемой им Польши оказался в глазах украинцев, белорусов и литовцев 1920 года самосбывающимся предсказанием.
На привлечение русских для своего наиболее амбициозного проекта Пилсудский, без сомнения, рассчитывал меньше всего. Он знал, что он выдвигает полякам требования на границе их возможностей. Без украинцев, без Украины его великий план не мог быть осуществлён. В трагическом хитросплетении исторических обстоятельств, завязавшихся не только в польско-украинской борьбе за Львов с ноября 1918 года, а много веков раньше, погряз шанс на взаимопонимание, которое могло только придать "критическую массу" геостратегической революции на востоке Европы. Осенью 1920 года Пилсудский должен был вернуться к варианту-минимум своих планов. Предал ли он собственную идею? Рышард Тожецкий, выдающийся исследователь польско-украинских отношений, добавляет к этому очередной вопрос, только уже риторический: "Могла ли Польша позволить себе дальнейшую борьбу в таких условиях, после изматывающей войны, раскола общественного мнения в стране, в условиях, которые навязывала Европа? Скажем правду - у Пилсудского не было другого выхода, кроме мира"16.
Польша задержала в 1920 году большевиков, уничтожив их большой проект - революционизации, а скорее советизации Европы. Пилсудский, также как и Ленин, проиграл свой большой проект в 1920-м - в столкновении с настроениями всеобщей усталости после большой военной и революционной бури, которая уже более шести лет истощала силы Восточной Европы, а также в столкновении с наследием истории этой части континента. Однако сама выработка большого плана и попытка его практической реализации становились частью этого наследия, влияли на его образ - указывая на возможность взаимопонимания. Сколь многих страданий и украинцам, и полякам, и другим народам Восточной и Центральной Европы, также (а может, на первом месте) и самих русским, стоил провал Пилсудского в 1920 году, можно было убедиться в самом мучительном варианте в перспективе последующих 70 лет существования и распространения коммунизма. Этот опыт и одновременно память о бывшем тогда шансе сегодня помогают думать и действовать в интересах меняющего очертания Восточной Европы взаимопонимания.
г. Краков
Перевод Валерии Пержинской
- 1. См. Wasilewski L. Józef Piłsudski jakim Go znałem. Warszawa. 1935. S. 220-221; см. также беседу Пилсудского с генералом Антонием Листовским в Ровно 5 января 1920 г.: Listowski A. Dziennik. Т. 2. S. 469, Biblioteka Czartoryskich (Kraków). Rkps Ew. 2987; этот и другие фрагменты дневника, в которых описаны встречи с Пилсудским, опубликованы: Rozmowy z Józefem Piłsudskim. Z Dziennika gen. Antoniego Listowskiego (1919-1920). Oprac. A. Nowak//Arcana. Nr. 23 (5/1998). S. 33-46.
- 2. Ленин В. И. Соч. Изд. 4. Т. 30. С. 302 (выступление Ленина на заседании ВЦИК 2 февраля 1920 г.); см. также любопытную оценку Г. В. Чичерина в его записках от января-апреля 1920 г.: Польско-советская война 1919-1920 (ранее не опубликованные документы и материалы). Ч. 1. М. 1994. С. 41-61.
- 3. Цит. по: Sąsiedzi wobec wojny 1920 roku. Wybór dokumentów. Londyn. 1990. С. 159-160.
- 4. См. заметку К. Свитальского от 26 мая 1920 г. о более ранней встрече Пилсудского с нунцием Ратти: Świtalski K. Diariusz 1919-1935. Warszawa. 1992. S. 59-60 (zapiska z 17 VII 1920 r.).
- 5. Czapski J. Mereżkowscy w Warszawie//Puls. Nr 60. Styczeń-luty 1993. S. 12.
- 6. Письмо Б. В. Савинкова Г. Е. Львову от 17 января 1920 г.//Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis (Amsterdam). Sawinkov Collection. Nr 16. Polsza I.; о роли "русской" карты Пилсудского в 1919-1920 гг. см.: Nowak A. Polska i trzy Rosje. Studium polityki wschodniej Józefa Piłsudskiego. Kraków. 2001. S. 364-378, 458-501.
- 7. См. письмо Пилсудского генералу К. Соснковскому от 6 мая 1920 г.//Listy Józefa Piłsudskiego//Niepodległość. T. VII (после возобновления). Londyn; Nowy Jork. 1962. S. 115. Подробнее на тему всех союзных добровольческих отрядов, развернувших свою деятельность или организованных во время польско-большевистской войны в 1920 г., см.: Karpus Z. Wschodni sojusznicy Polski w wojnie 1920 roku. Oddziały wojskowe ukraińskie, rosyjskie, kozackie i białoruskie w latach 1919-1920. Toruń. 1999.
- 8. Listowski A. Op. cit. T. 3. S. 185, 215-216; то же: Rozmowy z Józefem Piłsudskim. S. 42-44.
- 9. См. Świtalski K Op. cit. S. 59-60 (запискa от 17 июля 1920 r.).
- 10. Zdanowski J. Dziennik. T. 3. S. 122 (записка о беседе с Р. Дмoвским от 29 мая 1920 r.)//Biblioteka PAU (Kraków). Rkps 7862.
- 11. На тему военной эпопеи русских и украинских союзных отделов в заключительной фазе польско-большевистской войны, а также о её ноябрьском эпилоге см.: Karpus Z. Op. cit. S. 42-65, 91-108, 127-135; Матвеев Г.Ф. Последняя попытка польско-украинского военного взаимодействия в 1920 г.// Версаль и новая Восточная Европа. М. 1996. С. 176-186; ср. Nowak A/ Jak rozbić rosyjskie imperium? Idee polskiej polityki wschodniej (1733-1921). Wyd. 2. Kraków. 1999. S. 345-355.
- 12. Письма П. Б. Струве генералу П. С. Махрову (представителю правительства Врангеля в Варшаве) от 1 и 2 ноября 1920 г. : Bakhmeteff Archive. Columbia University Library (Nowy Jork). P. S. Machrov Collection. Box 1.
- 13. См. Протокол совещания... представителей Русского политического комитета в Польше с одной стороны, и представителей правительства УНР с другой стороны... о международно-правовом объединении обеих сторон, а также: Проект соглашения ... на предмет учреждения "Союза государств", образовавшихся на территории бывшей Российской империи. Оба документа от 17/18 марта 1921 г. (в совещаниях участвовали с российской стороны А. Дикгоф-Деренталь, а также Д. Философов, а с украинской стороны Станислав Стемповский, Отто Эйхельман и Леонид Михайлов): Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis (Amsterdam). Sawinkov Collection. Nr 17. Polsza I . Sawinkov Collection, nr 17, Polsza I, Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis (Amsterdam); ср. также отчёт II Отдела о приготовлениях Савинкова к созданию "Малой Антанты антибольшевистски настроенных народов бывшей Российской империи и надеждах на возобновление войны весной 1921 года//Отчёт Т. Шетцеля от 23 XII 1920 г.//Instytut Józefa Piłsudskiego w Nowym Jorku. Akta Adiutantury Generalnej Naczelnego Dowództwa. T. 33. Nr 6297.
- 14. См. Zdanowski J. Dziennik. T. 3. S. 95.
- 15. См. Лисяк-Рудницкий I. Iсторичнi есе. Т. 1. Київ. 1994. С. 101-102.
- 16. Torzecki R. Piłsudski i Petlura w latach 1919-1923//Międzymorze. Polska i kraje Europy Środkowo-Wschodniej - XIX-XX wiek. Studia ofiarowane Piotrowi Łossowskiemu... Warszawa. 1995. S. 198.