Компромат для папы Пия
Среди источников, описывающих Россию эпохи Ивана Грозного, особое место занимает сообщение Альберта Шлихтинга. Это потрясающее повествование беглеца из московского плена, который многие годы пребывал в российской столице, поддерживая контакты с царским двором, насыщено щекотливыми подробностями и при этом увлекательно с литературной точки зрения. Его латинскую редакцию, озаглавленную De moribus et imperandi crudelitate Basilij Moschoviae Tyranni brevis ennaratio ("Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича"), нашел в архиве Ватикана и опубликовал в конце ХIХ века Пьер Перлинг. Этот документ был тесно связан с нашумевшим перечислением преступлений Грозного, содержащимся в очень популярном в Европе описании Московского государства - трактате Александра Гваньини "Описание Европейской Сарматии", впервые изданном в 1578 году в Кракове.
Впоследствии оказалось, что признания Шлихтинга, составленные после прибытия в Речь Посполитую осенью 1570 года, послужили основой для двух независимых произведений - короткого донесения, написанного явно по горячим следам (оно хранится в Вене), и упомянутого выше сочинения о "тиране Васильевиче", хорошо продуманного, исчерпывающего сообщения о событиях 1563-1570 годов. Несколько лет тому назад в собраниях Национальной библиотеки в Варшаве была найдена польская редакция этого документа, озаглавленная "Дело Великого Князя Московского. Год 1571" (эта версия самая подробная, а следовательно, наверняка является изначальной). Обнаружилась и немецкая версия этого текста, хранящаяся в Баварском государственном архиве в Мюнхене. Существование памфлета в редакциях на трех языках и его присутствие в Риме, Мюнхене и Вене доказывают, что сочинение, компрометирующее "московского фараона", тщательно изучалось не только при папском дворе, но и в Священной Римской империи.
Как были использованы разоблачения Шлихтинга в игре против Ивана IV, рассказывает переписка папского нунция в Польше Винценцо даль Портико. В сентябре 1571 года он сообщил кардиналу Джованни Франческо Коммендони, ведавшему зарубежной политикой папства, о получении трактата, посвященного злодеяниям Ивана. Его автор находился в Москве при царском лекаре мастере Арнольде. Рапорт Портико позволяет выяснить, что творение Шлихтинга было специально переведено с польского языка на латынь. Присланные послом материалы произвели огромное впечатление на берегах Тибра. В ноябре 1571 года папа Пий V поручил своему уполномоченному прекратить переговоры об установлении отношений между Римом и Москвой. Тем самым основная цель польской дипломатии - торпедирование любых контактов папы с царем - была достигнута. Для интересов Речи Посполитой этот вопрос имел первостепенное значение: в Кракове и Вильно давно опасались санкционирования Апостольской столицей императорского титула для царя в обмен на обещание церковной унии.
Скупость информации, проникавшей из Москвы к европейским дворам, была обусловлена последовательной политикой Грозного. Границы его государства оставались практически закрытыми для выходцев с Запада, за исключением немногих привилегированных купцов и горстки дипломатов (приглашенные на царскую службу европейские специалисты обычно оставались в России навсегда). Наглухо заколоченные рубежи Московии являлись для современников чем-то вроде китайской стены, а вести, которые оттуда доходили, были обычно лишь отзвуками событий, трудно поддающимися проверке. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, получив компетентное и исчерпывающее сообщение о преступлениях своего завзятого врага, польский двор поспешил использовать эти разоблачения.
Карьера польского шпиона
Об авторе этих разоблачений, а вернее, о рассказчике, нам известно немногое. Альберт Шлихтинг, наемный солдат (скорее всего, артиллерист), появился на свет в Померании, служил польскому королю и попал в московский плен после падения литовской крепости в Озерище. Он оказался в Москве, где благодаря знанию немецкого и русского языков был определен переводчиком к царскому лейб-медику. Проведя там почти семь лет, Альберт решился на побег в Речь Посполитую, всерьез опасаясь за свою жизнь. Дальнейшая судьба автора памфлета была до недавнего времени окутана мраком тайны. При этом компромат на Грозного оставался неизданным более трехсот лет.
Открытия последних лет в архивах России и Польши, особенно найденные в книгах Литовской Метрики привилеи Сигизмунда II Августа и Стефана Батория позволяют дополнить биографию Шлихтинга существенными подробностями. Документ, относящийся к началу 1572 года, подтверждает обстоятельства, при которых Шлихтинг попал в плен, и подчеркивает его мужество, проявленное при защите замка в Озерище ("на замку озерищком будучи против люду неприятельского московского стрела и мужнее починал и заставлялся").
