Бытовавшие в XIX веке представления о бегстве крестьян замечательно изобразил М. Е. Салтыков-Щедрин в "Диком помещике": "Куда девался мужик - никто того не заметил, а только видели люди, как вдруг поднялся мякинный вихрь и, словно туча черная, пронеслись в воздухе посконные мужицкие портки". С неподражаемой иронией Щедрин пишет и о возвращении крестьян в поместье: "Как нарочно, в это время чрез губернский город летел отроившийся рой мужиков и осыпал всю базарную площадь. Сейчас эту благодать обрали, посадили в плетушку и послали в уезд".
Положение крестьян в регионах России было различным. На юге, в уездах Засечной черты, крестьяне часто бежали чуть ли не целыми деревнями. В 1681 году среди крестьян Белгородской черты распространились слухи о том, что во все города пришли царские грамоты, разрешающие уходить от помещиков до 1 сентября. Причем те, кто не уйдет до этого срока, останутся в крестьянстве вечно. Реакцию крестьян нетрудно было предвидеть.
Как писали в челобитной помещики Новосильского уезда, "люди и крестьяне, умысля воровски, бегут из Новосильского уезду в украинные городы, собрався человек по сту и больше, а дворы, государь, в тех селех жгут, и нас, холопей твоих, крадут и розбивают, и всякия розаренья чинят, и идут явно в день и ночьми, собрався большими обозы с ружьем, и с луки, и с пищали, и с бердыши, и с копьем, и убивства чинят, и фалятся нас, холопей твоих, и женишак наших и детишак побить до смерти, и домишка наши в конец розарить и огнем выжечь, и бунтами к нам, холопем твоим, из украинных городов приезжают"1. События 1681 года на юге России были настоящим крестьянским движением и не подпадают под категорию рядовых побегов. Но такое было нечасто.
В большинстве случаев крепостные люди (холопы и крестьяне) уходили от господ в одиночку или семьей. Конечно, ни о каких статистических закономерностях при исследовании бегства крепостных в XVII веке пока и речи быть не может. Поэтому в нашей статье мы иллюстративно попытаемся показать феноменологию побега и отношение сельского общества к беглым. За бытовыми чертами важно разглядеть нормативную модель поведения несвободного человека.
Как правило, у несвободного человека были определенные мотивы для побега. Например, преступление, после которого крестьянину только и оставалось, что податься в бега. Так сложилась судьба Якима Швалева из Пусторжевского уезда. В Великий пост 1650 года он взял "украдом для своей скудости" копну сена у своего помещика Семена Лихарева. Покражу заметил приказчик и холоп Лихарева Данила Третьяков, который примерно наказал крестьянина кнутом и взял у него 20 алтын, да еще и требовал рубль в качестве штрафа. Уже тогда озлобленный крестьянин говорил своему брату, что он помещичьему холопу "побойство свое хочет мстить". Когда же угрозы приказчика повторились, Яким подкараулил его на дороге и убил "из пищали двумя пульками по животу до смерти".
У приказчика с собой было 150 рублей оброчных денег, которые и присвоил Яким. Об убийстве помещичьего холопа он рассказал своим родственникам - братьям, свату и тестю и некоторое время спустя ушел в "новгородчину". Помещик в это время находился на службе в Москве. Через год в Великий пост в деревню к своим семьям одновременно вернулись помещик и его беглый крестьянин - "вор и убойца". Якима убедили, что помещик простил его. Он явился на двор к Лихареву, но был подвергнут пытке и посажен "в железа". Через две недели он вновь ушел, на этот раз в сторону литовской границы.
Преступление было одним из основных мотивов бегства одиночек, так как в делах зафиксировано, что бежали они "из желез", то есть из кандалов.