Несравнимо больший интерес, однако, представляет информация о дальнейших заслугах немецкого наемника для Речи Посполитой. До сих пор оставалось неизвестным, что во время принудительного пребывания в Москве он работал на разведку Ягеллонов: "А нам Господару и Речи Посполитой панств наших уставичне верне служил, послом и гонцом нашим о всех справах неприятельских, што ведати мог, певную ведомость давал". В качестве награды за труды и компенсации за пережитые страдания Шлихтинг получил в пожизненное пользование земельный надел в королевских владениях на Жмуди (село Прёлково). Показательно, что как характер пожалования, так и интонация самого привилея, подчеркивающего верность Альберта монархии ("И так ся заховал, веры своей от Нас Господара не отменяючи, яко доброму слузе нашому належало"), не оставляют сомнений в том, что Шлихтинг был ягеллонским подданным, возможно, выходцем из Королевской Пруссии или же вассальной Княжеской Пруссии.
Еще один существенный элемент биографии Шлихтинга содержится во фрагменте описанного привилея, указывающего на его покровителей, прежде всего троцкого кастеляна Астафия Воловича. Именно он, будучи подканцлером Великого княжества Литовского, играл ведущую роль в начинаниях ягеллонских тайных служб в государстве Ивана Грозного. Монарший привилей прямо указывает на то, что "шефа" литовской разведки и памфлетиста связывали клиентские отношения ("маючи ласкавый взгляд на верные и цнотливые службы служебника пана троцкого, подканцлерого нашого"). Это подтверждает и частная корреспонденция самого Воловича - письмо к придворному маршалу литовскому Миколаю Кшиштофу Радзивиллу от 23 ноября 1570 года. Содержащаяся там информация о возвращении нашего героя из московского плена ("вышел мой слуга некий Шлихтинк немец уже тому несколько недель") однозначно определяет статус беглеца.
Теперь нам достаточно ясны причины бегства польского шпиона. Царь Иван Васильевич чинил кровавую расправу над подлинной и мнимой иностранной агентурой и даже над безоружными польскими пленными, как, например, вскоре после отъезда из Москвы ягеллонского посольства, в июле 1570 года, при драматических обстоятельствах выторговавшего у Грозного трехлетнее перемирие. Все члены посольства находились под тщательным надзором опричников, а всяческие контакты послов, членов свиты, челяди и путешествующих с ними купцов с подданными царя были сведены к минимуму. Их квартиры находились под постоянным присмотром (их даже отделили решеткой от прилегающих домов), приставы не отступали от посольства ни на шаг даже ночью, а собеседники послов задерживались и допрашивались. В этой ситуации большинство сведений, вероятнее всего, было получено дипломатами от законспирированных информаторов: единственным, чье имя нам известно, был именно Шлихтинг, которому благодаря роду его деятельности было наверняка несколько проще попасть к гостям Грозного. Возможно также, что шпиона подвигла к бегству и возможность какой-то оплошности во время этих контактов.
После прибытия в Речь Посполитую беглец представил литовским сановникам исчерпывающий отчет (возможно, литературно обработал его рассказ, придав черты ядовитого памфлета, сам Мачей Стрыйковский, славный летописец Великого княжества Литовского). Дальше его жизнь протекала спокойно. Еще один недавно найденный документ - привилей Стефана Батория от февраля 1585 года наследникам покойного Войтеха Шлихтина (так теперь назывался наш герой) показывает, что основой его существования до конца жизни оставался скромный пожизненный доход с упомянутого имения Прёлково. Преждевременная смерть Шлихтинга поставила его малолетних сыновей Кшиштофа, Яна и Войчеха на грань нищеты. Монарх передал земельное имущество старшему, Кшиштофу, обязав его при этом содержать младших братьев. Как видим, на своих верных службах лучший (по крайней мере в шестидесятые годы шестнадцатого столетия) информатор ягеллонской разведки не добился жизненного успеха.
Ливонские авантюристы
Кем в действительности был наш герой - серым человеком, случайно втянутым в ход великой истории и, дабы удержаться на плаву, обнаружившим разнообразные достоинства, или же одним из тех фантазеров-авантюристов, которых в огромном количестве знала эпоха? Не вызывает сомнения, что на всякого рода "перелетных птиц" охваченное более четверти века пламенем войны ливонское пограничье действовало как мощный магнит, равно как и на людей, живших оружием. Как на службе у польского монарха, так и у московского царя пребывало множество чистой воды авантюристов: достаточно вспомнить кондотьера Георга Фаренсбаха или царского разбойника Карстена Роде.
На фоне их биографий опыт простого наемного пушкаря, который волею судеб стал одним из асов ягеллонской разведки в Кремле, был скорее стечением обстоятельств, нежели результатом самостоятельных действий Шлихтинга. И в то же время вовсе не случайно, что значительную помощь воюющим сторонам оказалижители затронутой войной Ливонии, довольно свободно трактующие вопрос подданства и лояльности монарху.
Для примера вспомним двух известнейших ливонских ренегатов - Иоганнеса Таубе и Эйльхардта Крузе, тем более что их перипетии - это превосходная (в том числе и с точки зрения хронологии) отправная точка для биографии Шлихтинга. Оба были влиятельными личностями еще до московской оккупации: первый исполнял обязанности хранителя печати у архиепископа рижского, второй был войтом в Дерпте. После нападения Ивана Грозного в 1558 году оба попали в московский плен, но со временем заслужили благосклонность московитов и, что особенно удивительно, доверие болезненно подозрительного царя. Возвратив себе свободу, они удостоились исключительной для иноверцев чести - стали опричниками. Именно им царь доверил надзор над начинаниями марионеточного "короля Ливонии" Магнуса.
Оба немца стали, таким образом, московскими резидентами в его окружении, разумеется тайными. Сохранившийся в собраниях варшавского Главного архива древних актов фрагмент царской инструкции для князя Ивана Тува да Илерта Круза предписывал им хранить тайну: "Того бы дела король Арцимагнус и его советники не ведали". Датированный приблизительно осенью 1571 года документ показывает, что московский властитель не доверял (по-видимому, справедливо) своему назначенцу, но в то же время полностью полагался на обоих ливонских агентов. Однако вскоре, вероятно, под влиянием известий из Москвы о жестокой расправе царя со старой элитой опричнины, они совершили свой очередной разворот: сначала предприняли неудачную попытку завладеть Дерптом, а затем в поисках убежища от царской мести отправились в Литву, где их окружил трогательной заботой непримиримый враг Грозного и Москвы жмудский староста Ян Ходкевич.
Таубе и Крузе не жалели сил, чтобы добиться милости нового покровителя: убегая, они захватили много тайных московских документов, которые передали литовскому сановнику. Это должны были быть не просто разоблачения, коль скоро Ходкевич, тонкий знаток московских дел, с 1564 года наместник Ливонии, докладывал с удовлетворением канцлеру Миколаю Радзивиллу Рыжему: "А особенно, что эти немцы, которые от московского приехали, имеют при себе вещи, которые с Вашей Милостью моим Милостливым Государем практиковать вперед мне надобно, нежели бы дошли до сведения Его Королевского Величества" (письмо от 3 января 1572 года).
Таубе и Крузе, таким образом, преподнесли себя новым покровителям ближайшими советниками Ивана IV, посвященными в его самые тайные планы. Это было немалым преувеличением, но в вопросе о царских кознях против ягеллонской монархии и Швеции перебежчики действительно располагали первостепенной информацией. Добавим, что их усилия добиться расположения польского двора имели архиважную причину: в свое время по царскому поручению они подготовили лживый памфлет на Сигизмунда Августа! Ради искупления они направили свои ядовитые перья на службу польской пропаганде, быстро предложив Ходкевичу язвительный антимосковский пасквиль. К дезертирству своих ливонских доносителей Иван IV не остался равнодушен, потребовав от литовского дипломата Михаила Гарабурды выдачи ему перебежчиков как... двойных клеветников: "И король бы Государя и себя самого от них оборонил, поймал их и Государю прислал!"
Царское предложение не нашло понимания в Вильно и Кракове. Перебежчики осели в Речи Посполитой, немало послужив ей в последний период Ливонской войны на политическом и военном поприще. Они добились многочисленных почестей и обильных (особенно из рук Стефана Батория) земельных наделов: Таубе получил замок Сессвеген, а Крузе - замок Ленневарден и двор Клинспарн. Карьера обоих ливонцев, полная драматических поворотов, политических интриг и пропагандистских трюков, представляет собой исключительный пример на фоне описываемой эпохи, ведь все это они проделали вместе, в дуэте. Как любопытный факт стоит добавить, что судьбы их потомков сложились совершенно поразному: баронам фон Таубе со временем суждено было сыграть не последнюю роль в среде выслужившихся перед российским императором остзейцев, а самым ярким представителем другого рода стал польский социалист Казимеж Келлес-Крауз!
Московская сторона долго не могла пережить дезертирства ливонцев, особенно болезненно воспринял сей факт некогда покровительствовавший им Иван Грозный. Царь неизменно старался заполучить беглецов. Требовал их выдачи (его очередные посольства получали распоряжения собирать данные о действиях Таубе и Крузе, равно как о другом беглеце - князе Андрее Курбском) и старался поймать во время кровавого ливонского похода 1577-1578 годов. В захваченных тогда Москвой ливонских городах даже тень подозрения в контактах с ними означала смертный приговор...