Бегству часто предшествовал подговор, и, как писал А. И. Яковлев, у боярского двора подолгу вьется "змей-искуситель", подговаривающий крепостного к бегству2. Так, в великий мясоед 1687 года крестьянин Дедиловского уезда Микишка Иванов, проезжая через тарусскую деревню помещика Жукова, подговорил к побегу трех крепостных дворовых людей. В алексинском поместье Ивана Дашкова вообще действовал целый преступный синдикат из его холопов, которые склоняли к побегу крепостных людей из соседних уездов и приводили их в деревни своего помещика.
Как реагировало сельское общество на побег? Как правило, бегство крепостных вызывало у соседских крестьян безусловное сочувствие и поддержку.
В первую очередь беглым помогали их родственники. Якиму Швалеву его братья, сват и тесть "платье и хлеб на дорогу дали, и его проводили". Бежавшим в 1669 году из великолукского села Алексеевского дворовым людям помогали крестьяне из соседних поместий, несмотря на то что люди помещика Креницына повсюду "заказывали про беглых, чтоб их переимали". Тем не менее крестьянин помещика Сумарокова перевез беглого человека в челне через реку Локню и дал ему на дорогу хлеба. Крестьяне помещика Бешенцова продали хлеб беглым, а крестьянин помещика Карповского даже просил у беглых разбитые кандалы, чтобы их "сковать себе на топор".
Что брали беглые люди в дорогу? Как правило, помещики обвиняли своих крестьян в "сносе": если удавалось, они захватывали с собой господское платье и оружие. Семья дворовых людей тарусского помещика Жукова решила устроиться на новом месте капитально, поэтому со двора были захвачены три образа в окладах, масса верхней и нижней одежды ("два мешка завязал полны"), топор и лошадь. Изредка в следственных делах упоминаются украденные деньги и документы: господа хранили их особенно тщательно. Так, крепостные люди стольника Волконского украли в его московском дворе "денег 300 рублев, и письма всякие, и крепости, и заемные кабалы"3.
Уход крепостного человека от помещика, видимо, осознавался им как нарушение определенных правил. Но почти во всех случаях беглецы надеялись на прощение. Не случайно в практике отношений между холопами и их господами возник особый термин, обозначавший добровольное возвращение "блудного сына" и его примирение с государем - "пойти на сопас" или "пойти сопаситься". Вернуться "на сопас" можно было даже спустя двадцать лет после побега, как поступил, например, беглый крепостной Юрка Петров из дедиловского поместья Еремея Хотяинцева. Такие определения, как "пойти на сопас", не вошедшие ни в один известный царский указ, безусловно, относятся к сфере действия обычного права и предполагают существование каких-то особых, патриархальных отношений между холопами и их господами.
В одном из наиболее популярных в Московской Руси сборников "Измарагд" помещено "Слово" святого Иоанна Златоуста "Како имети челядь". Среди поучений высокочтимого в России святого два заслуживают особого внимания. "Не бесчествуйте их (холопов. - В. А.), яко и ти человеци таци же, но Вам в послушание даны суть Богом; аще ли им пища и одежда не дадите, они же не терпяще глада и наготы крадут и разбивают, тебе ответ пред Богом дати за то". "Аще известно добра имаши раба, то имеи яко брата или яко сына". "Измарагд" являет нам совершенно изумительную диалектику взаимоотношений господского и рабского сознаний, где холопы (рабы) прямо отождествляются с неразумными детьми.
Именно их государь, а не сами холопы должен дать ответ перед Всевышним за возможные преступления - кражи и разбои. Речь должна идти, конечно, не о буквальном прочтении текста. Понятно, что на деле редкий холоповладелец уподоблялся идеальному "государю", но уже само существование этого морального императива многое объясняет в поведении "неразумных детей" - крепостных людей.
Статья написана на основе судных дел 1650-1687 годов, хранящихся в РГАДА и Архиве Санкт-Петербургского института истории РАН
- 1. Дворянство и крепостной строй России XVI-XVIII вв. М. 1975. С. 320.
- 2. Яковлев А. И. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. М. 1943. С. 153.
- 3. Там же.